Затем начиналась доводка. Лоток то вспенивал мутный поток ручья, двигаясь против течения, то скользил плавной ладьей по течению. Постепенно амплитуда колебаний лотка уменьшалась. Нырки в глубину становились спокойными, а на лице промывальщика загорался интерес. Оно выжидающе светлело. Но вот лоток вынырнул на берег. Зэк погрел под мышками красные руки, стряхнул в банку несколько не очень блескучих крупинок золота, а сверху положил для устойчивости и надежности плоский камень. Иногда в жестяное дно банки ударялся груз потяжелей песка, тогда зэки поворачивали к поймавшему удачу вопросительные взгляды. Самый нетерпеливый говорил:
– Кажи!
Грязно – желтый кусочек металла, зажатый в двух пальцах, появлялся из банки для обозрения, после чего чей-нибудь глуховатый от зависти голос говорит, чтобы успокоить себя и остальных:
– На Удачном таких «жуков» ловил каждый лоток.
– Там мыли целики, а не отвалы. Сравнил!
Упоров прислушался и поднял голову. Журавли улетели на юг. Печально торжественные переливы их прощальной песни на какое-то время остановили бег его беспокойных мыслей. Зэк сел на кочку, и желтые березовые листики закружили вокруг него в грустно – красочном хороводе. За спиной чавкнула вода, он не обернулся, продолжая слушать прощание величавых птиц.
– С Удачного пришел этап, – Дьяк говорил так, словно разговор и не прекращался и все это время они были вместе. – Там два вора и Князь. Ворам надо где-то перекантоваться. Може, у нас посухарят, Вадик…
– Ты хочешь меня унизить? – сказано было без лишних нервов, но Дьяк все понял и тяжело вздохнул.
– Я имя так и объяснил. Хмыкают…
– Пусть хмыкают! – Упоров чуть прибавил злости. – Что, нам свою свободу на всю Колыму делить?! Здесь каждый за себя, но один прокол может стоить всех потов. Сам-то не понимаешь?
Вор снял кепку, вытер платком потную голову. На вопрос не ответил, спросил сам:
– С Князем тож так поступишь?
– Ираклий примет ремонтников. Вскрывать будем здесь. Ольховский вроде целик откопал в бумагах. Ты бы приструнил его при случае, Никанор Евстафьевич: поигрывает старик.
– Боишься – язык проиграет?
– Боюсь. Мы же по его наколкам моем. На нем наш план держится.
– Фашиста твоего постригут, а вот с тобой не все ясненько…
Дьяк встретил недрогнувший взгляд бригадира, затянул паузу, вроде бы для того, чтобы поиграть с ним в гляделки:
– Должен сказать тебе то, что ты никому не скажешь. Убьют иначе…
Упоров решил – продолжается торг за тех двух воров с Удачного, упрямо сомкнул челюсти.
– Нет, – покачал головой угадавший его мысли Никанор Евстафьевич. – За жуликов разговор окончен. Ты как соображаешь – отпустят меня из неволи?
– Если откинемся, то вместе…
Вор задумался. По всему было видно – он еще не приступал к главному, оценивая ситуацию, чтобы вдруг просто и неожиданно произнести:
– Двое из твоих побег готовят.
Упоров почувствовал – у него перехватило дыхание. Ему не хотелось выглядеть растерянным, потому он наклонился, поднял из-под ног отшлифованную гальку. Сказал, уже одолев волнение, думая только о том, кто бы это мог быть:
– Не вовремя… Придержаться нельзя?
– Спытай, как сможешь. Ты – бугор, с тебя и спросят…
– Расчет общий, между прочим, три месяца без зачетов. Но главное – имя потеряем. Скажешь, кто они?
– Спроси Гнуса. Он тебе их назовет. Покрепче спрашивай!
– Гнус ложит. Побег, получается, готовят мусора…
– Хе! – заулыбался Дьяк. Нахлобучил кепку, еще раз произнес: – Хе! Догадливый ты, Вадька. Но и они тоже не простаки.
Вор протиснулся между двумя трепещущими на ветерке березками, пошел по тропе вдоль ручья с чистыми руками и, должно быть, чистой совестью…
«Попробуй успокоиться», – Упоров глубоко вздохнул. Он сознавал, что фактически сдав побег, Никанор Евстафьевич не простит ему никакой оплошности, и Гнуса придется убить, если он откажется назвать имена. Дьяк-то их знает, но этого от него не получишь. Остается Гнусков.
Часом позже на разбитой дороге он увидел «студебеккер» с оторванной лебедкой и помятым капотом. Машина шла, проседая на ухабах под тяжестью груза.
– Там, в кабине – Голос, – объяснил ему все еще нервный Капитон.
– Один?
– Нет. С этой, с сукой немецкой, с Борманом.
– А в кузове что? Почему не договариваете, Капитон Петрович?
– Что – что?! Запчасти. Выкрутили за ящик спиртяги и радуются. Я бы за такое богатство с английской королевой переспал.
– Смелый ты, Капитон, – сказал здоровый, чуть грузноватый бандеровец Гнатюк, – небось с рожденья в зеркало не заглядывал.
Капитон поднял кайло, объяснил Гнатюку перспективу:
– Щас тресну по башке – на одного красавца станет меньше.
Готовые к разгрузке бандеровцы переглянулись, и взгляд стал общим взглядом спаянных единой дисциплиной солдат перед атакой.
– Брось! – Упоров вырвал кайло из рук Шершавого, указал Гнатюку на кузов. – Чтоб через тридцать минут было пусто. Всё – в сарай. Под замок.
Ольховский спустился с подножки кабины, придерживаясь двумя руками за дверцу автомобиля.
– Запчасти согласно списку и двенадцать бортовых катков за солонину.
– Спасибо, Ян Салич!
– О! – Ольховский небрежно махнул рукой. – Благодарите того удальца.
На этот раз большой палец Бормана указал за спину в сторону кабины.
– Мне же предстоит выполнить еще одно приятное поручение.
Он попытался придать соответствующее выражение своему вечно скучному лицу:
– Завтра в десять вас ждет на вахте Лысый. Все обговорено.
Упоров кивнул, повернулся к машине. Голова «удальца» тряслась вместе с кабиной, она была частью механизма, и тлеющая в зубах папироса небрежно сорила пеплом на татуированную волосатую грудь.
– Так его еще надо благодарить?
– Разве что поклоном. Он свое получил полностью.
– Тогда обойдется без почестей.
Упоров уже собирался уйти, но его остановил Шершавый:
– Скажи-ка нам, Сергеич, такое может получиться: и спирта нет, и бульдозеров, одни запчасти под замком?
– Если получится – тебя бульдозером назначим. Через неделю начинаем вскрышу. Понял?! Теперь – капай, падла уголовная!
Упоров спустился к ручью, чуть в стороне от небольшого плеса засек Гнускова. Зэк грел руки и, увидав бригадира, нагловато улыбнулся. Еще раз некоторое время они стояли друг напротив друга, и Вадим с досадой ругал себя за нетерпеливый шаг: их видели другие зэки.
– Одним лотком на отвороте треть нормы нынче зачерпнул, – доложил довольный Федор, – потом – голяк, только недавно снова размылся.
– Можем мы поговорить, – не слушая Гнускова, перебил бригадир, – без твоих обычных зехеров и кронлова?
Федор освободил ладони, будто невзначай поднял лоток, держа его перед собой, спросил:
– О чем базар, Вадим? Пашу не хуже других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
– Кажи!
Грязно – желтый кусочек металла, зажатый в двух пальцах, появлялся из банки для обозрения, после чего чей-нибудь глуховатый от зависти голос говорит, чтобы успокоить себя и остальных:
– На Удачном таких «жуков» ловил каждый лоток.
– Там мыли целики, а не отвалы. Сравнил!
Упоров прислушался и поднял голову. Журавли улетели на юг. Печально торжественные переливы их прощальной песни на какое-то время остановили бег его беспокойных мыслей. Зэк сел на кочку, и желтые березовые листики закружили вокруг него в грустно – красочном хороводе. За спиной чавкнула вода, он не обернулся, продолжая слушать прощание величавых птиц.
– С Удачного пришел этап, – Дьяк говорил так, словно разговор и не прекращался и все это время они были вместе. – Там два вора и Князь. Ворам надо где-то перекантоваться. Може, у нас посухарят, Вадик…
– Ты хочешь меня унизить? – сказано было без лишних нервов, но Дьяк все понял и тяжело вздохнул.
– Я имя так и объяснил. Хмыкают…
– Пусть хмыкают! – Упоров чуть прибавил злости. – Что, нам свою свободу на всю Колыму делить?! Здесь каждый за себя, но один прокол может стоить всех потов. Сам-то не понимаешь?
Вор снял кепку, вытер платком потную голову. На вопрос не ответил, спросил сам:
– С Князем тож так поступишь?
– Ираклий примет ремонтников. Вскрывать будем здесь. Ольховский вроде целик откопал в бумагах. Ты бы приструнил его при случае, Никанор Евстафьевич: поигрывает старик.
– Боишься – язык проиграет?
– Боюсь. Мы же по его наколкам моем. На нем наш план держится.
– Фашиста твоего постригут, а вот с тобой не все ясненько…
Дьяк встретил недрогнувший взгляд бригадира, затянул паузу, вроде бы для того, чтобы поиграть с ним в гляделки:
– Должен сказать тебе то, что ты никому не скажешь. Убьют иначе…
Упоров решил – продолжается торг за тех двух воров с Удачного, упрямо сомкнул челюсти.
– Нет, – покачал головой угадавший его мысли Никанор Евстафьевич. – За жуликов разговор окончен. Ты как соображаешь – отпустят меня из неволи?
– Если откинемся, то вместе…
Вор задумался. По всему было видно – он еще не приступал к главному, оценивая ситуацию, чтобы вдруг просто и неожиданно произнести:
– Двое из твоих побег готовят.
Упоров почувствовал – у него перехватило дыхание. Ему не хотелось выглядеть растерянным, потому он наклонился, поднял из-под ног отшлифованную гальку. Сказал, уже одолев волнение, думая только о том, кто бы это мог быть:
– Не вовремя… Придержаться нельзя?
– Спытай, как сможешь. Ты – бугор, с тебя и спросят…
– Расчет общий, между прочим, три месяца без зачетов. Но главное – имя потеряем. Скажешь, кто они?
– Спроси Гнуса. Он тебе их назовет. Покрепче спрашивай!
– Гнус ложит. Побег, получается, готовят мусора…
– Хе! – заулыбался Дьяк. Нахлобучил кепку, еще раз произнес: – Хе! Догадливый ты, Вадька. Но и они тоже не простаки.
Вор протиснулся между двумя трепещущими на ветерке березками, пошел по тропе вдоль ручья с чистыми руками и, должно быть, чистой совестью…
«Попробуй успокоиться», – Упоров глубоко вздохнул. Он сознавал, что фактически сдав побег, Никанор Евстафьевич не простит ему никакой оплошности, и Гнуса придется убить, если он откажется назвать имена. Дьяк-то их знает, но этого от него не получишь. Остается Гнусков.
Часом позже на разбитой дороге он увидел «студебеккер» с оторванной лебедкой и помятым капотом. Машина шла, проседая на ухабах под тяжестью груза.
– Там, в кабине – Голос, – объяснил ему все еще нервный Капитон.
– Один?
– Нет. С этой, с сукой немецкой, с Борманом.
– А в кузове что? Почему не договариваете, Капитон Петрович?
– Что – что?! Запчасти. Выкрутили за ящик спиртяги и радуются. Я бы за такое богатство с английской королевой переспал.
– Смелый ты, Капитон, – сказал здоровый, чуть грузноватый бандеровец Гнатюк, – небось с рожденья в зеркало не заглядывал.
Капитон поднял кайло, объяснил Гнатюку перспективу:
– Щас тресну по башке – на одного красавца станет меньше.
Готовые к разгрузке бандеровцы переглянулись, и взгляд стал общим взглядом спаянных единой дисциплиной солдат перед атакой.
– Брось! – Упоров вырвал кайло из рук Шершавого, указал Гнатюку на кузов. – Чтоб через тридцать минут было пусто. Всё – в сарай. Под замок.
Ольховский спустился с подножки кабины, придерживаясь двумя руками за дверцу автомобиля.
– Запчасти согласно списку и двенадцать бортовых катков за солонину.
– Спасибо, Ян Салич!
– О! – Ольховский небрежно махнул рукой. – Благодарите того удальца.
На этот раз большой палец Бормана указал за спину в сторону кабины.
– Мне же предстоит выполнить еще одно приятное поручение.
Он попытался придать соответствующее выражение своему вечно скучному лицу:
– Завтра в десять вас ждет на вахте Лысый. Все обговорено.
Упоров кивнул, повернулся к машине. Голова «удальца» тряслась вместе с кабиной, она была частью механизма, и тлеющая в зубах папироса небрежно сорила пеплом на татуированную волосатую грудь.
– Так его еще надо благодарить?
– Разве что поклоном. Он свое получил полностью.
– Тогда обойдется без почестей.
Упоров уже собирался уйти, но его остановил Шершавый:
– Скажи-ка нам, Сергеич, такое может получиться: и спирта нет, и бульдозеров, одни запчасти под замком?
– Если получится – тебя бульдозером назначим. Через неделю начинаем вскрышу. Понял?! Теперь – капай, падла уголовная!
Упоров спустился к ручью, чуть в стороне от небольшого плеса засек Гнускова. Зэк грел руки и, увидав бригадира, нагловато улыбнулся. Еще раз некоторое время они стояли друг напротив друга, и Вадим с досадой ругал себя за нетерпеливый шаг: их видели другие зэки.
– Одним лотком на отвороте треть нормы нынче зачерпнул, – доложил довольный Федор, – потом – голяк, только недавно снова размылся.
– Можем мы поговорить, – не слушая Гнускова, перебил бригадир, – без твоих обычных зехеров и кронлова?
Федор освободил ладони, будто невзначай поднял лоток, держа его перед собой, спросил:
– О чем базар, Вадим? Пашу не хуже других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125