А Александр Даргомыжский завел свой собственный те­атр. В объявленный час сделанные им из разноцветного во­ска куклы покидали свои коробки - и представление начина­лось.
Всего удивительнее было то, что за актеров говорил один человек. Он же сочинял все пьесы. Он же подбирал для них музыку.
Может быть, тут звучали музыкальные пьесы из заветной тетради? Может быть!.. Только это уж, конечно, оставалось тайной для Адриана Трофимовича, который никогда не при­сутствовал на спектаклях кукольного театра.
Но Адриан Трофимович учуял что-то недоброе. Недаром стал замечать музыкальный наставник, что ученик не прояв­ляет прежнего усердия к овладению техникой фортепианной игры и - совсем неслыханная дерзость! - осмеливается пускаться в спор о пользе виртуозных этюдов и упраж­нений.
- Но ведь сами же вы, Адриан Трофимович, говорили, что техника - ничто, если она не служит вдохновению.
- Ну говорил, - недовольно подтверждает учитель. - Однако хотел бы посмотреть, поможет ли одно вдохновение фортепианисту, легкомысленно пренебрегающему техникой?
- А сочинителю?
Адриан Трофимович круто повернулся к строптивому уче­нику и, сверля его глазами, сердито отрезал:
- А сочинителю, который ничего не смыслит в азах му­зыкальной науки, и подавно!
Что же, отказаться от сочинительства? Нет. На это Алек­сандр Даргомыжский не согласен. Тем более теперь, когда ему так хочется сочинять.
Что ни день, то новые и новые мелодии теснятся в голове, подстегивая и без того разыгравшуюся фантазию. Листы Сашиного альбома испещрены нотными знаками. Крупным детским почерком выведены заглавия пьес: Марш, Контр­данс, Вальс, Казачок...
А все-таки хотел того или не хотел Адриан Трофимович, не обошлось без его участия. Доказательством тому - хотя бы тот же малороссийский казачок, (который, может быть, и не скоро сочинил бы ученик, если бы не пробудил у него учи­тель живого интереса к народным песням и пляскам Укра­ины.
Но далеко еще не заполнена нотная тетрадь. И по вече­рам Саша, уединившись в гостиной, долгими часами импро­визирует за роялем.
В комнате сгустились сумерки. Лишь слабый свет луны едва пробивается сквозь обледенелые окна, да пламя свечи мерцающей тенью ложится на клавиатуру.
Из соседней залы доносятся приглушенные голоса, изред­ка прерываемые веселым смехом сестер и братьев. Но Сашу этот смех почему-то не веселит. Ему грустно и одиноко и хо­чется плакать. И эта щемящая, но сладкая грусть внезапно выливается у него в звуках меланхолического вальса. Так мысленно он окрестил только что родившуюся пьесу.
- Просто не верится, что это Сашенькина музыка, - го­ворит до слез взволнованная Марья Борисовна, внимательно прислушиваясь. - Какую надобно иметь чувствительную ду­шу и пылкое воображение, - продолжает она, обращаясь к мужу, - чтобы извлекать из рояля такие трогающие сердце звуки. И это всего на двенадцатом году жизни! Что же да­лее будет? Неужто и впрямь назначено судьбой быть Са­шеньке музыкальным сочинителем?
- Ну, в таких делах я бы не полагался слепо на судь­бу, - возражает всегда трезво настроенный Сергей Никола­евич. - Вернее всего помогут Александру толковые учителя.
- А кстати, что говорит о нем теперь наш малороссиянин?
- Увы, все то же! Рано, мол, заниматься сочинительст­вом неоперившемуся юнцу, не постигшему музыкальных основ.
- М-да-а, - неопределенно протянул Сергей Николае­вич, - наверное, ему виднее, чем нам с тобой.
А про себя мечтает отец: совсем не плохо будет, если из­берет для себя Александр поприще музыканта, пусть даже и композитора. По крайней мере он, Сергей Николаевич, не станет этому препятствовать. Наоборот, будет всемерно по­могать. Он и так делает все возможное для музыкального образования сына. Стоило тому изъявить охоту следом за фортепиано заниматься и игрой на скрипке, как отец тотчас нашел для него учителя.
Новый Сашин учитель заслуженно пользуется доброй сла­вой. Недаром скрипач Воронцов сидит за первым пультом в крепостном оркестре знатного барина Юшкова, славящемся на всю столицу.
Саша с большой охотой занимается с Воронцовым. Воз­можно, еще и потому, что тот, в противоположность Адриану Трофимовичу, не только не преследует ученика за компози­торские пробы, но всячески поощряет его к дальнейшим им­провизациям.
- Негоже гасить в человеке дар, данный ему от приро­ды, - говорит Воронцов. - И помеха ли музыканту умение импровизировать? Вот взять, к примеру, наш бальный ор­кестр. Тем и славен он, что все мы, как один, можем на за­данный мотив без нот сыграть любой танец - будь то вальс, мазурка или кадриль.
- Без репетиций? - поразился Саша.
- Безо всяких, - подтвердил скрипач. - А чему тут удивляться? Наш простой народ и не такое может. - Ворон­цов задумался на минуту. - Ведь наши песельники из кре­стьян, - снова заговорил он, - и вовсе не знают нотной гра­моты. А когда распевают песни хором, так тоже без всяких спевок ладят на ходу разные подголоски, и получается куда как согласно.
А верно! Правда, Саша, когда жил в деревне, был еще слишком мал, чтобы разбираться в тонкостях хорового дере­венского пения. Но в Питере ему не раз приводилось слы­шать, как поют хором на подголоски приходящие в город на заработки крестьяне. И всякий раз поражался он красоте и стройности этих необычных для слуха песенных созвучий. Только никогда не задумывался над тем, как ладят такие песни народные умельцы. И не скоро догадался, если бы не учитель Воронцов.
Мальчик с уважением взглянул на скрипача, за скромной внешностью которого скрывалось столько знаний, умения и талантов. Обладай ими Саша хоть вполовину, он не держал­ся бы так робко и, пожалуй, даже несколько приниженно.
Вообще, многое странно в этом учителе, а еще непонят­нее отношение к нему в доме. Почему-то никто не называет Воронцова по имени и отчеству. Больше того: все домаш­ние обращаются к нему, взрослому человеку, на «ты». По­чему?
Воронцов лишь горько усмехнулся, когда ученик, стесня­ясь и краснея от смущения, однажды отважился спросить его об этом.
- Нашему брату, крепостному, не положено, чтобы ему говорили «вы».
- Как не положено?.. - возразил было Саша и тут же осекся: со всеми крепостными слугами в доме разговарива­ли точно так же. Однако то - неграмотные люди, а Ворон­цов - образованный учитель.
- А образование тут ни при чем. Потому как мы - бар­ская собственность. Все равно что вещь. А вещь - она ве­щью и остается. Какое к ней может быть уважение? А ежели иных из нас ценят чуть подороже, так только за то, что мож­но с большей выгодой продать.
- Продать? Живого человека?! - Саша чуть не захлеб­нулся от возмущения.
- Всяко бывает, Александр Сергеевич, - глухо отозвал­ся Воронцов. - Часом и музыканты, и прочие подневольные артисты идут с торгов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37