– Я – школьная патрука Энтрю, – изрекла другая женщина, подрагивая золотыми серьгами. Она сидела под большой картиной Мане.
Кто-то в черно-белой униформе прошел мимо него, держа в руках серебряный поднос с какими-то очень красивыми штучками. Барри взял канапе с лососем и огляделся. На окнах висели гардины из тюля со сложно драпированной каймой. Стены были обиты тканью. На каждом столике стояли синие с белым китайские фарфоровые тарелки и серебряные безделушки.
– Тэсси! – Это появился Винс. Барри не ожидал, что будет так рад его видеть.
– Финс! – просияла Тэсси, и Винс нежно ее обнял. Барри знал за Винсом разное, но бросаться на шею знатной вдове!
Все замерли и посмотрели на дверь.
– Это отес Финса, – сказала какая-то женщина и обернулась. Эндрю Анспэчер носил точно такую же стрижку, что и Винс, – в стиле „Битлз" в 65-м», но голова была по меньшей мере на два размера больше, чем требовалось для его жесткого костлявого тела.
– Отес и мать Финса пыли опручены ф моем томе, – сказала увешанная бусами женщина, сидевшая под Матиссом.
– Неужели?
Эндрю Анспэчер, вспыльчивый медиамагнат, вдруг оказался перед Барри и протянул ему для пожатия большую, костлявую, узловатую красную руку. Он сказал агрессивно:
– В «Мейплвуд Акрс» работаешь?
– Да, сэр.
Плеч у Эндрю Анспэчера не было.
– Волни с тобой хорошо обращается?
– Он входит в совет директоров, но я его не знаю…
– Он ублюдок, – сказал Эндрю, глядя куда-то поверх Барри. – Мы с ним давным-давно. В армии. Сметливый парень. Ублюдок.
Барри не знал, что сказать, поэтому похвалил Матисса. Эндрю прищурился. Барри на мгновение испугался, что ему предложат определить, когда картина была написана, но Эндрю только взял его за локоть сильными пальцами и быстро оттащил по коридору, где по стенам висели фотографии – он и мэр, бывший мэр, сенатор, президент, футбольный комментатор, – в темную, отделанную деревянными панелями библиотеку, которая тоже выходила окнами в парк.
– Мой новый любимец. – Мистер Эндрю указал на рисунок Пикассо, где занимались любовью минимум два человека. Что полагается говорить в таких ситуациях: «Груди – ничего»?
– Ух ты. Моя сестра – художница, – сказал Барри, неизвестно зачем. Он никогда о ней не говорил, да и думал-то нечасто.
– Кто ее агент?
– У нее пока нет агента.
У Эндрю на лице отразилась брезгливость, как будто Барри, или его сестра, или оба сделали нечто неприятное. Голова его покачивалась из стороны в сторону, вот-вот отвалится. Широким шагом в комнату вошел Винс, и Барри снова поразился тому, как рад его видеть. Винс официально пожал руку отцу.
– Как твой теннис? – спросил Эндрю Винса.
– Я играю в сквош, и ты это знаешь.
– Ну и дурак, – сказал Эндрю с отвращением.
– Он играет со мной, – уточнил Барри.
– Тогда ты еще больший дурак, чем он, – объявил Эндрю.
Барри рассмеялся – он ведь шутит, да? Кэсси стремглав влетела в комнату, как ослепительно-розовая птица.
– Обед подан. – Она подцепила Винса одной рукой, Барри – другой, и мигом перетащила их в еще одну идеально отделанную комнату с четырехметровыми потолками и обильной лепниной. Там стояли два больших круглых стола с золотой посудой и гостевыми карточками. Его посадили рядом блондинкой в очень дорогих украшениях.
– Элизабет, – сказала она, пожимая ему руку. – Сестра Винса.
– Винс, я и не знал, что у тебя есть сестра. Только что завел?
Винс не обратил на него внимания. Она сказала, что работает на радио.
– Какая станция? – вежливо спросил он.
– «Анспэчер», – сказала Элизабет Анспэчер и посмотрела на него, как на умственно неполноценного.
После супа мужчины в черно-белой униформе обошли стол, держа в руках серебряные блюда с тонкими котлетами из молодого барашка, рисом и зеленой фасолью. Каждый гость щипцами накладывал еду себе в тарелку. Дрожащая женщина говорила о Париже. У Барри тоскливо сжалось сердце. Все эти люди так далеки и так легко и привычно чувствуют себя где угодно, а он никогда не будет жить в Париже, Риме или Буэнос-Айресе. Ему никогда не стать Джеймсом Бондом или даже Стивом Московитцем – это его сосед по комнате из Дартмута, который получил работу в текстильной промышленности в Антверпене.
Но пока они говорили – о чьей-то дочери, поступающей в колледж, или о чьем-то умирающем отце – он вдруг понял, что скорее всего люди в вечерних костюмах были бы те же самые, только гостиная в Париже. Они наверняка обсуждали бы те же самые темы и говорили новому человеку: «Отес Финса пыл опручен ф моем томе». Жить здесь Барри не хотелось, но сейчас ему несомненно было интересно.
Винс вдруг ожил.
– Если бы вы могли выбирать, – сказал он, обращаясь ко всем присутствующим, – то предпочли бы погибнуть в огне или упасть со скалы?
Никто не обратил на него внимания. Это несколько утешило Барри.
После обеда все расселись на стульях, чудесным образом возникших перед концертным роялем, который во время коктейля Барри даже не заметил. Эндрю энергично прошествовал к инструменту, нетерпеливо сел и принялся элегантно, но с силой бить по клавишам, вдавливая их массивными красными пальцами. Эндрю Анспэчер наводил страх. Он будто вытянул из комнаты весь кислород. Винс сел на диван под руку с одной из вдов, с непроницаемым выражением лица.
Винс все еще должен ему за квартиру, вспомнил Барри, глядя на хрустальную люстру. Позже, вернувшись в свою обшарпанную гостиную, Барри сообразил, что Винс вполне может позволить себе купить все здание целиком.
Душевные терзания
На следующий день после второго свидания с Винсом Джастин сидела за письменным столом и жестоко отчитывала себя за то, что ждет его звонка. Конечно, у него три женщины одновременно. Он учился в Гарварде и Стэнфорде, его отец своими руками сколотил фантастическое состояние, он выглядит как актер из мыльной оперы – почему бы ему не быть ловеласом. Джастин так устала. Ей хотелось поцеловать его пухлые губы. Ее охватывало отчаяние, что приходится действовать, не имея никакой информации. А интересно, кто-нибудь из этих женщин говорит по-японски?
Дома она переставляла вещи со столов на полки. Стелла ходила по пятам, натыкаясь на нее и оставляя мокрым носом влажные пятна на икрах. Все это нелепо. Винс – чокнутый. Он хвастливо рассказывал о себе. Он не задал ей ни единого вопроса о ней самой.
Джастин легла поперек кровати. Вот так и прошли шесть лет на пути к партнерству в фирме. Она обливалась потом, надрывалась, отменяла свидания, жизнь проходила мимо. Ее знакомые жили уже со вторыми мужьями, овладевали третьей профессией, рожали четвертого ребенка. Она же начала костенеть, становилась все основательнее, все неповоротливее; она уже катилась к закату. Одна.
Ничто не могло бы поднять ей настроения, кроме Винса, – но даже если бы он позвонил, этого ей было бы мало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97