Сидя за общим столом, вряд ли понимал он смысл происходящей беседы, все глядел на свой серебряный подстаканник, который во испытанье фининспектору выставила матушка напоказ и тоже, наверно, не догадывался, что в нем. Внезапно все затмилось вокруг старо-федосеевского батюшки, наполнилось шумом крылоплесканья, как бы от стаи поднимавшихся птиц, и не в силах вытерпеть впечатленье он повалился со стула на пол. Домашние поспешили уложить его в постель, причем в хлопотах добровольное участие принял и кающийся фининспектор в очевидной надежде, что ему зачтется. Так, при переноске в соседнюю комнату, держал хозяина за ноги, издавая деловые восклицания и напрасные советы силачу Никанору Шамину, например, не задеть батюшку за дверную скобку, а то и вовсе не уронить.
– Спасибо вам, милые: теперь, что ни случись, а все под кровлей у себя... – забегала вперед и кланялась им Прасковья Андреевна за оказанную помощь и сочувствие.
Сам о.Матвей уже не понимал происходящего, но в просветах, под свежим впечатлением пережитого он еще острее вглядывался в воображаемое небо... И как далеки были его нынешние настроения от той поры, когда распростертый на каменном полу взвыл к нему в мольбе о лучике едином. Теперь вся боль его укладывалась в одну формулу – дескать, все шутишь над нами, Господи, по неисповедимому юмору своему, но все равно, все равно: да будет воля твоя! Сказанное надлежит рассматривать как мостик, переходное состояние к тому чрезвычайному для священника умонастроенью, чтобы принять в доме у себя подозрительного господина, о коем еще недавно не помышлял без содрогания.
До этого визита оставалось две недели, и батюшке надлежало отболеть к назначенному сроку, поэтому, точно подгоняемые, женщины засуетились кругом. Жена принялась раздевать больного, дочь побежала липовый чай заваривать; что касается мужчин, то вчетвером с присоединившимся Финогеичем они ради порядка потолковали еще с минутку-две насчет расплодившихся волков, участившихся грабежей, также намечаемого назначенья товарища Скуднова на пока еще не выясненную должность. Время от времени каждый мысленно провожал вчера еще жуткую тучу, почти смешную, если смотреть вдогонку. Все кончилось ко всеобщему удовольствию – кроме Гаврилова, пожалуй. По счастью, дальнейшая судьба фининспектора уходит в толкотню тогдашних событий.
Можно легко представить, какое вредное толкованье в суеверно-обывательской среде получило бы известие, скажем, что давно и надежно зарытый провокатор и не думал навещать своего племянника. Да и жильцы вряд ли пощадили бы соседа, уличенного в неблаговидном родстве и занимавшего лучшие комнаты в коммунальной квартире. Ввиду того, что к осени подобный же шантажно-миражный прием должен был повториться в значительно-расширенном масштабе, с угрозой всему земному шару, желающим мыслителям дается заблаговременно разобраться в этой путанице, единственное оправданье коей состоит в том, что дальше их ждут еще более невероятные.
Как плотно укладывались происшествия одно на другое в связи с приближением Первого мая, когда было назначено событие, о каком о.Матвей совсем забыл на время скитаний. Вот тут понятно, как после всего случившегося напугало его напоминание Никанора о приближающемся сроке встречи с корифеем, который якобы неоднократно интересовался состоянием здоровья в связи с постигшими попа налоговыми приключениями.
Несмотря на достаточные сроки приготовиться к событию, с каждым днем о.Матвея захватывала почти паническая пополам с раскаянием тревога по поводу его опрометчивого согласия, им же испрошенного испытания...
Глава XXIX
За эти дни, покуда Матвей Лоскутов болел и ехал в поезде, привыкая к новой бездомной жизни, в домике со ставнями, ввиду того, что мальчику Егору, несмотря на хитроумный замысел по гавриловскому способу извлечь какую-нибудь выгоду из несчастья, явно не давалось написать в верховные инстанции задуманное доносное послание на отца, по-тогдашнему телегу, молодежь на свой страх и риск самостоятельно, не посвящая никого в свои планы, оберегая от разочарования в случае неудачи, предприняла вылазку в мир на предмет спасенья от крушенья. Дуня вспомнила еще при упоминании фининспектором цифры налога, что мельком названная Сорокиным странным образом совпадает с требуемой суммой, и наконец-то решилась разыскать режиссера. Одновременно совершил свой поход в цирк Никанор тайком от подруги и близких в поисках денег, спасительных для семьи Лоскутовых и которые не стоили никаких трудов для чудотворца. Самое поразительное – сколько событий нагромоздилось в ту злосчастную неделю, заполненную беспомощными хлопотами, похожими на бултыханье в ледяной воде.
В ответ на уместное недоуменье наше касательно роли налогового эпизода в предпринятом повествованье Никанор по испытанной формуле острословия предложил спросить у него что-нибудь полегче. Вдруг испугавшись порочных для советского студента философских вольностей, уже не раз допущенных им при освещении старо-федосеевской эпопеи, проявил он крайнюю осторожность, принялся торопливо и зачастую невпопад рассуждать о праве каждого вносить свое толкованье в чередование событий подобно тому, как древние различали в звездных россыпях мифические фигуры богов и животных. По его словам, человеку от самой пещеры свойственно было объяснять мир на уровне наличных знаний, поэтому никогда не окончательных; к слову их ему всегда в обрез, то есть в целых числах, хватало для постиженья всего на свете... Даже оговорился, что последнее соображение должно было поунять высокомерную прыть иных наук, окрепших на базе, главным образом, расширенного человекоубийства. Лишь после стольких оговорок и то не для широкой огласки намекнул он, что в раскиданное многоточие лучше всего вписывается коварный план Шатаницкого оскандалить командировочного ангела в глазах небесного начальства, чтобы, как выразился он, «путем гравитационного захвата втянуть Дымкова в орбиту своей адской резидентуры». Ключом к пониманию махинации должно служить повторенное, на протяжении менее чем полугода, упоминание одной и той же суммы сто семнадцать тысяч, коей в ходе истории обозначен не только свалившийся на Лоскутовых налог, но и памятное, в начале зимы, сорокинское предложение Дуне о совместном, за ту же цену сценарии об ее девичьей тайне: само собою напрашивается покрытие первого за счет второго. Дело сводилось к разоблачительному, с широкого экрана, кинорассказу о легкомысленном поведенье небесного посланца, выдавшего доверенный ему секретнейший объект своей подружке, в свою очередь спустившей его по дешевке бессовестному дельцу. Речь идет о загадочной, в старо-федосеевском храме, колонне с дверью за ней, – оказалось впоследствии, она была проходом служебного пользования во вчерашний и завтрашний день мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220