Из недавнего опыта освоения собственной жестяной таратайки в точности знал он, что высшая сытость обладания подобным дивом современной техники должна состоять в непрестанной пробе таящихся в ней комплексных удобств. Неслышным прикосновеньем следователя, знакомящегося с делом клиентки, Сорокин взял золотую вещицу из вяло разжавшихся пальцев на мощном штурвале машины, и это непротивленье чужой воле подсказало артисту, что женщина и впрямь нуждается в его участии и совете, но, возможно, и активной помощи. То была прелестная и, видимо, по особым руслам полученная игрушка для миллионеров, во всяком случае, хоть и не курил, Сорокин-то слышал бы о еще не поступавших в продажу зажигалках с трехцветным, по желанию, пламенем.
– Очень милая штучка и тоже веха на трагическом излете находящейся цивилизации... – сказал режиссер, любуясь безделушкой в своей ладони, после чего произошел знаменательно странный разговор накоротке и без уточнений. – Тоже подарок от него?
– Скорее мой подарок ему от заграничных друзей.
– Казалось бы такой всесторонний господин, – вполголоса подивился Сорокин. – Значит, сам это не может?
– Может все, но не смеет, – последовал столь же непонятный ответ. – Здесь живет огонь, он его боится...
– ... сгореть боится?
– Нет, обидеть. Я же сказала вам, что он ангел.
Постепенно гадкая желудочная муть, доставляемая непривычным своеобразием приключенья, уступала место приятнейшему ощущению нисколько не поврежденной, на фоне волшебных переживаний, телесности своей. Оказалось, если не считать загадочно преодоленной гравитации, техническая новинка Юлии заключалась всего лишь в совмещении автопилота с радаром, что позволяло водителю вести машину, не касаясь руля, с закрытыми глазами предаваясь созерцанию высших, уже не доступных смертному забот. К слову, в придачу к прочим способностям режиссер обладал завидным даром быстро осваиваться в самых затруднительных обстоятельствах. Внезапно даже приоткрылось ему защитное свойство чудес прятаться в заурядную оболочку, чем и объясняется сравнительная редкость их обнаружения. Так, например, помимо испарины на запотевшем изнутри ветровом стекле и камуфляжного перемигиванья зеленых глазков на панели управления, тотчас под нею всю дорогу успокоительно урчал не обязательный в данном случае мотор.
Кстати, погода чуть разветрилась, посуровела окрестность внизу, и молоденький свежеотточенный серпик луны объявился в издырявленных облаках. Нетрудно было сообразить, что на ни разу не снижавшейся скорости машине давно полагалось быть по крайней мере над Гибралтаром, – вместо того сплошная, с просветленными полянками и озерками кое-где, угрюмая лесная щетка стлалась внизу. Несколько попривыкший к чуду, Сорокин иносказательно, чтобы не ронять себя больше в глазах дамы, высказал свое недоуменье, но оказалось, что с самого начала они перемещались в противоположном направлении, – по всем расчетам под ними было глухое Зауралье, выбор его вскоре объяснился сам собою.
Его прервал железный скрежет под ногами, одновременный с тошнотцой слишком крутого сниженья. Что-то упруго и жестко, может быть, гнилушка пня проскреблась в подбрюшье машины, после встряски заметно сбавившей ход.
– Сидите, не волнуйтесь, – прикосновеньем успокоила его Юлия. – Мы почти приехали, и все те же вековые ели кругом. Она сама остановится, где надо. И пусть вас не смущает до времени эта убогая внешняя нищета, и не делайте преждевременных выводов.
Так началась новая эра его отношений с Юлией.
Скорость сбавилась, за стеклом по сторонам обозначилась мокрая непроходимая лесная глушь. Замедлившаяся дорога поминутно петляла меж стволов, сбивала с толку, изматывала, усыпляла, так что к концу пути горбательная, востроглазая мразь, гнездившаяся в окрестных топях, замерещилась даже Сорокину. Только и слышно было, как хрустит под колесами хворост настила, плещет и чавкает даже для крестьянской телеги непроезжая колея, да еще обвисшие, тяжкие от влаги хвойные ветви скребутся по кузову машины. Фары поочередно выхватывали из неразберихи то узлы вспученных корней, то блеснувшую в луне трясинку чуть поодаль с клочьями тумана над нею, то с обеих сторон накренившуюся лесную дремь, надежно, лучше всех запретительных знаков охранявшую место от постороннего вторженья. Машина дрогнула, негритенок над пультом затряс лохматой головой, и какой то иррациональный озноб предчувствия подсказал Сорокину близость чуда. Вдруг чащоба пораздвинулась, из распахнувшейся небесной промоины снова выглянул месяц и при небогатом освещении объявилась цель поездки.
То и дело проваливаясь и с фонтанами жижи из-под колес, машина выбиралась к просторной лесной поляне. Из-за возвышения, что ли, туман становился поменьше, дорога посуше. Непонятное обозначалось высоким и сплошным с колючей проволокой по гребню забором, словно это был номерной объект с воротами на бетонных вереях, которые сами распахнулись, едва скользнули по ним косые блики фар. Осведомленный в технике, Сорокин тотчас усмотрел в том позаимствованную с Запада электроновинку, как обычно на Востоке – в деревянном исполнении.
Буксуя в распухшей почве, машина с ходу вкатила в предупредительно распахнутые ворота, так что еле успела отскочить в сторону хлипкая фигурка – не иначе как сторожа в стариковском тулупчике и сдвинутом на лицо треухе: лишь торчавшая из-под козырька бородишка позволяла судить о его возрасте. Затем фары погасли, и, надо думать, снова все там вместе с приезжими растворилось бы в ночной мгле, кабы из-за облачной кулисы не подоспела четвертинка луны.
При ближайшем рассмотрении в глубине участка находилось ветхое двухэтажное строеньице с нежилыми мраками окон, сплошь в резном деревянном кружеве, обшитое тесом чудовищное бунгало в дачном стиле прошлого века, но и с причудами вроде симметричных балкончиков с козырьками по бокам и шатровой смотровой вышкой со шпилем для обозрения неизвестно чего. Нищая развалина эта, никак не вязавшаяся с обликом нынешней хозяйки, могла оказаться в ее владении лишь как дар номенклатурного поклонника средней руки и в отставке.
Помятуя дорожную размолвку, Сорокин воздержался от полувопросительной догадки, какими чарами ревнивый, суеверный и пожилой коршун смог заманить драгоценную добычу в столь укромный уголок, подальше от постороннего сглаза, возможно, и прокурорского в том числе.
– Вот мы и дома у меня... выгружайтесь, сердитый мастер! – с руками на руле сказала Юлия, когда машина остановилась. – Не бойтесь ноги промочить, вообще ничего не бойтесь: здесь у меня полное благоустройство.
Все еще не вылезая из-за руля, она пояснила в третьем лице смысл своего приглашенья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220
– Очень милая штучка и тоже веха на трагическом излете находящейся цивилизации... – сказал режиссер, любуясь безделушкой в своей ладони, после чего произошел знаменательно странный разговор накоротке и без уточнений. – Тоже подарок от него?
– Скорее мой подарок ему от заграничных друзей.
– Казалось бы такой всесторонний господин, – вполголоса подивился Сорокин. – Значит, сам это не может?
– Может все, но не смеет, – последовал столь же непонятный ответ. – Здесь живет огонь, он его боится...
– ... сгореть боится?
– Нет, обидеть. Я же сказала вам, что он ангел.
Постепенно гадкая желудочная муть, доставляемая непривычным своеобразием приключенья, уступала место приятнейшему ощущению нисколько не поврежденной, на фоне волшебных переживаний, телесности своей. Оказалось, если не считать загадочно преодоленной гравитации, техническая новинка Юлии заключалась всего лишь в совмещении автопилота с радаром, что позволяло водителю вести машину, не касаясь руля, с закрытыми глазами предаваясь созерцанию высших, уже не доступных смертному забот. К слову, в придачу к прочим способностям режиссер обладал завидным даром быстро осваиваться в самых затруднительных обстоятельствах. Внезапно даже приоткрылось ему защитное свойство чудес прятаться в заурядную оболочку, чем и объясняется сравнительная редкость их обнаружения. Так, например, помимо испарины на запотевшем изнутри ветровом стекле и камуфляжного перемигиванья зеленых глазков на панели управления, тотчас под нею всю дорогу успокоительно урчал не обязательный в данном случае мотор.
Кстати, погода чуть разветрилась, посуровела окрестность внизу, и молоденький свежеотточенный серпик луны объявился в издырявленных облаках. Нетрудно было сообразить, что на ни разу не снижавшейся скорости машине давно полагалось быть по крайней мере над Гибралтаром, – вместо того сплошная, с просветленными полянками и озерками кое-где, угрюмая лесная щетка стлалась внизу. Несколько попривыкший к чуду, Сорокин иносказательно, чтобы не ронять себя больше в глазах дамы, высказал свое недоуменье, но оказалось, что с самого начала они перемещались в противоположном направлении, – по всем расчетам под ними было глухое Зауралье, выбор его вскоре объяснился сам собою.
Его прервал железный скрежет под ногами, одновременный с тошнотцой слишком крутого сниженья. Что-то упруго и жестко, может быть, гнилушка пня проскреблась в подбрюшье машины, после встряски заметно сбавившей ход.
– Сидите, не волнуйтесь, – прикосновеньем успокоила его Юлия. – Мы почти приехали, и все те же вековые ели кругом. Она сама остановится, где надо. И пусть вас не смущает до времени эта убогая внешняя нищета, и не делайте преждевременных выводов.
Так началась новая эра его отношений с Юлией.
Скорость сбавилась, за стеклом по сторонам обозначилась мокрая непроходимая лесная глушь. Замедлившаяся дорога поминутно петляла меж стволов, сбивала с толку, изматывала, усыпляла, так что к концу пути горбательная, востроглазая мразь, гнездившаяся в окрестных топях, замерещилась даже Сорокину. Только и слышно было, как хрустит под колесами хворост настила, плещет и чавкает даже для крестьянской телеги непроезжая колея, да еще обвисшие, тяжкие от влаги хвойные ветви скребутся по кузову машины. Фары поочередно выхватывали из неразберихи то узлы вспученных корней, то блеснувшую в луне трясинку чуть поодаль с клочьями тумана над нею, то с обеих сторон накренившуюся лесную дремь, надежно, лучше всех запретительных знаков охранявшую место от постороннего вторженья. Машина дрогнула, негритенок над пультом затряс лохматой головой, и какой то иррациональный озноб предчувствия подсказал Сорокину близость чуда. Вдруг чащоба пораздвинулась, из распахнувшейся небесной промоины снова выглянул месяц и при небогатом освещении объявилась цель поездки.
То и дело проваливаясь и с фонтанами жижи из-под колес, машина выбиралась к просторной лесной поляне. Из-за возвышения, что ли, туман становился поменьше, дорога посуше. Непонятное обозначалось высоким и сплошным с колючей проволокой по гребню забором, словно это был номерной объект с воротами на бетонных вереях, которые сами распахнулись, едва скользнули по ним косые блики фар. Осведомленный в технике, Сорокин тотчас усмотрел в том позаимствованную с Запада электроновинку, как обычно на Востоке – в деревянном исполнении.
Буксуя в распухшей почве, машина с ходу вкатила в предупредительно распахнутые ворота, так что еле успела отскочить в сторону хлипкая фигурка – не иначе как сторожа в стариковском тулупчике и сдвинутом на лицо треухе: лишь торчавшая из-под козырька бородишка позволяла судить о его возрасте. Затем фары погасли, и, надо думать, снова все там вместе с приезжими растворилось бы в ночной мгле, кабы из-за облачной кулисы не подоспела четвертинка луны.
При ближайшем рассмотрении в глубине участка находилось ветхое двухэтажное строеньице с нежилыми мраками окон, сплошь в резном деревянном кружеве, обшитое тесом чудовищное бунгало в дачном стиле прошлого века, но и с причудами вроде симметричных балкончиков с козырьками по бокам и шатровой смотровой вышкой со шпилем для обозрения неизвестно чего. Нищая развалина эта, никак не вязавшаяся с обликом нынешней хозяйки, могла оказаться в ее владении лишь как дар номенклатурного поклонника средней руки и в отставке.
Помятуя дорожную размолвку, Сорокин воздержался от полувопросительной догадки, какими чарами ревнивый, суеверный и пожилой коршун смог заманить драгоценную добычу в столь укромный уголок, подальше от постороннего сглаза, возможно, и прокурорского в том числе.
– Вот мы и дома у меня... выгружайтесь, сердитый мастер! – с руками на руле сказала Юлия, когда машина остановилась. – Не бойтесь ноги промочить, вообще ничего не бойтесь: здесь у меня полное благоустройство.
Все еще не вылезая из-за руля, она пояснила в третьем лице смысл своего приглашенья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220