Но люди от сорока до шестидесяти пяти, например. Уже просто прожить так долго – это достижение.
Когда он добрался до маленькой, безобразной, обитой ковровым покрытием норы в дальней части здания, мать стояла на коленях, вытаскивая образцы тканей из щелей в обшивке. Вся эта лачуга держалась, наверное, только на асбесте и палочках от мороженого.
– Ты очень хороша сегодня. – Барри поцеловал ее и посмотрел внимательней. – Все под контролем?
– Это хлев. Хлев. Никогда не замечала.
Лоренс, последний из длинной череды неприемлемых ассистентов, пододвинул свой стул в дверной проем без двери между их столами.
– Сол сказал, шелк задерживается, – сообщил он.
Она хлопнула ладонью по столу.
– Соединяй.
– Мамочка. Не надо нервничать. Зазвонил телефон.
– Не дури мне мозги, Сол, – рявкнула она в микрофон. – Мое терпение лопнуло.
– Какое терпение, – пропищал Сол на том конце провода. – Что я могу тебе сказать, Роза. Я не виноват.
– У! – Она шмякнула телефон, отключаясь. – Ты это слышал? Ты это слышал. – Она широкими шагами прошлась по кабинетику, покачивающиеся каблуки взрывали ковер. – Если еще хоть ОДНА тварь скажет мне, что она не виновата, что ее толкнула проезжающая «скорая помощь», что муж выбросил ее в окно, что полис не покрывает прохождение товара от грузовика до склада, я ПРИСТРЕЛЮ кого-нибудь! Мне совершенно НЕЗАЧЕМ эти нервы!
Ему – тоже. Но все-таки умение скоординировать работу помогло ему закончить через колледж и школу бизнеса. Снаружи, сквозь шум машин, послышалось, как кто-то болезненно откашлялся и сплюнул.
– Ты устал от белых туфель и любезностей? – Роза улыбнулась и вдруг стала очаровательной. – Пойдем на Седьмую авеню.
Хрупкая китаянка вбежала в комнату с безумными глазами.
– Я не могу, простите, я старалась! – крикнула она и выскочила прочь. Барри испугался за нее.
– И? – Лоуренс откинулся на стуле. – Это уже в третий раз. Что мне делать? Уволить ее? Пристрелить?
– Уволь ее, – спокойно сказала она Лоуренсу, надевая жакет. Она повернулась к Барри: – Пообедаем?
Он представить себе не мог, как бы он смог этим заниматься.
__________
Они пришли в элегантный ресторанчик в Челси, с вентиляторами под потолком и привлекательной публикой. Он этого не ожидал – обычно они ели хот-доги с водителями «Единой посылочной службы» у стойки на З6-й улице.
– Как поживает бабушка? – спросила Роза.
– Хуже и хуже. Джастин с ума сходит.
– Это я могу понять. – Мать посмотрела на него так, будто собиралась задать еще один, более личный вопрос, но не стала.
Он пожалел об этом. Они никогда ни о чем не говорили.
– Почему ты вышла за папу? – вдруг спросил он, когда они сделали заказ.
Мать посмотрела на него так, будто никогда об этом не думала, и рассмеялась.
– Понятия не имею. Ну, мне было уже двадцать восемь.
Официант принес чай со льдом.
– Ты хоть когда-нибудь была с ним счастлива?
– Конечно, – заявила она. Он не поверил.
– Правда?
– О, да. Когда вы были маленькие, а мы переехали на Манхэттен и летом уезжали на Лонг-Айленд. Было весело. До первого банкротства, – уточнила она невозмутимо.
– А сейчас тебе весело?
– Весело? Какое веселье, Барри? Мне шестьдесят три. Веселье было бы чрезмерным оптимизмом в данной ситуации. – Ее лицо приняло привычное выражение: жизнь была бесконечной битвой, которая приносила – в лучшем случае – постоянные разочарования, бессмысленные компромиссы и иногда поводы для горького смеха.
Принесли салаты. Роза рассказала, как она будет его учить и чего он может ожидать.
– И ты будешь сам себе начальник, – добавила мать, ее помада размазалась по подбородку. – Никакой корпоративной иерархии, которая тебя так бесит.
У этой женщины, насколько он знал, уже двадцать лет не было ни одного свидания. После развода появился партнер по имени Мерв, но у них случился разлад по деловым вопросам, и они перестали разговаривать. Набралось немало людей, с которыми его мать перестала разговаривать.
Что она будет делать без своего кабинета? А на нее он не станет работать ни за что. Когда они шли обратно, четыре хасида целеустремленно прошагали мимо, скорее всего в синагогу Гармент-центра. Барри пожалел, что при воспитании в него не вложили побольше иудаизма, чего-нибудь фундаментального, на что можно было бы списать свои неудачи. Ему захотелось спросить мать, во что же она верит, в конце концов. Как ей удается просыпаться по утрам и не думать о смерти?
– Возьми себе это чертово дело, Барри, – воскликнула она в отчаянии. – С тобой могут случиться вещи и похуже. Ты окажешь мне услугу.
– Продай его, мама.
– Мне не нужны деньги. Мне не нравится, что ты катишься по наклонной.
– Я никуда не скатываюсь.
– Ладно, – сказала она. – Послушай. Не принимай решения прямо сейчас. Подумай, поговори с Джастин. И дай мне знать.
Он поцеловал ее у погрузочных ворот и поехал на метро домой. Пусть она управляет этим делом сама или продаст его. Он не собирается так жить. Он не для того закончил «Уортон».
Теперь он рассуждает, как Кэрол.
Дома Барри поставил воду для кофе. До появления Джастин все было абсурдным и неестественным. Пять лет он мучился нескончаемыми внутренними монологами по поводу Синтии. Он не мог смотреть на нее без разочарования, в ней не было ни единой черты, которую ему не хотелось бы изменить, она регулярно говорила вещи, от которых его передергивало. По правде говоря, ему все время хотелось пойти пообедать с кем-нибудь другим, и он ненавидел себя за это.
Казалось, Синтия совершенно не замечает, что он все время уговаривает себя, будто она ему нравится. От этого было еще хуже: он боялся, что однажды, когда он ослабит контроль, все те замечания, которые он обычно оставляет при себе, вырвутся наружу и обрушатся на нее потоком презрения. Ему постоянно становилось противно, он рвал с ней отношения, а потом возвращался по привычке или от одиночества. Он не чувствовал душевного влечения к Синтии, только смесь скуки, неприятия, вины и жалости.
Мисс Шифф, с другой стороны, как человек была неотразима. Так как его неодолимо влекло к ней, то ему не приходилось рассматривать ее критически, просто были отдельные аспекты внешности и поведения, которые его завораживали. Ее румяные щеки, ее странные пальцы, ее командирские ухватки: любой другой нашел бы эти черты непривлекательными, но его они трогали до глубины души. И опять, он не знал: не уговаривает ли она себя, что он ей нравится? Конечно, несмотря на притяжение, были еще и ежедневные трения и скандалы, которые разъедали влечение. Последнее время все было ужасно. Прошлой ночью она сказала ему, что любит его, таким тоном, будто благодарила за то, что он открыл ей дверь.
Барри налил кофе в термос и взял такси до больницы, жара стояла изнуряющая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97