А у Саши открылся та­кой пленительной красоты голос, с таким огнем и вдохновением пела эта девочка-подросток, что Александр Серге­евич только руки потирал от удовольствия: что за певица растет!
Он от души привязался к этим милым существам, пла­тившим со своей стороны Даргомыжскому горячей любовью и преклонением перед его талантом. Настоящим праздни­ком были для сестер занятия с Александром Сергеевичем. Сашу он учил выразительному пению. С Надей чуть ли не ежедневно играл в четыре руки, приучал к чтению партитур и постепенно посвящал талантливую, не по летам серьезную девочку в тайны гармонии и контрапункта.
- Наверняка наша Наденька станет ученым музыкаль­ным зубром! - шутил Даргомыжский. - А коли так - пре­поручу я ей аранжировать для фортепиано все мои оркест­ровые сочинения. Ну, как, Надюша, по рукам?
Наденька застенчиво отмалчивалась. Но изо всех сил старалась угодить учителю, как и старшая, Саша. Словно чувст­вовали сестры, что скоро выпадет на их долю честь стать не­заменимыми помощницами в творческих трудах Александра Даргомыжского.
А покамест Саша и Надя, сами того не подозревая, обо­гревают теплом юных сердец его одинокое житье-бытье. До чего же поредел прежний круг близких - родных и друзей! Отделена тысячами верст любимая ученица и задушевный друг Любовь Ивановна Беленицына. Нет Михаила Глинки. Навсегда ушла из жизни Ханя.
При воспоминании о безвременно умершей любимой се­стре острой болью сжалось сердце Александра Сергеевича. Бедная Ханя! Как несчастливо сложилась ее судьба. Груст­ной памятью об этой богато одаренной от природы натуре осталась задвинутая в угол гостиной арфа да несколько ро­мансов, принадлежащих собственному перу Эрминии. Из всей семьи именно ее больше всех недостает Александру Даргомыжскому. Никто так, как она, не принимал близко к сердцу его музыкальные занятия. Никто так нетерпеливо не ждал от брата новых сочинений.
- А за какую оперу после «Русалки» ты примешься? - живо интересовалась она незадолго до кончины.
Ох, опера, опера! Застопорилось дело с операми у Алек­сандра Даргомыжского. Мелькнула было однажды мысль о пушкинской трагедии «Каменный гость». Но тут же ее ото­гнал. Непомерно грандиозной показалась такая задача.
Но, как всегда, не может сидеть без дела Александр Даргомыжский. Сейчас хочется ему попробовать силы в ор­кестровой музыке. Пусть это будут, на манер глинкинской «Камаринской», характерные симфонические фантазии - сценки из народной жизни или на сюжеты народных русских сказок. И чтобы непременно были они сдобрены когда весе­лой, безобидной шуткой, когда иронической усмешкой, ост­рым юмором.
...И вот уж слышится дробный стук чьих-то каблучков. Ближе, ближе... Будто не терпится бойким украинским див­чинам пуститься с парубками в пляс под звуки родного ка­зачка. Когда-то давно на нехитрый его мотив маленький Са­ша Даргомыжский сочинил для фортепиано одну из первых своих пьесок. Теперь неузнаваемо расцветился, заиграл пест­рыми красками у Даргомыжского этот народный танец в ост­роумной, затейливо-курьезной симфонической фантазии, где мастерски использованы и трогательно-лирическая мелодия украинской песни Глинки «Гуде витер», и сам лихой казачок.
А рядом с «Малороссийским казачком» на рояле у Алек­сандра Сергеевича еще одна незадолго до «Казачка» написанная симфоническая парти­тура - скерцо-фантазия «Баба-Яга», или «С Волги nach Riga».
- Какое смешное и стран­ное название! - удивленно воскликнула Надя Пургольд, когда Даргомыжский предло­жил ей разыграть скерцо в че­тыре руки.
- А содержание еще за­бавнее! - рассмеялся Алек­сандр Сергеевич. - Ведь фан­тазия моя - музыкальная шут­ка, да еще на сказочный сю­жет. А в сказках, сами знаете, Надюша, каких только не бы­вает смешных чудес!
И правда, без улыбки не­возможно слушать эту симфо­ническую пьесу. Начинается она вполне серьезно: раздольной, мужественно-величавой те­мой «Вниз по матушке по Волге». Но к концу первой части что-то таинственное, страшноватое вторгается в неторопли­вую мелодию русской народной песни. Чья это неуклюжая поступь? То прилетела в своей ступе уродливая Баба-Яга. Но не сидится вздорной колдунье на широких волжских бе­регах. Оглянулась окрест себя: куда бы теперь податься? И ведь взбредет в голову этакая несуразица: дай-ка, думает, полечу в город Ригу! Взгромоздилась в ступу и, как беше­ная, поскакала под преображенный композитором мотив на­родной песни «Укажи мне, мати, как белый лен стлати». Так и летела Баба-Яга, покуда не приземлилась на узких, акку­ратных рижских улочках. Прислушалась: что за песни здесь поют? А здесь живут совсем другие песни. Возможно, и не по нраву показалась Бабе-Яге наивная, простодушная немецкая песенка про какую-то Анну-Марию, да ничего не поделаешь. Пришлось сердитой старухе слушать ее до тех пор, пока не отзвучали последние такты симфонической шутки.
- Браво, Александр Сергеевич! - смеялись слушате­ли. - Никому до вас не удавалось так смело вводить в ор­кестровую музыку комический элемент!
- Погодите, то ли будет впереди! - отшучивался Дарго­мыжский.
Разыгравшаяся фантазия неудержимо влекла музыкан­та к новым опытам в том же духе.
Из года в год он и отец, вместе с семействами Степа­новых и Пургольдов, проводи­ли лето под Петербургом, в Мурине. Как в городе, так и в деревне музыка не умолкала ни на минуту. Только закон­чит Александр Сергеевич свою работу, как сразу же усадит за фортепиано Наденьку иг­рать с ним в четыре руки или заставит петь новые романсы Александру Николаевну, - так теперь по-взрослому величали старшую сестру, двадцатилет­нюю Сашу Пургольд.
Как-то раз Сашенька на­пела Даргомыжскому услы­шанную ею от местных жителей финскую народную песню.
- Может быть, для чего-нибудь пригодится она вам, Александр Сергеевич?
- Еще как пригодится!
Буквально на днях здесь же, в Мурине, привелось ему самому наблюдать пляску финнов, или, как называли их еще, чухонцев. И до того пленился он непередаваемым юмором этого колоритного зрелища, что тут же захотел написать новую симфоническую пьесу - «Чухонскую фантазию».
Как же кстати пришлась финская песня, напетая Са­шенькой Пургольд. Немного времени спустя «Чухонская фантазия» была вчерне закончена композитором.
- Хотите знать, что в ней происходит? - улыбаясь, спро­сил друзей Александр Сергеевич. И страница за страницей стал показывать и пояснять, как, собравшись на праздник, медлительные финны затягивают одну из своих бесконечных, заунывных песен, потом, развеселившись, пускаются в пляс, сперва медленный, степенно-важный, потом все более задор­ный и удалой...
- Как досадно, что эта пьеса такая маленькая! - с не­вольным сожалением вырвалось у Наденьки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37