– подтвердил Житов.
– Не надо душить, Евлогий. Не надо. Вор… вор должен от ножа умереть.
– Законы знаешь, а совести нет. Подлючая порода!
Но тем не менее внял: наклонился еще раз, выдернул из затихшего майора финку.
Вершок перекрестился. Дрожащие губы его сомкнулись, спрятав золотой зуб. Он стоял, понурясь, опустив в пол глаза.
– Евлогий, – позвал нечаянного убийцу мягкий голос Вадима. – Эта смерть никому не нужна.
Сибиряк искоса взглянул на парня, вытер о засаленную рубаху цыганенка лезвие ножа.
– Он получит свое. За хорошего человека.
Вадим поймал руку Евлогия уже на взмахе. Остановил, хотя было видно – это стоило ему большого труда.
– Ты за кого мазу держишь, гондон штопаный?! – ошалело прошипел нечаянный убийца. – Он же…
– Эта смерть лишняя, – перебил его, ничуть не испугавшись свирепой рожи, Вадим. – Понимаешь – лишняя. Она уже никого не спасет…
– Да чо ты дрочишься, Евлогий, ширяй и этого козла! – крикнул охочий до кровавых зрелищ педераст по кличке Пакентошенный.
– Дырявые на разбирушках помалкивают, – глухо урезонил педераста мрачный Лимон. – Вам только волю дай…
Евлогий оттолкнул Вадима, и тот откинулся на плотную стену окруживших их зэков. Затем он выкинул номер, который никто не успел разгадать: вскинул вверх руки, раскрылся для удара. Перед испуганной позой нечаянный убийца опешил. Короткого замешательства хватило Вадиму для того, чтобы нанести от виска четкий и хлесткий кросс, после которого Евлогий доской опрокинулся на заплеванный пол. Носком сапога отбросил в сторону нож, но когда за ним наклонился шустрый цыганенок, прижал наборную рукоятку подошвой.
– Пошел отсюда, гнида!
Поднял нож, сунул за голенище и еще раз с презрением посмотрел на Вершка.
– Строгий фраер, – покачал головой Блоха. – С таким лучше со спины базарить. Как он его треснул, легавый буду!
– Поинтересуйся за баклана, – Фаэтон сделал жест рукой, приглашающий Блоху сесть напротив. – Може, спецом сюда кинули. Понял? Играем ваши кони?
– Воры босиком не ходят, – закокетничал форточник, стрекоча ожившей в его руках колодой.
– Тогда вынайте портсигар, что вы слямзили у Колумба. Нет, вы гляньте: эта сука собирается к нам вернуться. Хвост по-людски откинуть не может.
По телу умирающего Кныша пробежала судорога.
Ноги скрючились, словно он собирался сесть. Лимон даже посторонился. Но судорога вскорости прекратилась. Зэк вытянулся, еще потянулся, расправился тягучей струной. Остановился, замер, как бы прислушался к приближению собственного конца. Струна ослабла, и он выдохнул остаток жизни, устранив все сомнения по поводу своей смерти…
– Ты точно знаешь – Петя курванулся, или, может, подкеросинили революционные фраера? У них же за душой ничего святого, кого хошь грязью обольют!
Фаэтон сквасил лицо, крякнул и сказал, держа перед собой собранные в щепоть пальцы:
– Если бы Петюнчик постучал пиковиной не но трубе, а по твоей башке, ты бы все понял.
– А! – Блоха даже подскочил. – Ну, крученый пидор: так он, значит, сбляднул еще на пересылке? Помнишь, его кум дергал из хаты на допрос? Вернулся, колбасой от него пахло…
– Кныш прокололся раньше. Ты наш базар на Озерлаг усек? Там же одни политики и шваль, вроде этого шпидагуза. Кеша Колотый вломил сходку в Златоусте. Слинял туда. Того же поля ягодка.
– Получается – майор казнил подлеца справедливо? Поспешил Вершок… С другой стороны: они могли нас выпустить на палубу и там из пулеметов… А?
– Никак вы думать начали, гражданин Блоха?! Кажите ваш бой! Мимо денег. Дайте сюда портсигар. Что еще играется?
…"Феликс Дзержинский" пришвартовался в порту назначения утром. Открылись люки, холодный морской воздух ворвался в трюмы корабля. Вадим видел, как в проеме появилось бордовое лицо.
– Трупы есть? – спросило оно в утвердительной форме.
– Четыре, гражданин начальник! – бодро доложил Жптоа.
– Пять, – поправил бывшего партработника ушастый мужик с перебитым носом. – Брательник того зверька тоже помер. Как договорились…
– Подавать по одному! – последовала команда.
В люк опустили рваный брезент с привязанными по углам канатами.
– Петюнчика – первого, – по-деловому распорядился Фаэтон. – Они стесняться не станут, ежели ихний…
Груз приняли. Опять наклонилось бордовое лицо старшины, заслонив кусок серого, хмурого неба.
– Кто кончал Кныша, выходит первым.
– Он тоже трупом заделался, гражданин начальник!
– Давай эту суку наверх!
Фаэтон ласково улыбнулся, весьма уважительно к себе расположенный:
– Всё в масть, граждане фраера. Ворик-то был с гнильцой…
Подняли трупы, спустили трап. На палубе заключенные, сомкнув за спиной рукп, тонкой цепочкой, соблюдая дистанцию, спускались на пирс, где стояли, подняв воротники бушлатов, автоматчики; овчарки сидели у ног проводников, готовые выполнить любую команду.
– Шестьсот сорок второй – кричал у конца трапа молодой, подтянутый сержант, рисуя номера на спинах заключенных.
«Я буду шестьсот шестьдесят девятым», – просчитал цепочку тот, кого звали Вадимом.
Взгляд его остановился на подъехавшем к краю пирса американском «додже». Из машины вышел водитель и открыл дверцу перед заспанным или просто неухоженным полковником. Тот с брезгливым выражением лица небрежно махнул рукой вытянувшемуся перед ним пожилому капитану, медленно зашагал вдоль этапа.
«Плохое настроение», – зэк проводил грузную фигуру полковника и тут же вернул взгляд к машине. Он понял, почему это сделал только тогда, когда увидел оставленный в замке ключ зажигания… С этой секунды заключенный Упоров не мог думать уже ни о чем другом.
«До машины – метров тридцать. Надо бежать вдоль строя, чтобы они не посмели стрелять. Ворота открыты. Куда ехать?!»
– Шестьсот шестьдесят восьмой! – для обдумывания времени не оставалось.
– Шестьсот шестьдесят…
«Пора!»
Сержант ойкнул и согнулся от удара по колену. Три метра до ближайшего конвоира зэк одолел одним прыжком. Левая ладонь отвела ствол автомата с каким-то убежденным спокойствием. Головой снес того самого капитана, что минутой раньше тянулся перед неухоженным полковником.
«Я еще живой! Живой!» – успевал думать беглец, увернувшись от невесть откуда взявшегося человека в штатском. В тот момент он напоминал зверя, почуявшего разницу между клеткой и свободой, и был готов отдать любую цену за каждый новый шаг к дверце «доджа», понимая – цена одна…
Громадный пес возник перед ним уже в прыжке.
Вадим скинул его с груди, но когда собака прыгнула вновь, припечатал кулак меж злобно-желтых глаз, вложив в него собственную ярость. Овчарка упала, хватая вялой пастью воздух, вскочила, очумело сунулась в ноги бегущему конвоиру. Они свалились вместе, матерясь и взлаивая, будто одно целое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
– Не надо душить, Евлогий. Не надо. Вор… вор должен от ножа умереть.
– Законы знаешь, а совести нет. Подлючая порода!
Но тем не менее внял: наклонился еще раз, выдернул из затихшего майора финку.
Вершок перекрестился. Дрожащие губы его сомкнулись, спрятав золотой зуб. Он стоял, понурясь, опустив в пол глаза.
– Евлогий, – позвал нечаянного убийцу мягкий голос Вадима. – Эта смерть никому не нужна.
Сибиряк искоса взглянул на парня, вытер о засаленную рубаху цыганенка лезвие ножа.
– Он получит свое. За хорошего человека.
Вадим поймал руку Евлогия уже на взмахе. Остановил, хотя было видно – это стоило ему большого труда.
– Ты за кого мазу держишь, гондон штопаный?! – ошалело прошипел нечаянный убийца. – Он же…
– Эта смерть лишняя, – перебил его, ничуть не испугавшись свирепой рожи, Вадим. – Понимаешь – лишняя. Она уже никого не спасет…
– Да чо ты дрочишься, Евлогий, ширяй и этого козла! – крикнул охочий до кровавых зрелищ педераст по кличке Пакентошенный.
– Дырявые на разбирушках помалкивают, – глухо урезонил педераста мрачный Лимон. – Вам только волю дай…
Евлогий оттолкнул Вадима, и тот откинулся на плотную стену окруживших их зэков. Затем он выкинул номер, который никто не успел разгадать: вскинул вверх руки, раскрылся для удара. Перед испуганной позой нечаянный убийца опешил. Короткого замешательства хватило Вадиму для того, чтобы нанести от виска четкий и хлесткий кросс, после которого Евлогий доской опрокинулся на заплеванный пол. Носком сапога отбросил в сторону нож, но когда за ним наклонился шустрый цыганенок, прижал наборную рукоятку подошвой.
– Пошел отсюда, гнида!
Поднял нож, сунул за голенище и еще раз с презрением посмотрел на Вершка.
– Строгий фраер, – покачал головой Блоха. – С таким лучше со спины базарить. Как он его треснул, легавый буду!
– Поинтересуйся за баклана, – Фаэтон сделал жест рукой, приглашающий Блоху сесть напротив. – Може, спецом сюда кинули. Понял? Играем ваши кони?
– Воры босиком не ходят, – закокетничал форточник, стрекоча ожившей в его руках колодой.
– Тогда вынайте портсигар, что вы слямзили у Колумба. Нет, вы гляньте: эта сука собирается к нам вернуться. Хвост по-людски откинуть не может.
По телу умирающего Кныша пробежала судорога.
Ноги скрючились, словно он собирался сесть. Лимон даже посторонился. Но судорога вскорости прекратилась. Зэк вытянулся, еще потянулся, расправился тягучей струной. Остановился, замер, как бы прислушался к приближению собственного конца. Струна ослабла, и он выдохнул остаток жизни, устранив все сомнения по поводу своей смерти…
– Ты точно знаешь – Петя курванулся, или, может, подкеросинили революционные фраера? У них же за душой ничего святого, кого хошь грязью обольют!
Фаэтон сквасил лицо, крякнул и сказал, держа перед собой собранные в щепоть пальцы:
– Если бы Петюнчик постучал пиковиной не но трубе, а по твоей башке, ты бы все понял.
– А! – Блоха даже подскочил. – Ну, крученый пидор: так он, значит, сбляднул еще на пересылке? Помнишь, его кум дергал из хаты на допрос? Вернулся, колбасой от него пахло…
– Кныш прокололся раньше. Ты наш базар на Озерлаг усек? Там же одни политики и шваль, вроде этого шпидагуза. Кеша Колотый вломил сходку в Златоусте. Слинял туда. Того же поля ягодка.
– Получается – майор казнил подлеца справедливо? Поспешил Вершок… С другой стороны: они могли нас выпустить на палубу и там из пулеметов… А?
– Никак вы думать начали, гражданин Блоха?! Кажите ваш бой! Мимо денег. Дайте сюда портсигар. Что еще играется?
…"Феликс Дзержинский" пришвартовался в порту назначения утром. Открылись люки, холодный морской воздух ворвался в трюмы корабля. Вадим видел, как в проеме появилось бордовое лицо.
– Трупы есть? – спросило оно в утвердительной форме.
– Четыре, гражданин начальник! – бодро доложил Жптоа.
– Пять, – поправил бывшего партработника ушастый мужик с перебитым носом. – Брательник того зверька тоже помер. Как договорились…
– Подавать по одному! – последовала команда.
В люк опустили рваный брезент с привязанными по углам канатами.
– Петюнчика – первого, – по-деловому распорядился Фаэтон. – Они стесняться не станут, ежели ихний…
Груз приняли. Опять наклонилось бордовое лицо старшины, заслонив кусок серого, хмурого неба.
– Кто кончал Кныша, выходит первым.
– Он тоже трупом заделался, гражданин начальник!
– Давай эту суку наверх!
Фаэтон ласково улыбнулся, весьма уважительно к себе расположенный:
– Всё в масть, граждане фраера. Ворик-то был с гнильцой…
Подняли трупы, спустили трап. На палубе заключенные, сомкнув за спиной рукп, тонкой цепочкой, соблюдая дистанцию, спускались на пирс, где стояли, подняв воротники бушлатов, автоматчики; овчарки сидели у ног проводников, готовые выполнить любую команду.
– Шестьсот сорок второй – кричал у конца трапа молодой, подтянутый сержант, рисуя номера на спинах заключенных.
«Я буду шестьсот шестьдесят девятым», – просчитал цепочку тот, кого звали Вадимом.
Взгляд его остановился на подъехавшем к краю пирса американском «додже». Из машины вышел водитель и открыл дверцу перед заспанным или просто неухоженным полковником. Тот с брезгливым выражением лица небрежно махнул рукой вытянувшемуся перед ним пожилому капитану, медленно зашагал вдоль этапа.
«Плохое настроение», – зэк проводил грузную фигуру полковника и тут же вернул взгляд к машине. Он понял, почему это сделал только тогда, когда увидел оставленный в замке ключ зажигания… С этой секунды заключенный Упоров не мог думать уже ни о чем другом.
«До машины – метров тридцать. Надо бежать вдоль строя, чтобы они не посмели стрелять. Ворота открыты. Куда ехать?!»
– Шестьсот шестьдесят восьмой! – для обдумывания времени не оставалось.
– Шестьсот шестьдесят…
«Пора!»
Сержант ойкнул и согнулся от удара по колену. Три метра до ближайшего конвоира зэк одолел одним прыжком. Левая ладонь отвела ствол автомата с каким-то убежденным спокойствием. Головой снес того самого капитана, что минутой раньше тянулся перед неухоженным полковником.
«Я еще живой! Живой!» – успевал думать беглец, увернувшись от невесть откуда взявшегося человека в штатском. В тот момент он напоминал зверя, почуявшего разницу между клеткой и свободой, и был готов отдать любую цену за каждый новый шаг к дверце «доджа», понимая – цена одна…
Громадный пес возник перед ним уже в прыжке.
Вадим скинул его с груди, но когда собака прыгнула вновь, припечатал кулак меж злобно-желтых глаз, вложив в него собственную ярость. Овчарка упала, хватая вялой пастью воздух, вскочила, очумело сунулась в ноги бегущему конвоиру. Они свалились вместе, матерясь и взлаивая, будто одно целое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125