Кто– то за стеной громко испортил воздух. Соломон Маркович вздрогнул:
– Господи! Всегда кажется – стреляют по мне. О чем я говорил? Да, вы создаете бригаду прекрасных специалистов, бьете рекорды. Становитесь маяком, а держать маяк за решеткой неловко даже при развитом социализме. Надо только подготовить почву, потянуть за нужные нити. У меня есть план…
Дверь в сушилку распахнулась, вошел заспанный Гнус. Вначале зэк тряхнул головой, желая убедиться – не сон ли? Поверив в реальность их присутствия, пошло улыбнулся и покинул сушилку.
– Он нас продаст! – побледнел Соломон Маркович. – Видели, как скривился противно?!
– Нет, – успокоил его Упоров. – Он решил, что у нас – семья.
– Семья?! – глаза Голоса стали еще больше. – Ах, да! Теряю ситуацию. Никак не научусь мыслить реальными категориями. Я – фантазер. Иногда мне ни с того ни с сего становится жалко наш социализм – совершенно химерическое, обреченное на распад общество.
– А коммунизм вам не жалко? – спросил Упоров, специально оттягивая момент, когда Соломон Маркович начнет проситься в бригаду.
Голос разгадал хитрость, впервые за всю беседу посмотрел на него прямо и жестко, как в бою.
– Не испытывайте себя пустыми рассуждениями, Вадим. Коммунизм мы уже имеем. Здесь, о зоне: при равных возможностях одни пьют чаи с медом, другие умирают с голоду. И вам и мне нужна свобода, а для этого нам необходимо быть вместе, чтобы переиграть систему.
– То есть…
– Работать лучше они уже не будут никогда, но желание пользоваться всем продолжает расти. Магически чудесно действует искушение на взращенного социализмом чиновника. Поднимаясь по служебной лестнице, он открывает для себя простой, легкий мир обмана, где можно жить, не прибегая к помощи совести, лишь повторяя то, что следует повторить. Существует огромный, сплоченный сытой бессмыслицей класс бессовестных потребителей. Я тоже так жил.
Голос прижал руку к сердцу, облизал без того мокрые губы, после этого потянулся, словно погружаясь в океан сытого прозябания, закатил глаза:
– О, как утонченно пестуют идеологию указанного безделия ученые, журналисты, писатели, партаппаратчики, особенно, конечно, чекисты. Но у них хватает мозгов подумать о пополнении корыта. И вдруг совершенно неизвестная бригада уголовников начинает совершать трудовые подвиги. Раньше бы вас за это расстреляли, сегодня – заметят. Вы работаете, себе ничего не требуя взамен, кроме свободы. Кричите совдеповские лозунги, а на уме держите закон Моисеев: «Не следуйте за большинством на зло и не решайте тяжбы, отступая по большинству от правды». Первый, кто сумеет убедить их делом, получит свободу. Первыми должны быть мы с вами…
– Черт возьми! – Упоров тихонько похлопал в ладоши, внутренне соглашаясь с тем, что Голос произнес не пустые слова. – Сколько яду вы накопили за годы служения. Если бы вас вернули к корыту…
– А если бы вас продал родной брат?! – Соломон Волков ощетинился, потеряв всякую услужливость, став похожим на загнанного зверька. – Только для того, чтобы товарищи из НКВД думали, что у него – «горячее сердце и чистые руки!» Он даже повышения по службе за меня не получил. Сволочь бездарная! Жид пархатый! Все они сволочи изначально. Истинные дети своей сифилитичной матери-революции!
Сирена продолжала его сопровождаемые жестами выкрики, растянув их в долгое: «У-у-у-у-у…»
– Вот те раз: разбудили, – Вадим уже пришел в себя после ночного обморока. Он легко поднялся с лавки и спросил, вроде бы на всякий случай: – Зачем ко мне приходили, Соломон Маркович? Не понял.
Закусив ноготь, Волков изобразил на остывающем от гнева лице желание вспомнить цель прихода, но всетаки не сумел скрыть удивления от прозорливости простоватого над вид моряка.
– Вы обладаете тайнозрением, Вадим. Я действительно шел сюда, чтобы передать вам распоряжение… простите, просьбу Никанора Евстафьевича: не садитесь играть с тем человеком. Вы знаете, с каким.
– А вы?!
– Мне того знать не положено. Я еще жить хочу…
«…У прошлого нет долгов, – думает Вадим, шагая на развод. – Никто не вернет тебе потерянные годы. Голос прав – все надо начать сначала. Попробовать переиграть ленивую, сучью систему. Чуть загрубишь – она не промахнется. Каждый снайпер. Но когда-то начинать надо. Для начала придется натурально закосить. Ну, легавый буду, поехали!»
Он споткнулся о кочку, зашатался и едва не сшиб с ног культяпого Луку. Сердитый минер было психанул, однако, поймав плавающий взгляд бывшего штурмана, крикнул:
– Слышь, Лысый! С Фартового дурь полезла.
– Помогите ему, – бросил через плечо Никандра.
Вадим почувствовал у локтей хватку крепких рук и остался собой доволен: ему поверили. Теперь отступить было невозможно. Ноги сломились в коленях. Ключик сказал:
– Тяжелый бык! Не дотащим…
– Эй! – окликнул старшина. – Чо вы его волокете?!
– Худо ему, гражданин начальник.
– Не сдохнет! А сдохнет – невелика потеря.
Подлипов за подбородок поднял голову Упорова и, поглядев в его посоловевшие глаза, весело спросил:
– Верно я говорю, покойничек?
Зэк с трудом шевелил языком, но все же ответил:
– Верно, гражданин начальник.
Чем несказанно обрадовал сияющего духовным и физическим здоровьем старшину.
– Раз согласен – торопись, – заворковал тот. – Чтоб до осени убрался: пока свободные могилы есть. Не то песцы сожрут.
Он бы и еще поговорил на приятную тему, но подошедший Лысый, не обращая внимания на хорошее настроение старшины, распорядился:
– Иди в сарай, Вадим. Инструментом будешь нынче заниматься, там и прилечь где есть. Чувствуешь-то как?
– Уже чувствую, – выдохнул зэк, виновато улыбаясь. – Вот и гражданин начальник заботу проявляет.
Бригадир снова не заметил улыбающегося Подлипова, и тогда старшина, хмыкнув, пошел на вахту. Они смотрели ему вслед. Рука Вадима схватила с той же кочки, на которой стояла нога, пук травы, выжала зеленоватую каплю сока вместе с запахом уходящего лета.
Он так и шел к сараю, словно на свидание: с букетом.
Бросив траву под ноги грека, первым протянул ему мокроватую ладонь:
– Здравствуй, Борис! Прилично выглядишь.
– О чем с бугром базарил? – Заратиади пожал руку, но смотрел в сторону шахты.
– Тряхнуло меня на этапе. Просил работу дать полегче.
– Закосил?
– Нет, со мной бывает.
Пряча глаза, грек обронил с сожалением, а скорее – с досадой:
– Не на танцы ломимся… Выдюжишь?
– Хочешь списать меня с корабля? Ну, что ж…
– Не болтай глупости! Приправу захватил?
– На месте, – Упоров хлопнул себя по голяшке кирзового сапога, зная – никогда не сможет воспользоваться ножом после того, как резал себя сам.
Пока они ползли в высокой траве до ржавой цистерны из-под мазута, он приглядывался к выпуклостям на одежде Заратиади, стараясь угадать, где спрятан пистолет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125