Я-то знаю. В этом кабинете побывал не один самоубийца. Одно дело – мои знания, другое суд. Он оценивает только факты, добытые в ходе следствия. Пошевели мозгами. Ты – оконечность жизни. Уйдешь по глупости и уже не вернешься. Отменить приведенный в исполнение приговор не может никакое запоздалое раскаянье. Поэтому говорю правду сейчас!
Подследственный поднял глаза: в них застыло отчаянье.
– Пишите вес, что считаете нужным. Подпишу!
Капитан откинулся на спинку стула, вытянул под столом коротенькие ножки, стал похож на обманутого жизнью мальчишку из зажиточной семьи.
– Ты – самоубийца, Вадим…
– Так подпишу же, гражданин следователь.
– Что ж, пройдем еще раз всю цепь вместе. К побегу вас склонил Михаил Колос?
– Было дело.
– Бежите через водовод. При убийстве Стадника не присутствовали?
– Боже упаси! Я ж его уважал…
– Солдата и старшину из опергруппы…
– Пельмень застрелил. Дайте очную ставку: в глаза скажу.
– Кто был за рулем в машине?
– Миша. Он по глупости залетел, и я вместе с ним.
– Далее…
– Ночью разделились. Они своей дорогой, а мы с Малининым – своей. Михаила с собой звал.
– Кто ударил часового?
– Я.
– Стоп! Часовой на Малинина показал.
– Я ударил, гражданин начальник. Чо темнить, если виноват?
– Зачем стреляли по солдатам? Почему не сдались?
– Перепугался. Пальнул пару раз в небо – и дёру.
– Каким образом вы оказались в сарае Камышина? Вы с ним знакомы?
«Вот так номер! – мелькнуло в голове. – Девчонка-то – Камыша племянница».
– Куда смог, туда и нырнул. Ваши-то на хвосте висели. Пощады от них, после того как Пельмень двух кончал, не ждал…
– Значит, Камышина вы не знаете?
– Откуда мне вольных знать – первый раз бегу.
– Выясним. – Скачков поднялся, весьма загадочный, крикнул в полуоткрытую дверь: – Дежурный!
Вместо дежурного вошел Морабели, снимая на ходу перчатки, а немного погодя дежурный внес два стула.
– Лицом к стене! – приказал срывающимся голосом Скачков.
За спиной посуетились, скрипнул стул, раздался знакомый, вызывающий уважение голос:
– Благодарствую!
Послышался хруст, должно быть, то хрустел пальцами нервозный Скачков. Он сказал об ответственности за дачу ложных показаний. Пошмыгал носом, после чего спросил визгливо:
– Вы знаете этого человека?!
Вызванный для опознания иронически хмыкнул:
– С затылка не каждого родного опознаешь.
– Повернитесь, Упоров!
Заключенный выполнил распоряжение и встретился глазами с равнодушным взглядом Камышина. Лицо белогвардейца изменилось до неузнаваемости. Оно порозовело, морщины расправились, пушистая борода осанисто расположилась на сиреневой байковой рубахе, придав всему облику опознавателя благообразный вид. Камышин смотрел как бы с портрета, сделанного хорошим фотографом в начале века.
Чуть погодя глаза, подернутые тенью внутреннего недоумения, сощурились, чтобы внимательней рассмотреть исхудавшего зэка. Заключенный и вправду разволновался: не ошибся ли, может, кто другой принимал от них тяжелые мешки с грузом, так заинтересовавшие полковника Морабели?!
– Чужой. Таких не знаем, – пробасил Камышин, перестав разглядывать Упорова.
– А вы, гражданин Упоров, знаете сидящего?
– Уж такую бандитскую рожу запомнил бы.
– Товарищ следователь, оградите от оскорблений, – попросил, не меняя выражения равнодушного лица, Камышин.
– Прекратите лишние разговоры, Упоров! Вы, Камышин, объясните нам: каким образом он попал именно в ваш сарай?
– Мудрено ли дело для лихого каторжанина?
– Почему ваша племянница пыталась его накормить?
– Кому живого человека не жалко. Коснись даже вас, товарищ Морабели. А дети, они все добрые.
– Не такой уж она ребенок. Семнадцать лет. Жених ходит…
– Женихов не приваживаем. Рано. Откуда ей знать было – перед ней злодей? Лицо человеческое.
– Тебя за бандита принял. Хе-хе! Ты почему с охоты пустой вернулся?
Бывший белогвардеец подарил полковнику недобрый взгляд, пригладил широкой ладонью бороду, после ответил вопросом на вопрос:
– Меня на допрос вызвали или на опознание?
– Отвечайте! – прикрикнул Скачков.
Камышин поднялся со стула и сразу навис над капитаном вставшим на дыбы медведем. Говорил он поверх вздернутой головы следователя, ни к кому не обращаясь:
– Покорнейше благодарю за приглашение. Закон мы не только уважаем, но и знаем.
Полковник усмехнулся, сказал:
– Посиди немного. Скоро закончим.
Камышин слегка поклонился начальнику отдела борьбы с бандитизмом и сел. Делал он все степенно, естественным образом. Но вид его показался Вадиму незаслуженно самодовольным.
«Возьму да расколюсь, – подумал про себя зэк. – Сразу рожу сменишь!» На него напал смех, и он напрягся, чтобы смех не вылез наружу. Веселье закончилось легким обмороком… Пальцы ватно хватали край стола, чтобы удержать потерявшее крепость тело.
– …Пусть посидит, – пришел издалека голос, – видишь – совсем белый.
Далее последовал вздох, и тот, кто вздыхал, осуждающе произнес:
– Шкодить умеют, отвечать духу не хватает. Хлипкий народ нынче садится, товарищ Морабели.
– Да, Камышин, ты прав, но он еще не все сказал. Иди, понадобишься – вызовем.
К заключенному прежде пришла тошнота, а следом за ней вернулись краски и голоса. Все стало таким, каким должно быть, только тело стягивала поперечная боль.
– Распишитесь, Упоров. Здесь и здесь. Дежурный, заключенного – в камеру.
Он сложил за спиной ладони и пошел, сожалея, что не расхохотался, в психушку бы отправили. Оттуда, говорят, двое бежали с концами…
…Лезвие ножа застыло у самого горла, затем он увидел гостей. Всех сразу, как в блеске зарницы. Их было трое. Четвертый мгновенно исчез за дверью, оставив в камере пристальный лисий взгляд.
Зэк вспомнил похороны деда. Надежный дубовый гроб с витыми ручками, черный бархат, льняная рубаха, таинственный, невесть откуда взявшийся запах ладана.
Зеркала, по недосмотру, стояли в белых саванах простынок. Отец потом ругался, но негромко и без злобы, просто, чтобы высказать свое партийное отношение.
Деда провожал почти весь город.
«Тебе суждено умереть на нарах, как и положено настоящему бандиту. Похорон не будет…» Он не успел пожалеть о похоронах и подумать о том, что прежде смерти будет боль. Его окликнули:
– Здравствуй, Вадим! – Иезуит улыбался, как старому знакомому, но нож все еще был у горла.
– Здравствуй! – прохрипел Упоров. – Вы что, не можете без примочек?! Убери перо!
Нож убрали, тут же сутулый зэк с хищным лицом и белыми, ухоженными руками удачливого картежника спросил:
– Куда ушла воровская касса?!
Нож застыл сантиметрах в десяти от его шеи. Он успел сообразить: «Они сами по себе. Их никто не посылал».
– Какой груз, баклан поганый, какая касса?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Подследственный поднял глаза: в них застыло отчаянье.
– Пишите вес, что считаете нужным. Подпишу!
Капитан откинулся на спинку стула, вытянул под столом коротенькие ножки, стал похож на обманутого жизнью мальчишку из зажиточной семьи.
– Ты – самоубийца, Вадим…
– Так подпишу же, гражданин следователь.
– Что ж, пройдем еще раз всю цепь вместе. К побегу вас склонил Михаил Колос?
– Было дело.
– Бежите через водовод. При убийстве Стадника не присутствовали?
– Боже упаси! Я ж его уважал…
– Солдата и старшину из опергруппы…
– Пельмень застрелил. Дайте очную ставку: в глаза скажу.
– Кто был за рулем в машине?
– Миша. Он по глупости залетел, и я вместе с ним.
– Далее…
– Ночью разделились. Они своей дорогой, а мы с Малининым – своей. Михаила с собой звал.
– Кто ударил часового?
– Я.
– Стоп! Часовой на Малинина показал.
– Я ударил, гражданин начальник. Чо темнить, если виноват?
– Зачем стреляли по солдатам? Почему не сдались?
– Перепугался. Пальнул пару раз в небо – и дёру.
– Каким образом вы оказались в сарае Камышина? Вы с ним знакомы?
«Вот так номер! – мелькнуло в голове. – Девчонка-то – Камыша племянница».
– Куда смог, туда и нырнул. Ваши-то на хвосте висели. Пощады от них, после того как Пельмень двух кончал, не ждал…
– Значит, Камышина вы не знаете?
– Откуда мне вольных знать – первый раз бегу.
– Выясним. – Скачков поднялся, весьма загадочный, крикнул в полуоткрытую дверь: – Дежурный!
Вместо дежурного вошел Морабели, снимая на ходу перчатки, а немного погодя дежурный внес два стула.
– Лицом к стене! – приказал срывающимся голосом Скачков.
За спиной посуетились, скрипнул стул, раздался знакомый, вызывающий уважение голос:
– Благодарствую!
Послышался хруст, должно быть, то хрустел пальцами нервозный Скачков. Он сказал об ответственности за дачу ложных показаний. Пошмыгал носом, после чего спросил визгливо:
– Вы знаете этого человека?!
Вызванный для опознания иронически хмыкнул:
– С затылка не каждого родного опознаешь.
– Повернитесь, Упоров!
Заключенный выполнил распоряжение и встретился глазами с равнодушным взглядом Камышина. Лицо белогвардейца изменилось до неузнаваемости. Оно порозовело, морщины расправились, пушистая борода осанисто расположилась на сиреневой байковой рубахе, придав всему облику опознавателя благообразный вид. Камышин смотрел как бы с портрета, сделанного хорошим фотографом в начале века.
Чуть погодя глаза, подернутые тенью внутреннего недоумения, сощурились, чтобы внимательней рассмотреть исхудавшего зэка. Заключенный и вправду разволновался: не ошибся ли, может, кто другой принимал от них тяжелые мешки с грузом, так заинтересовавшие полковника Морабели?!
– Чужой. Таких не знаем, – пробасил Камышин, перестав разглядывать Упорова.
– А вы, гражданин Упоров, знаете сидящего?
– Уж такую бандитскую рожу запомнил бы.
– Товарищ следователь, оградите от оскорблений, – попросил, не меняя выражения равнодушного лица, Камышин.
– Прекратите лишние разговоры, Упоров! Вы, Камышин, объясните нам: каким образом он попал именно в ваш сарай?
– Мудрено ли дело для лихого каторжанина?
– Почему ваша племянница пыталась его накормить?
– Кому живого человека не жалко. Коснись даже вас, товарищ Морабели. А дети, они все добрые.
– Не такой уж она ребенок. Семнадцать лет. Жених ходит…
– Женихов не приваживаем. Рано. Откуда ей знать было – перед ней злодей? Лицо человеческое.
– Тебя за бандита принял. Хе-хе! Ты почему с охоты пустой вернулся?
Бывший белогвардеец подарил полковнику недобрый взгляд, пригладил широкой ладонью бороду, после ответил вопросом на вопрос:
– Меня на допрос вызвали или на опознание?
– Отвечайте! – прикрикнул Скачков.
Камышин поднялся со стула и сразу навис над капитаном вставшим на дыбы медведем. Говорил он поверх вздернутой головы следователя, ни к кому не обращаясь:
– Покорнейше благодарю за приглашение. Закон мы не только уважаем, но и знаем.
Полковник усмехнулся, сказал:
– Посиди немного. Скоро закончим.
Камышин слегка поклонился начальнику отдела борьбы с бандитизмом и сел. Делал он все степенно, естественным образом. Но вид его показался Вадиму незаслуженно самодовольным.
«Возьму да расколюсь, – подумал про себя зэк. – Сразу рожу сменишь!» На него напал смех, и он напрягся, чтобы смех не вылез наружу. Веселье закончилось легким обмороком… Пальцы ватно хватали край стола, чтобы удержать потерявшее крепость тело.
– …Пусть посидит, – пришел издалека голос, – видишь – совсем белый.
Далее последовал вздох, и тот, кто вздыхал, осуждающе произнес:
– Шкодить умеют, отвечать духу не хватает. Хлипкий народ нынче садится, товарищ Морабели.
– Да, Камышин, ты прав, но он еще не все сказал. Иди, понадобишься – вызовем.
К заключенному прежде пришла тошнота, а следом за ней вернулись краски и голоса. Все стало таким, каким должно быть, только тело стягивала поперечная боль.
– Распишитесь, Упоров. Здесь и здесь. Дежурный, заключенного – в камеру.
Он сложил за спиной ладони и пошел, сожалея, что не расхохотался, в психушку бы отправили. Оттуда, говорят, двое бежали с концами…
…Лезвие ножа застыло у самого горла, затем он увидел гостей. Всех сразу, как в блеске зарницы. Их было трое. Четвертый мгновенно исчез за дверью, оставив в камере пристальный лисий взгляд.
Зэк вспомнил похороны деда. Надежный дубовый гроб с витыми ручками, черный бархат, льняная рубаха, таинственный, невесть откуда взявшийся запах ладана.
Зеркала, по недосмотру, стояли в белых саванах простынок. Отец потом ругался, но негромко и без злобы, просто, чтобы высказать свое партийное отношение.
Деда провожал почти весь город.
«Тебе суждено умереть на нарах, как и положено настоящему бандиту. Похорон не будет…» Он не успел пожалеть о похоронах и подумать о том, что прежде смерти будет боль. Его окликнули:
– Здравствуй, Вадим! – Иезуит улыбался, как старому знакомому, но нож все еще был у горла.
– Здравствуй! – прохрипел Упоров. – Вы что, не можете без примочек?! Убери перо!
Нож убрали, тут же сутулый зэк с хищным лицом и белыми, ухоженными руками удачливого картежника спросил:
– Куда ушла воровская касса?!
Нож застыл сантиметрах в десяти от его шеи. Он успел сообразить: «Они сами по себе. Их никто не посылал».
– Какой груз, баклан поганый, какая касса?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125