..
Все были возмущены.
Во всех этих рассказах часть была правдой, часть была вымыслом, но во всем этом ересь была видна, и епископ не мог допустить ее распространения; это был бунт против власти церковной, которой бичевники не хотели подчиниться.
Поэтому епископ не мог послушаться умеренных советчиков и категорически вторично приказал челяди собраться, отправиться к рынку и во что бы то ни стало арестовать вождей.
Между тем, наступила ночь.
Среди тишины, царившей на площади, отряд епископской челяди приблизился к рынку как раз в тот момент, когда кучка королевских солдат, хорошо вооруженных, возвращалась в замок. С того времени, как Бодзанта проклял короля, отношения между его слугами и королевскими были неприязненные. Дело не доходило до кровопролития, потому что оно было воспрещено, но драки были ежедневно. Дворцовые солдаты, заметившие прокрадывающихся к площади епископских слуг, остановились; старший сотник нашел, что представляется удобный случай помять им бока.
Он почувствовал сострадание к бичевникам.
- Послушайте-ка, - сказал он, обратившись к своим солдатам, - чем эти бедняжки провинились? Епископ вероятно велит их схватить и будет их мучить в подземельях, а ведь это набожные кающиеся, которые молятся лучше, чем он, и в то время, когда старик вылеживается на пуховиках, и эти несчастные, обагренные кровью, валяются на сырой земле.
Королевские солдаты взглянули друг на друга. Хотя они не получили никакого приказания, но они уверены были в том, что из никто не накажет, если они немного потреплют слуг епископа. Поэтому они остановились, потихоньку заняв такую позицию, с которой им в случае надобности легче всего было бы напасть.
Слуги епископа медленно окружали бичевников, которые после теплого приема, вероятно, не ожидали никакого нападения и спокойно улеглись спать. Трудно было отличить слуг епископа от любопытных, которые еще там шатались.
Когда неожиданно недалеко от знамени раздался голос, командовавшего епископской челядью, вождь в капюшоне моментально поднялся и начал сзывать своих. Бичевники схватились за знамена, плети, палки и стояли, как бы собираясь защищаться.
Среди темноты поднялись крики, и произошло большое смятение. Народ, не зная, кто напал на кающихся, бросился к ним на защиту. На рынке произошла страшная суматоха, поднялся шум, началась толкотня. Из домов люди выбегали с факелами. По городу раздались крики и мольбы о помощи. Этого только и нужно было королевским слугам, и они набросились на епископских, рубя их вынутыми мечами. Они их хорошо знали и легко могли их отличить в толпе. Народ, поддерживаемый дворцовыми слугами, тоже набросился на челядь епископа.
Между тем бичевники, поднявшись с земли и опасаясь больше всего, чтобы их не арестовали, начали разбегаться во все стороны, вбегали в дома, прятались под заборами, в огородах, где кому удавалось. Одна кучка пустилась по направлению к замку, некоторые разбрелись по переулкам и боковым улицам.
Начальнику епископских слуг удалось воспользоваться первым моментом переполоха, схватить и связать вождя в капюшоне и его товарища, несмотря на их сопротивление. А так как королевские слуги сильно напирали на слуг епископа, то они ограничились этой добычей и ушли домой.
Их ожидали с большим нетерпением. Епископ не хотел лечь спать, пока не узнает о результатах их экспедиции. Начальник опередил кучку слуг и вбежал на двор, таща за собой двух пленников; из боязни погони за ним и преследования, он велел немедленно закрыть ворота на запоры и поставить стражу для охраны. Трудно описать, в какой гнев впал епископ, когда ему доложили о нападении королевских слуг на его отряд.
Старик посинел, заломил руки и не мог произнести ни одного слова.
Начальник посланного им отряда, некий Жубер, для того, чтобы себя оправдать, нарисовал картину столкновения на рынке гораздо страшнее, чем оно произошло в действительности - нападение на них народа, страшное издевательство безбожных королевских слуг над его людьми.
При таких условиях, конечно, было чудом, что ему удалось захватить зачинщиков, подвергая свою жизнь опасности. Для ксендза Бодзанты теперь уже не столько важен был вопрос о бичевниках, как факт неслыханного нахальства королевских слуг, осмелившихся выступить против его челяди.
Это требовало кары Божьей! Они были неисправимы, и дух короля отражался на его слугах. Духовенство, объятое ужасом, поддакивало пастырю; спор, который было уже затих, вновь обострился.
Это был вызов, это были умышленные козни; король становился на сторону ереси.
Отдав вначале приказание отвести в тюрьму вождя в капюшоне и беречь его, как зеницу ока, ксендз Бодзанта через минуту одумался и велел привести к себе пленного вождя вместе с его товарищем.
Весь двор, слуги, челядь - все сбежались посмотреть на этих людей.
Высокого роста, геркулесовой силы, человек в капюшоне шел со связанными сзади руками, не выказывая ни волнения, ни страха. Сорвали с головы капюшон, закрывавший лицо, и увидели перед собой голову с черными, коротко остриженными волосами, с черным лицом, с густыми бровями, с большими черными глазами. Выражение лица было гордое; оно поражало глядевших на него горечью, задумчивостью, чем-то диким и одновременно окаменелым, как у пойманного зверя, лишенного свободы. Он не струсил ни перед пастырем, ни перед духовенством; он не склонился перед ними и не опустил головы. Его толкнули, и он остановился. Товарищ его, который на рынке читал письмо, найденное будто бы у святого Петра в Иерусалиме, весь дрожал и шел, спотыкаясь, как обезумевший... Пот струился по лицу его, уста были искривлены, как для плача.
Ксендз Бодзанта, приблизившись к нему, осыпал его угрозами и страстными упреками.
Черный вождь, стоя с опущенными глазами не хотел ни слушать, ни смотреть на него. Его товарищ упал на колени, сложив на груди руки, и заливался слезами.
Бодзанта, усевшись, назначил одного из своих духовных для немедленного допроса преступников.
Наступило молчание в ожидании допроса.
- Кто ты такой? - спросил допрашивающий.
Пришлось толкнуть черного вождя, который, казалось, не слышал вопроса или не хотел знать о том, что к нему обращаются. После того, как слуга его ударил, он ответил замогильным голосом:
- Грешник.
Он говорил по-польски, но с каким-то иностранным акцентом.
- Откуда ты, как тебя зовут?
Долго не было ответа.
- Я от своего имени отрекся, - произнес кающийся, - я забыл о том, где я родился.
- Кто тебя научил тому, что ты дерзко проповедуешь людям?
- Такой же кающийся человек, как и я, открыл мне глаза, - ответил спрашиваемый, не поднимая глаз. - У него было откровение свыше. Господь требует строгого наказания за грехи, которыми земля переполнена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
Все были возмущены.
Во всех этих рассказах часть была правдой, часть была вымыслом, но во всем этом ересь была видна, и епископ не мог допустить ее распространения; это был бунт против власти церковной, которой бичевники не хотели подчиниться.
Поэтому епископ не мог послушаться умеренных советчиков и категорически вторично приказал челяди собраться, отправиться к рынку и во что бы то ни стало арестовать вождей.
Между тем, наступила ночь.
Среди тишины, царившей на площади, отряд епископской челяди приблизился к рынку как раз в тот момент, когда кучка королевских солдат, хорошо вооруженных, возвращалась в замок. С того времени, как Бодзанта проклял короля, отношения между его слугами и королевскими были неприязненные. Дело не доходило до кровопролития, потому что оно было воспрещено, но драки были ежедневно. Дворцовые солдаты, заметившие прокрадывающихся к площади епископских слуг, остановились; старший сотник нашел, что представляется удобный случай помять им бока.
Он почувствовал сострадание к бичевникам.
- Послушайте-ка, - сказал он, обратившись к своим солдатам, - чем эти бедняжки провинились? Епископ вероятно велит их схватить и будет их мучить в подземельях, а ведь это набожные кающиеся, которые молятся лучше, чем он, и в то время, когда старик вылеживается на пуховиках, и эти несчастные, обагренные кровью, валяются на сырой земле.
Королевские солдаты взглянули друг на друга. Хотя они не получили никакого приказания, но они уверены были в том, что из никто не накажет, если они немного потреплют слуг епископа. Поэтому они остановились, потихоньку заняв такую позицию, с которой им в случае надобности легче всего было бы напасть.
Слуги епископа медленно окружали бичевников, которые после теплого приема, вероятно, не ожидали никакого нападения и спокойно улеглись спать. Трудно было отличить слуг епископа от любопытных, которые еще там шатались.
Когда неожиданно недалеко от знамени раздался голос, командовавшего епископской челядью, вождь в капюшоне моментально поднялся и начал сзывать своих. Бичевники схватились за знамена, плети, палки и стояли, как бы собираясь защищаться.
Среди темноты поднялись крики, и произошло большое смятение. Народ, не зная, кто напал на кающихся, бросился к ним на защиту. На рынке произошла страшная суматоха, поднялся шум, началась толкотня. Из домов люди выбегали с факелами. По городу раздались крики и мольбы о помощи. Этого только и нужно было королевским слугам, и они набросились на епископских, рубя их вынутыми мечами. Они их хорошо знали и легко могли их отличить в толпе. Народ, поддерживаемый дворцовыми слугами, тоже набросился на челядь епископа.
Между тем бичевники, поднявшись с земли и опасаясь больше всего, чтобы их не арестовали, начали разбегаться во все стороны, вбегали в дома, прятались под заборами, в огородах, где кому удавалось. Одна кучка пустилась по направлению к замку, некоторые разбрелись по переулкам и боковым улицам.
Начальнику епископских слуг удалось воспользоваться первым моментом переполоха, схватить и связать вождя в капюшоне и его товарища, несмотря на их сопротивление. А так как королевские слуги сильно напирали на слуг епископа, то они ограничились этой добычей и ушли домой.
Их ожидали с большим нетерпением. Епископ не хотел лечь спать, пока не узнает о результатах их экспедиции. Начальник опередил кучку слуг и вбежал на двор, таща за собой двух пленников; из боязни погони за ним и преследования, он велел немедленно закрыть ворота на запоры и поставить стражу для охраны. Трудно описать, в какой гнев впал епископ, когда ему доложили о нападении королевских слуг на его отряд.
Старик посинел, заломил руки и не мог произнести ни одного слова.
Начальник посланного им отряда, некий Жубер, для того, чтобы себя оправдать, нарисовал картину столкновения на рынке гораздо страшнее, чем оно произошло в действительности - нападение на них народа, страшное издевательство безбожных королевских слуг над его людьми.
При таких условиях, конечно, было чудом, что ему удалось захватить зачинщиков, подвергая свою жизнь опасности. Для ксендза Бодзанты теперь уже не столько важен был вопрос о бичевниках, как факт неслыханного нахальства королевских слуг, осмелившихся выступить против его челяди.
Это требовало кары Божьей! Они были неисправимы, и дух короля отражался на его слугах. Духовенство, объятое ужасом, поддакивало пастырю; спор, который было уже затих, вновь обострился.
Это был вызов, это были умышленные козни; король становился на сторону ереси.
Отдав вначале приказание отвести в тюрьму вождя в капюшоне и беречь его, как зеницу ока, ксендз Бодзанта через минуту одумался и велел привести к себе пленного вождя вместе с его товарищем.
Весь двор, слуги, челядь - все сбежались посмотреть на этих людей.
Высокого роста, геркулесовой силы, человек в капюшоне шел со связанными сзади руками, не выказывая ни волнения, ни страха. Сорвали с головы капюшон, закрывавший лицо, и увидели перед собой голову с черными, коротко остриженными волосами, с черным лицом, с густыми бровями, с большими черными глазами. Выражение лица было гордое; оно поражало глядевших на него горечью, задумчивостью, чем-то диким и одновременно окаменелым, как у пойманного зверя, лишенного свободы. Он не струсил ни перед пастырем, ни перед духовенством; он не склонился перед ними и не опустил головы. Его толкнули, и он остановился. Товарищ его, который на рынке читал письмо, найденное будто бы у святого Петра в Иерусалиме, весь дрожал и шел, спотыкаясь, как обезумевший... Пот струился по лицу его, уста были искривлены, как для плача.
Ксендз Бодзанта, приблизившись к нему, осыпал его угрозами и страстными упреками.
Черный вождь, стоя с опущенными глазами не хотел ни слушать, ни смотреть на него. Его товарищ упал на колени, сложив на груди руки, и заливался слезами.
Бодзанта, усевшись, назначил одного из своих духовных для немедленного допроса преступников.
Наступило молчание в ожидании допроса.
- Кто ты такой? - спросил допрашивающий.
Пришлось толкнуть черного вождя, который, казалось, не слышал вопроса или не хотел знать о том, что к нему обращаются. После того, как слуга его ударил, он ответил замогильным голосом:
- Грешник.
Он говорил по-польски, но с каким-то иностранным акцентом.
- Откуда ты, как тебя зовут?
Долго не было ответа.
- Я от своего имени отрекся, - произнес кающийся, - я забыл о том, где я родился.
- Кто тебя научил тому, что ты дерзко проповедуешь людям?
- Такой же кающийся человек, как и я, открыл мне глаза, - ответил спрашиваемый, не поднимая глаз. - У него было откровение свыше. Господь требует строгого наказания за грехи, которыми земля переполнена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140