– Почему бы тебе не пойти в читальню? Там было бы спокойнее, – посоветовал Крис.
Я разрывалась между возможностью сидеть тут и наслаждаться его обществом и желанием последовать его совету и тем самым заслужить его одобрение.
– Иди, – с улыбкой настаивал он. – Там дело пойдет гораздо лучше.
Все. Моя судьба была решена.
Но наконец, когда я всерьез попыталась написать о своей жизни, оставшись со своей биографией наедине, я вдруг поняла, почему в тот первый вечер все сидевшие в читальне то и дело били ладонями по столу, скатывали листы бумаги в шарики, в отчаянии швыряли их в стену и кричали: «Не могу!»
Оставшись один на один с вопросами на листке, я поняла, как не хочется мне на них отвечать.
37
Какое было мое первое воспоминание? Я тупо смотрела на пустой белый лист. Какое-нибудь, любое, первое попавшееся воспоминание. Например, как Клер и Маргарет посадили меня в кукольную колясочку и катали на бешеной скорости. Я до сих пор прекрасно помню, как они запихивали меня в тесную коляску. Помню слепящее солнце и смеющиеся глаза Клер и Маргарет, волосы, подстриженные под горшок (нас всех так стригли). Помню, я ненавидела свою прическу. Мне хотелось длинные золотистые кудри, как у Анджелы Килфезер.
Или как я ковыляла на своих толстеньких кривеньких ножках за Клер и Маргарет, изо всех сил стараясь поспеть за ними, чтобы в конце концов услышать: «Иди домой. Тебе с нами нельзя. Ты еще маленькая».
Или как я мечтала о бледно-голубых лаковых босоножках, как у Клер, состоявших из двух ремешков – одного, перехватывающего пальцы, и другого – обнимающего лодыжку. Самым чудесным в них был белый блестящий цветок, пришитый к первому ремешку.
Или как я съела пасхальное яйцо Маргарет, и меня наказали и заперли.
Мне показалось, что свет в читальне потускнел. О боже мой, даже через двадцать три года, вспоминая этот день, я переживала. Как будто все произошло не двадцать три года назад, а только вчера. Это было пасхальное яйцо «Беано», я точно помнила. Теперь таких не делают, подумала я, пытаясь отвлечься от болезненных воспоминаний. Если я ничего не путаю, они были в моде в семидесятых. Надо будет проконсультироваться у Эймона. Они были чудесны, похожи на «Смарти», только в обертках гораздо более ярких, насыщенных цветов.
Маргарет берегла яйцо с самой Пасхи, с апреля, а стоял уже сентябрь. Она такая, Маргарет. Меня всегда раздражала эта ее способность – копить. Я-то была совсем другая. Получив свой воскресный пакетик эклеров «Кэдбери», я, сгорая от нетерпения, разрывала бумажную упаковку и запихивала их в рот все сразу. Я уже успевала покончить со своими, а эклеры Маргарет все еще оставались нетронутыми. И тогда, разумеется, я начинала сожалеть, что не сберегла свои, и зариться на ее сладости.
Месяцами пасхальное яйцо стояло на шкафу, чуть ли не подмигивая мне, дразня своей блестящей красной оберткой. Я жаждала его каждой клеточкой своего маленького пухленького тела. Оно просто сводило меня с ума.
– Когда же ты съешь его? – с притворной небрежностью спрашивала я. Наверно, я умерла бы от горя, если бы она вознамерилась съесть его в следующие пять минут.
– А-а, не знаю, – как обычно, холодно отвечала она.
– Вот как! – я старательно симулировала равнодушие.
Это было жизненно важно – никому не показывать, чего ты в действительности хочешь. Потому что если об этом узнают, то уж точно не дадут. Мой опыт подсказывал: только попроси – и ни за что не получишь!
– Может быть, я и вообще не стану есть его, – размышляла Маргарет. – Просто выброшу потом.
– Знаешь, – осторожно сказала я, затаив дыханье в предвкушении удачной сделки. – Не надо его выбрасывать. Если хочешь, я могу съесть его за тебя.
– А ты хочешь его съесть?
– Да! – выпалила я, забыв о всякой конспирации.
– Ага! Значит, ты хочешь его съесть?
– Да нет, я просто…
– Хочешь, хочешь, я же вижу! А Господь учит, что раз ты захотела, значит, ты недостойна его. Ты недостаточно смиренна, понимаешь?
В свои пять с небольшим лет Маргарет была для меня непререкаемым авторитетом в области богословия.
Я к тому времени знала о Нем только то, что это старый вредина, и что ведет Он себя точно так же, как и все остальные в моем мире. Если ты чего-нибудь хочешь и имеешь неосторожность сказать об этом, тебя тут же автоматически исключают из списка претендентов. У меня сложилось впечатление, что единственный способ жить в ладу с Богом – это научиться хотеть то, чего ты на самом деле не хочешь.
Мой Бог был жестоким богом.
Моя сестра тоже была жестока.
От ее самообладания и собственной слабости я совсем растерялась. Как же это получается, что я так сильно хочу ее пасхальное яйцо, а ей самой нет до него никакого дела? Я вовсе не собиралась его есть. Во всяком случае, не целиком. Я хотела только стащить целлофановый пакетик с конфетками, который был внутри яйца. План мой состоял в следующем: сделав свое дело, снова завернуть пасхальное яйцо в красную фольгу, положить в коробочку и снова поставить на шкаф, как будто так и было. А если Маргарет все же когда-нибудь придет в голову вскрыть его, и она обнаружит недостачу пакетика, то просто подумает, что ей досталось бракованное яйцо. Кстати, я могла бы тогда сказать, что и в моем пасхальном яйце пакетика не оказалось. Я была в восторге от своей хитроумной выдумки. Конечно, она поверит мне!
Во мне медленно, но верно зрело решение украсть. Я тщательно выбирала время.
Клер и Маргарет были в школе. Учительница Маргарет всегда говорила, что за все тридцать восемь лет преподавания она ни разу не встречала такой благовоспитанной девочки. Сопливая Анна спала в своей кроватке, а мама отправилась за покупками, притом, в магазин одежды. Значит, ее не будет верных несколько часов. Кроме того, вернувшись из магазина, она имела обыкновение подолгу болтать через забор с миссис Килфезер, мамой Анджелы, той самой девочки в ангельских золотистых кудряшках.
Я подтащила желтый плетеный стул к большому, громоздкому, коричневому комоду (гладких, белых, похожих на пластмассовые шкафов еще не было. Вернее, их уже производили, но это был последний писк моды, а у нас в доме ничего такого не водилось).
Вскарабкавшись на стул, я встала на цыпочки и попыталась дотянуться до верха. Я снова и снова повторяла себе, что Маргарет вовсе не хочет есть пасхальное яйцо. Мне почти удалось себя убедить, что я делаю ей одолжение. Наконец я дотянулась, и оно упало прямо ко мне в руки.
Коробочку я положила на пол между своей кроватью и стеной, чтобы мама ничего не заметила, если вдруг войдет. Был, конечно, момент страха и колебаний. Но я скоро поняла, что обратной дороги нет. У меня текли слюнки, сердце бешено колотилось, выбрасывая адреналин. Мне хотелось шоколада, и я намерена была получить его!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138