Так как в те времена часто происходили грабежи и нападения, в особенности на купцов, а в сараях стояло много возов с товарами, то между проезжими произошел большой переполох, и все начали готовиться к защите. Боркович приказал зажечь факелы, тщательно обыскать дом и все пристройки и никого не выпускать.
Первым попался в руки старосты какой-то купец из Кракова, родом немец, по прозванию Немчин, имевший магазин в предместьи столицы и рассылавший разные товары во все другие города.
Мацек и его слуги имели привычку не выпускать из рук попавшуюся им добычу. Хотя Немчин показал им бумагу с печатями, в которой сказано было, что ему разрешается развозить товары и торговать ими, они бумагу разорвали, растоптали ее ногами и в мгновение ока разграбили возы с товаром; даже хороших, статных лошадей у него забрали, и он рад был живым уйти из их рук.
Другие проезжие, знавшие Борковича понаслышке, старались дать выкуп. Паношу долгое время не могли найти, несмотря на то, что искусные сыщики старосты, не обращая внимания на то, что своими горящими факелами могли поджечь дом и превратить его в пепел, везде усердно искали. Собирались было уже ехать обратно, как вдруг один из людей Борковича, влезший на чердак, наткнулся там на Паношу, который его пронзил мечом. Раненый, падая на землю и испуская последний дух, своим криком привлек внимание остальных. Они бросились на чердак и стащили оттуда Паношу, защищавшегося, как лев, и ударами сабли искалечившего многих из них. Внизу на него напали оба брата Борковича, и он даже Яська ранил, но в конце концов, получив смертельную рану в шею, пал мертвым.
При свете факелов осмотрели труп и убедились, что убит действительно тот, кого искали. Мацек очень обрадовался, потому что находка скрывающегося Паноши явно доказывала, что воевода в действительности что-то против него задумал, и что полученное им предостережение не было хитрым подвохом.
Приказав хозяину постоялого двора напоить и накормить своих храбрых слуг, он сам вместе с братом возвратился в Чач.
Лишь только они вернулись домой, а это было на рассвете, оба уселись за стол и принялись подкреплять свои силы, так как оба, а в особенности Мацек, любили хорошо поесть и выпить. Они всю дорогу ехали молча, и первые слова, которые староста произнес за столом, были:
- Пускай же теперь пан воевода бережет свои кости и не выходит из своей берлоги, потому что, раньше чем он меня схватит, убью на страх другим. Клянусь именем Бога, на помощь которого надеюсь!
Он не колебался взывать к Божьей помощи, когда шел убивать людей и проливать их кровь, потому что по-своему был религиозен, молился и, чтобы искупить грехи, делал вклады в костелы.
- Я этого вовсе не думаю скрывать, - прибавил он, - наоборот, я громогласно всякому скажу, что воевода от меня не уйдет! Он хотел меня засадить в тюрьму, но не доживет он до этого, а раньше предстанет на суд Всевышнего. Если кто мне войну объявляет, будь он мне не только дядей, но хоть бы и родным отцом, я ему навеки рот закрою.
Говоря эти слова, он с такой силой ударил кулаком по столу, что стоявшая на нем посуда задрожала и зазвенела.
Мацек принялся есть, а брат и сын не защищали Бенко, заранее зная, что все их усилия успокоить Мацека, отговорить от его намерения и заставить одуматься не приведут ни к чему.
Тем временем в Познани воевода, веривший в ловкость и ум Паноши, с нетерпением ждал его возвращения.
Несколько раз на дню Бенко спрашивал, нет ли каких-нибудь известий о нем, и вот однажды кто-то рассказал о нападении на постоялый двор, о том, как ограбили Немчина, который пешком приплелся в Познань, и о возможности убийства Паноши. Бенко этому верить не хотел и послал другого своего любимца Вроциша разузнать обо всем.
Последний, приехав на место происшествия, узнал, что там действительно было произведено нападение, был убит человек, которого похоронили в яме, вырытой у опушки леса, прикрыв могилу ветвями и сучьями.
Чтобы убедиться в том, действительно ли убитый человек был Паношей, не оставалось другого средства, как вырыть могилу. Хотя тело могло уже разложиться, но Вроциш мог бы узнать Паношу, потому что, когда-то купаясь с ним, заметил на его левой ноге шесть пальцев. Открыв могилу, увидели труп, изувеченный до неузнаваемости, но левая нога оказалась в целости, и не оставалось никакого сомнения, что убит именно Паноша, а не кто-либо другой.
Когда Вроциш возвратился с этим печальным известием, то близкие воеводы, зная о его привязанности к Паноше, медленно и осторожно подготовили его к известию об ужасной смерти преданного слуги.
Старый Бенко вначале расплакался, а затем поклялся отомстить за него. По распоряжению, данному воеводой, начали усиленно готовиться к облаве на Борковича; так как рана на ноге Бенко уже зажила, то он, не желая никому доверить командование отрядом, решил поехать сам. Маруся, перед которой он не скрыл своего намерения, опасаясь за его жизнь, на коленях умоляла его отказаться от такого шага, столь опасного в его возрасте. Бенко не обращал внимания на ее просьбы, предполагая, что они вызваны не столько заботливостью о нем, сколько ее привязанностью к племяннику.
Почти все было готово к отъезду, но Бенко, несмотря на то, что торопил и ворчал, откладывал его со дня на день; возможно, что он, остывши от гнева и обиды, отказался бы совершенно от своего намерения, если бы к нему не явился услужливый дворянин Зглич, передавший ему о том, что Боркович поклялся его убить. Зглич служил на два фронта и был то на стороне старосты, то на стороне воеводы, смотря по тому, к кому он в данный момент был больше расположен. В последнее время ему стало жаль воеводу, и он его предостерег.
Бенко, услышав это, от гнева почувствовал прилив сил и словно помолодел. Он послал разузнать, где находится Мацек, и твердо решил отправиться прямо в Козьмин.
Бедная Маруся, страдавшая вдвойне за племянника и за мужа, трепетавшая даже больше за мужа, который не мог сравниться с Борковичем ни по силе, ни по ловкости, совсем потеряла голову, плакала, молилась и, наконец, от огорчения опасно заболела.
Бенко, любивший свою подругу жизни, вынужден был отложить свой поход против племянника, так как вскоре пришлось вызвать к Марусе не только врача, но и ксендза.
На своем смертном одре умирающая Маруся, собирая остаток последних сил, заклинала мужа не вмешиваться в дело Мацека, а передать его Вержбенте.
Старик успокаивал ее, бормотал что-то неясное, неопределенное, однако ничего ей не обещал, так как считал своей обязанностью исполнить то, что уже раз решено. Все знали о происшедшем между ними и об их взаимных угрозах, и старик находил, что уступить - значит себя опозорить.
Жена воеводы умерла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
Первым попался в руки старосты какой-то купец из Кракова, родом немец, по прозванию Немчин, имевший магазин в предместьи столицы и рассылавший разные товары во все другие города.
Мацек и его слуги имели привычку не выпускать из рук попавшуюся им добычу. Хотя Немчин показал им бумагу с печатями, в которой сказано было, что ему разрешается развозить товары и торговать ими, они бумагу разорвали, растоптали ее ногами и в мгновение ока разграбили возы с товаром; даже хороших, статных лошадей у него забрали, и он рад был живым уйти из их рук.
Другие проезжие, знавшие Борковича понаслышке, старались дать выкуп. Паношу долгое время не могли найти, несмотря на то, что искусные сыщики старосты, не обращая внимания на то, что своими горящими факелами могли поджечь дом и превратить его в пепел, везде усердно искали. Собирались было уже ехать обратно, как вдруг один из людей Борковича, влезший на чердак, наткнулся там на Паношу, который его пронзил мечом. Раненый, падая на землю и испуская последний дух, своим криком привлек внимание остальных. Они бросились на чердак и стащили оттуда Паношу, защищавшегося, как лев, и ударами сабли искалечившего многих из них. Внизу на него напали оба брата Борковича, и он даже Яська ранил, но в конце концов, получив смертельную рану в шею, пал мертвым.
При свете факелов осмотрели труп и убедились, что убит действительно тот, кого искали. Мацек очень обрадовался, потому что находка скрывающегося Паноши явно доказывала, что воевода в действительности что-то против него задумал, и что полученное им предостережение не было хитрым подвохом.
Приказав хозяину постоялого двора напоить и накормить своих храбрых слуг, он сам вместе с братом возвратился в Чач.
Лишь только они вернулись домой, а это было на рассвете, оба уселись за стол и принялись подкреплять свои силы, так как оба, а в особенности Мацек, любили хорошо поесть и выпить. Они всю дорогу ехали молча, и первые слова, которые староста произнес за столом, были:
- Пускай же теперь пан воевода бережет свои кости и не выходит из своей берлоги, потому что, раньше чем он меня схватит, убью на страх другим. Клянусь именем Бога, на помощь которого надеюсь!
Он не колебался взывать к Божьей помощи, когда шел убивать людей и проливать их кровь, потому что по-своему был религиозен, молился и, чтобы искупить грехи, делал вклады в костелы.
- Я этого вовсе не думаю скрывать, - прибавил он, - наоборот, я громогласно всякому скажу, что воевода от меня не уйдет! Он хотел меня засадить в тюрьму, но не доживет он до этого, а раньше предстанет на суд Всевышнего. Если кто мне войну объявляет, будь он мне не только дядей, но хоть бы и родным отцом, я ему навеки рот закрою.
Говоря эти слова, он с такой силой ударил кулаком по столу, что стоявшая на нем посуда задрожала и зазвенела.
Мацек принялся есть, а брат и сын не защищали Бенко, заранее зная, что все их усилия успокоить Мацека, отговорить от его намерения и заставить одуматься не приведут ни к чему.
Тем временем в Познани воевода, веривший в ловкость и ум Паноши, с нетерпением ждал его возвращения.
Несколько раз на дню Бенко спрашивал, нет ли каких-нибудь известий о нем, и вот однажды кто-то рассказал о нападении на постоялый двор, о том, как ограбили Немчина, который пешком приплелся в Познань, и о возможности убийства Паноши. Бенко этому верить не хотел и послал другого своего любимца Вроциша разузнать обо всем.
Последний, приехав на место происшествия, узнал, что там действительно было произведено нападение, был убит человек, которого похоронили в яме, вырытой у опушки леса, прикрыв могилу ветвями и сучьями.
Чтобы убедиться в том, действительно ли убитый человек был Паношей, не оставалось другого средства, как вырыть могилу. Хотя тело могло уже разложиться, но Вроциш мог бы узнать Паношу, потому что, когда-то купаясь с ним, заметил на его левой ноге шесть пальцев. Открыв могилу, увидели труп, изувеченный до неузнаваемости, но левая нога оказалась в целости, и не оставалось никакого сомнения, что убит именно Паноша, а не кто-либо другой.
Когда Вроциш возвратился с этим печальным известием, то близкие воеводы, зная о его привязанности к Паноше, медленно и осторожно подготовили его к известию об ужасной смерти преданного слуги.
Старый Бенко вначале расплакался, а затем поклялся отомстить за него. По распоряжению, данному воеводой, начали усиленно готовиться к облаве на Борковича; так как рана на ноге Бенко уже зажила, то он, не желая никому доверить командование отрядом, решил поехать сам. Маруся, перед которой он не скрыл своего намерения, опасаясь за его жизнь, на коленях умоляла его отказаться от такого шага, столь опасного в его возрасте. Бенко не обращал внимания на ее просьбы, предполагая, что они вызваны не столько заботливостью о нем, сколько ее привязанностью к племяннику.
Почти все было готово к отъезду, но Бенко, несмотря на то, что торопил и ворчал, откладывал его со дня на день; возможно, что он, остывши от гнева и обиды, отказался бы совершенно от своего намерения, если бы к нему не явился услужливый дворянин Зглич, передавший ему о том, что Боркович поклялся его убить. Зглич служил на два фронта и был то на стороне старосты, то на стороне воеводы, смотря по тому, к кому он в данный момент был больше расположен. В последнее время ему стало жаль воеводу, и он его предостерег.
Бенко, услышав это, от гнева почувствовал прилив сил и словно помолодел. Он послал разузнать, где находится Мацек, и твердо решил отправиться прямо в Козьмин.
Бедная Маруся, страдавшая вдвойне за племянника и за мужа, трепетавшая даже больше за мужа, который не мог сравниться с Борковичем ни по силе, ни по ловкости, совсем потеряла голову, плакала, молилась и, наконец, от огорчения опасно заболела.
Бенко, любивший свою подругу жизни, вынужден был отложить свой поход против племянника, так как вскоре пришлось вызвать к Марусе не только врача, но и ксендза.
На своем смертном одре умирающая Маруся, собирая остаток последних сил, заклинала мужа не вмешиваться в дело Мацека, а передать его Вержбенте.
Старик успокаивал ее, бормотал что-то неясное, неопределенное, однако ничего ей не обещал, так как считал своей обязанностью исполнить то, что уже раз решено. Все знали о происшедшем между ними и об их взаимных угрозах, и старик находил, что уступить - значит себя опозорить.
Жена воеводы умерла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140