– Она тебе нужна.
Я сунул амулет в карман, и мы снова поцеловались, на этот Раз платонически. Больше не было сказано ни слова. Тронувшись к лифту, я услышал, как скользнула на место цепь. Почему только я не воспользовался случаем, чтобы сказать ей «люблю»?
Добравшись до Четырнадцатой улицы, я проехал подземкой до Юнион-сквер и заторопился вниз по железной лестнице на платформу местной линии. Поезд в нужном направлении только что ушел, и до прихода следующего я успел купить пригоршню земляных орешков. Вагон был почти пуст, но я не сел на скамейку. Прислонясь к двойным дверцам, я следил за летящими мимо грязными плитками стены, пока поезд набирал скорость, уходя со станции.
Освещение погасло и вновь вспыхнуло на повороте, когда поезд вошел в тоннель. Скрежет колес о рельсы походил на крик раненого орла. Вцепившись в штангу, чтобы не терять равновесия, я всматривался в кромешную тьму. Мы набрали скорость, и спустя мгновение она была здесь.
Нужно было очень постараться, чтобы заметить ее. Лишь огни поезда, отразившиеся от покрытых сажей плиток, указали на наличие призрачной заброшенной станции «Восемнадцатая улица». Судя по официальной карте подземки, ее не существовало.
Я различил мозаичные цифры, украшающие каждую отделанную плиткой колонну, и даже заметил темный штабель сложенных у стены мусорных бачков. Вот мы снова в тоннеле, и она исчезла – как сон, которого уже не помнишь.
Я сошел на следующей остановке, «Двадцать третья улица». Поднялся наверх, пересек авеню, снова спустился и отсчитал еще пятнадцать центов на очередной жетон. На платформе уже стояло в ожидании поезда из центра несколько человек, и поэтому мне пришлось в восхищении поглазеть на плакат новой мисс Рейнгольд с подрисованными усами и надписью на лбу: «ПОДДЕРЖИТЕ УМСТВЕННО ОТСТАЛЫХ».
Подошел поезд, обозначенный «Бруклин-Бридж»" и в него вошли все, кроме меня и старухи, которая сшивалась в конце платформы. Я неторопливо зашагал в ее сторону, поглядывая на плакаты и делая вид, будто интересуюсь улыбающимся мужчиной, получившим работу благодаря газете «Нью-Йорк Таймс», и симпатичным китайчонком, жующим ржаной хлебец.
Старуха не обращала на меня внимания. На ней было мешковатое черное пальто, на котором не хватало нескольких пуговиц, а в руке продуктовая сумка. Краем глаза я увидел, как она влезает на деревянную скамью и, открыв проволочный колпак-ограждение, быстро вывинчивает лампочку.
Когда я подошел к ней, она уже слезла со скамьи и упрятала лампочку в сумку. Я улыбнулся ей и сказал:
– Поберегите силы. Эти лампочки вряд ли вам пригодятся. На них на всех левая резьба.
– Не знаю, о чем вы болтаете, – бросила она.
– Департамент перевозок использует особые лампочки с левой резьбой. Чтобы отвадить воров. Эти лампочки не войдут в обычный патрон.
– Понятия не имею, о чем вы болтаете. – Она заторопилась прочь, ни разу не оглянувшись. Я подождал, пока она не исчезла в женском туалете.
Экспресс из центра с грохотом пронесся через станцию, когда я начал спускаться по узкой металлической лесенке в конце платформы. Дорожка возле рельсов вела в темноту. Тусклый свет слабомощных электролампочек вдоль стены тоннеля указывал его путь во мраке. В промежутках между поездами здесь было очень тихо, и я спугнул нескольких крыс, удравших по усыпанному угольной крошкой полотну между рельсами.
Подземный тоннель напоминал бесконечную пещеру. С потолка капала вода, а грязные стены были скользкими от плесени. Один раз мимо меня пронесся поезд к центру, и я, задрав голову и прижавшись к липкой стене спиной, уставился на освещенные вагоны, проносящиеся в нескольких дюймах от моего лица. Мальчишка, стоя коленями на сиденье, заметил меня, и его равнодушное лицо вытянулось от удивления. Но вагон уже промчался мимо, и он не успел указать на меня пальцем.
Мне казалось, что я прошел гораздо больше, чем пять городских кварталов. Иногда встречались ниши с сетевыми разводками и ведущими вверх металлическими лесенками. Я торопливо проскакивал мимо, держа руки в карманах. Рубчатая рукоять моего 38-го калибра, грубая на ощупь, привычно покоилась в ладони.
Я не видел заброшенной станции, пока не оказался в десяти футах от лесенки. Покрытые сажей плитки поблескивали, как руины храма в лунном свете. Я замер на месте, затаив дыхание и чувствуя биение сердца о висевшую под курткой «лейку». Где-то вдалеке заплакал ребенок.
Глава сорок четвертая
Плач эхом разнесся в темноте. Я долго прислушивался к нему и решил наконец, что он донесся с противоположной платформы. Перспектива пересечь четыре пары рельсов не казалась мне заманчивой, и я хотел было воспользоваться своим маленьким фонариком, но вспомнил, что оставил его дома.
Далекие огоньки из тоннеля поблескивали на двух рельсовых лентах. Несмотря на темноту, я различил ряды железных крепежных стоек, похожих на тени голых стволов в полуночном лесу. К сожалению, я не видел собственных ног, зато угроза, таящаяся в других, неосвещенных, рельсовых путях, – смертельных, как гремучие змеи во мраке, – была очень даже зримой.
Услышав приближающийся поезд, я оглянулся. На полотне моего пути – пусто. Это был местный поезд, на пригород; при его прохождении через заброшенную станцию, я воспользовался им как прикрытием и, перешагнув меж крепежных стоек через два рельсовых полотна, продолжал шагать по полотну экспресса, размеряя шаг под промежутки между шпалами.
Вскоре меня насторожил звук очередного поезда. Я оглянулся и ощутил скачок адреналина. Поезд несся прямо по тоннелю. Я шагнул в сторону и оказался между стоек, разделяющих экспресс-пути; интересно, заметил ли меня машинист? Поезд проревел мимо разъяренным драконом, выплевывая искры из-под стучащих колес.
Наконец я пересек последний рельсовый путь, и оглушительный грохот перекрыл шум, с которым я влез на противоположную платформу. Четыре хвостовых огня последнего вагона исчезли из виду, и я замер, прижимаясь к холодным плиткам станционной стены.
Ребенок уже не плакал, а если и плакал, то ухе тихо – его голос заглушало монотонное бормотанье голосов. Слова звучали полной абракадаброй, но после своей дневной учебы, я смог определить их, как латынь наоборот. Я опоздал к началу «службы».
Вынув из кармана револьвер, я тихонько принялся продвигаться вдоль стены. Передо мной колыхался слабый, призрачный занавес света. Вскоре я различил гротескные силуэты, раскачивающиеся там, где когда-то был вестибюль станции. Вертушки и проходные воротца давно уже исчезли. Стоя на углу, я видел свечи – жирные черные свечи вдоль внутренней стены. Если все было «по-научному», то они сделан из человеческого жира, как и те, что находились в ванной комнате Мэгги Круземарк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58