Беглец прилег на поленницу свежесрубленных дров, погружаясь в усталую дремоту. Сладковатый аромат свежего дерева вливался в кровь, наполняя ее медовой тягучестью, отчего мысли при нем остались только ленивые и спокойные.
В соседнем сарае петух прокричал зорю, под его бодрую песню подумалось: «Хорошо бы сонного застрелили…» Но дальше того пожелания дело не пошло; о том как лопнет голова, наполняясь болью от входящей в нее пули, зэк не успел додумать: он заснул.
Спал без снов, но даже в столь глубоком забытье почувствовал на себе внимательный взгляд. Он явно не имел отношения к его сну. Был настоящий.
«Мент или собака. Больше ходить за тобой некому. Собака бы уже кинулась. Значит, мент. Любуется, гад. Лучше б стрелял!»
Мысленно представил путь руки за голенище, где был нож. Чуть приподнял ресницы… Прямо перед ним на земляном полу стояли валенки, подшитые кусками старых покрышек от полуторки.
«Пора, парень!» – скомандовал себе зэк, выхватив нож, быстро вскочил. Он не сразу сообразил, почему лицо человека оказалось на уровне его груди, но интуитивно отдернул к себе нож. Неизвестный ойкнул. Голос был слабый и не мог родить крик. Чуть погодя Упоров увидел, как на узкой, почти детской ладони расходится короткая рана.
– Тихо! – предупредил изрядно смущенный беглец. – Не надо шуметь! Я нечаянно…
– Не буду, – так же шепотом ответил неизвестный и поднял два больших, наполненных слезами глаза. Они были зеленые, как мокрый нефрит.
Девчонка! Это, конечно, лучше, чем чекист с автоматом, но все равно неловко, да и глаза смотрят прямо в душу. Неловко…
Из зажатого кулака выпадали капли крови. Он не мог на них смотреть и спросил:
– Тебе больно? Надо чем-то перевязать. Сейчас же! Извини, я не хотел. Со сна принял тебя черт знает за кого. Извини…
Она кивнула, продолжая смотреть ему в глаза.
– Дома есть бинт и йод. Вы можете меня отпустить домой?
– Отпустить?! – Вадим понял: она видит в нем бандита, и горько усмехнулся: – Ну, конечно же! Только не надо звать солдат. Вечером освобожу этот отель. Как тебя зовут?
– Наталья.
– Иди домой, Наташа. Не сердись на меня. Я, понимаешь ли, беглый, потому злой. А злой потому, что беглый. Заколдованный круг.
Он никогда не мог справиться с ощущением своей вины и пытался смягчить впечатление говорливой бесшабашностью.
– Вы не волнуйтесь, – очень просто сказала она, будто давно знакомому человеку. – У меня дядя тоже поселенец с поражением в правах. Я приехала к нему из Ленинграда. Бросила балетную студию и прикатила. Меня даже из комсомола хотели выгнать. Ужас!
Девчонка изобразила ужас на лице, лица не стало видно – одни глаза.
– Да, серьезное дело. Ну, ты иди, не то тебя хватятся. Если можно, я побуду здесь до вечера?
Ему вдруг сразу расхотелось погибать, он проклинал эту ворвавшуюся в сарай девчонку с ее детской непосредственностью и такими огромными зелеными глазами.
Наталья понимающе кивнула, протянула перед собой руки:
– Положите мне поленья.
– Как же ты с такой рукой?
Она улыбнулась как приятелю:
– Грузите и считайте, что отель в вашем распоряжении.
В щель между досками Упоров видел, как девчонка пересекла двор, забавно раскачиваясь под тяжестью дров. Поднялась на крыльцо, прижала поленья подбородком и оттопыренным мизинцем левой руки открыла дверь.
«Сейчас успокоится. В ней заговорит долг комсомолки и… Но бежать все равно некуда. Может случиться – она не побежит? Не может! Вся страна доносит!»
Он воткнул нож в чурку и отхлебнул из фляги медвежьего жира. По заваленному хрустящими на морозе нечистотами двору прошла толстая баба в засаленной телогрейке. Остановилась, глянув по сторонам, стала подтягивать сшитые из байки панталоны. Еще раз с коровьей стеснительностью глянула на окна, прошла вразвалку, и он почувствовал себя окончательно отторгнутым от всякой надежды человеком, куда несчастней этой бесконечно несчастной бабы.
«Она – просто не видавшее другой жизни животное, а ты – загнанное в западню, живущее на волосок от смерти животное. Кому лучше? Ей! Она не понимает своей трагедии: день прожила – и ладно. Ты все знаешь – поделать ничего не можешь. Девчонка, однако, никуда не побежала. Странно…»
Зэка отвлек знакомый мужик, справляющий нужду у своего дома. Кашель его уже не мучал, держался он с несколько театральным достоинством и, даже громко испортив воздух, остался при том же многозначительном лице.
«Член поселкового совета, не меньше гусь, – подумал Упоров. – Тоже меня ищет. Все кого-то ищут. Работали бы лучше, суки!»
Серьезный мужик явно шел в гости. Вытер подошвы о березовый веник-голяк, потянул к себе ржавую ручку. В бараке он долго не задержался и вышел расстроенный. Харкнул на крыльцо, оглядел двор внимательным взглядом опытного в вопросах сыска человека и задержал взгляд именно на той двери, за которой находился беглый каторжанин. Глаза сыскаря остановились, только что рыскающие, они начинали обретать смысл, концентрируя все внимание в одной точке.
Взгляд обладал почти осязательной силой. Упоров хотел посторониться от щели, однако сдержался, понимая: главное – не суетиться. В настроении мужика произошла разительная перемена, отразившаяся на испитом лице гримасой внутренней заостренности. Оно, словно морда легавой на стойке, подалось вперед, а ноздри выразительно пошевелились.
«Или засек, или вспомнил, где можно похмелиться. Ты – осел: дверь забыл закрыть за девчонкой! Может, поленом – по башке? Заорет. Успокойся: его кумар с похмелья трясет».
Минут через десять после того, как бдительный бухарик ушагал в сторону водокачки, на крыльце появилась Наташа с дымящейся чашкой и куском хлеба. Рука, встретившая его нож, была перевязана стираным бинтом. Зэк смотрел на нескладное, длинноногое существо, пытающееся по-мальчишески тощим задом захлопнуть двери, со сложным чувством вины и умиления. Поведение ее было естественным, по-домашнему не выставочным.
Она справилась с дверью, сделала шаг с первой ступени крыльца, остановилась, сурово собрав к переносице брови. Ребенок сразу поменялся, зэк видел перед собой обманутую маленькую женщину. Потом она сказала кому-то, кого Вадим еще не мог разглядеть:
– Ну и подлец же вы, дядя Левонтий!
Автоматчиков он увидел мгновением позже. У них сводило от напряжения скулы, автоматы были готовы открыть огонь. Следом в поле видимости появился капитан, вызывающе аккуратный среди загаженного бытовыми отходами двора.
– Это кому? – капитан указал на дымящуюся кружку в руке девчонки и улыбнулся.
– Собачке, – Наташа покраснела, снова стала ребенком.
– Должен тебя огорчить, – капитан почесал твердую переносицу, изобразив подлинное сожаление. – Твою собачку мы пристрелим:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125