– А что, разрешите поинтересоваться…
– Разрешаю.
– …привело вас сюда? Рыбная ловля, море, гольф?
– Охота.
Он так и не понял, что в эту минуту она положила его на лопатки.
– Ваш домашний адрес?
– Карнеги-террейс. Данфермлин. Графство Файф.
– О-о-о. – В глазах его вспыхнул интерес. – И вы знакомы с самим?
– Очень была бы рада, да наша семья с их семейством не раскланивается. Они ведь из ткачей, как вам известно.
– Нет, я этого не знал.
– Ткацкий станок у них прямо в доме стоял. Они на нем и обедали. – Мистер Бел Геддес изумленно воззрился на нее. – На станке.
– Вот как!
– Кстати, раз мы заговорили об обеде, в какое время здесь у вас едят?
– У нас тут не едят. Кушают.
– Вот как! – И Мэгги поняла, что теперь он положил ее на лопатки.
* * *
В тот первый вечер она не дождалась возможности поесть и тем более покушать, а прошла по Ловатт-стрит до лавочки, которую ранее приметила, и, купив два куска пухлого горячего пирога с бараниной по два пенса за кусок, вернулась с ними к себе в комнату. Ей понравилось, как выглядели люди, которых она видела на улице. Да, то, чего ей хотелось, она здесь найдет.
Она столковалась о сходной цене за постой, какую платят обычно до наступления сезона; комната у нее, несмотря на серый мрак этого каменного дома, оказалась светлой, просторной, на кровати лежал матрац из утиного пуха – она еще в жизни на таком не спала. Комната находилась под крышей – настоящая голубятня с собственной винтовой лесенкой, будто и не на земле живешь, подумала Мэгги. После Питманго ей это даже понравилось.
Она легла на кровать и принялась размышлять о том, какой ей нужен мужчина. Он должен быть высоким – это весьма существенно – и белокурым. Должен чисто говорить по-английски – это тоже существенно – и по возможности носить одну из звучных исторических шотландских фамилий. Пока она так лежала, в комнату проник свет; удивительный свет, какой бывает к концу дня на севере страны, красно-золотой свет, или «багрянец», как говорят в Питманго, залил комнату, и Мэгги не только поняла, но и твердо уверилась, что найдет себе здесь кельта. В дверь постучали.
– Мисс Драм?
– Ага. Да.
– Мы садимся кушать.
– Благодарю вас.
Вот незадача: все мужчины за столом оказались не моложе тридцати лет и все – дохляки.
Она твердо решила выйти замуж за первого подходящего кельта, но, как выяснилось, проблема состояла в том, чтобы его найти. Все молодые горцы либо уходили в море и подолгу не возвращались, либо работали в больших гостиницах и, похоже, даже носа на улицу не показывали. Если это были те самые кельты, которые так прославились своей отвагой в бою, то они, видно, давно распростились с нею на полях сражений. Сейчас это были самые застенчивые люди, каких Мэгги когда-либо встречала. Даже если ей удавалось поймать взгляд какого-нибудь самца, он тотчас отворачивался и бросался наутек, будто олень, застигнутый за едой.
Не облегчала ее задачи и погода. Вот уже несколько дней с залива дул ветер, покрывая камни налетом соли. А когда ветер переставал дуть, начинал клубиться туман и заполнял сыростью весь длинный полумесяц гавани. Тогда на улицах появлялись уборщики, счищавшие плесень со стен, и звяканье буйков далеко за чертой гавани казалось Мэгги более явственным, чем биение собственного сердца.
Тягостными были эти дни, когда она лежала у себя в комнате и ждала, чтобы рассеялся туман и прояснились небеса. Но любая дочь углекопа с ранних лет умеет занять себя и заставить время идти даже в таком месте, где оно вроде бы застыло, а единственное отвлечение – работа.
Когда ветер дул не в лицо, Мэгги выходила на Ловатт-стрит, шла через Шиковый город и дальше. Ветер и выглядывавшее изредка солнце разрумянили ей щеки, чего никогда не бывало в Питманго, а строгая экономия в еде придала ей хрупкую стройность, которая, если дело и дальше так пойдет, могла перейти в истощенную худобу. Ничто так не помогает девчонкам, работающим на шахтах в Питманго, обрести стройность, как приостановка работы на солидный срок, но если «передышка» затягивается, то расцветшие было личики начинают выглядеть, словно обтянутые кожей черепа.
Потом ветер менялся, возвращался туман, начинались дожди, и она снова сидела одна в своей комнате. Тогда время опять становилось проблемой – не потому, что ей было скучно, а потому, что оно означало уже кое-что другое. Время непосредственно превращалось в деньги. А деньги таяли.
Она буквально физически чувствовала, как серебро каждый день уплывает у нее из рук – по шиллингу, по два вытекает и вытекает из кошелька с регулярностью отливов в Рыбачьем городе.
Ей нравилось шотландское слово «силлер» – серебро. С ним ей труднее всего будет расстаться, потому что «силлер» оно и есть «силлер» – ничем другим его не заменишь. В те дни, когда дождь, ветер и туман запирали ее в комнате, она пересчитывала свое серебро, потом ложилась на кровать и в полудреме, где-то между бодрствованием и сном, слышала, как со звоном падают монеты в металлическую копилку, что стоит у нее дома, и каждую неделю немножко больше становится грошей – звяк, звяк, звяк звенят монеты, падая на дно копилки с резким и одновременно мягким стуком, шелковисто шуршат, успокаивают, – ее «силлер», ее приданое. Серебро всегда казалось ей теплым.
Поддерживало же Мэгги то, что каждый день о. на видела как раз таких мужчин, о каких мечтала, – высоких и неизменно более стройных, чем жители Питманго, блондинов с удлиненным белым лицом, а иногда жгучих брюнетов с волосами черными, как вороново крыло, с немного угловатыми, но мягкими движениями, отличающимися изяществом, и а какое не способен ни один углекоп, с этаким шиком, по которому сразу видно, что они не просто наемная рабочая сила. Когда они говорили, она с удовольствием слушала их плавную речь, размеренную и неспешную; слова они произносили ясно, четко, чуть-чуть нараспев, унаследовав это, должно быть, от кельтов или от гэлов, населявших раньше Нагорье. Она не очень разбиралась, чем одни отличались от других. Словом, ей нужен был такой мужчина.
После полудня, когда погода благоприятствовала, она шла прогуляться по Шиковому городу, стараясь держаться так, будто там ей и место, будто есть у нее все основания гулять возле больших гостиниц. Это были самые грустные часы. Никто не обращал на нее внимания, кроме «кедди» – подносчиков клюшек для гольфа, а она твердо решила никогда не иметь дела с человеком, который носит за другими сумку с клюшками, пока те бродят по полю в поисках маленького белого мяча.
Всякий раз после такого дня она лежала ночью без сна в своей постели, смотрела, как отсветы фонариков на рыбачьих лодках чертят причудливые узоры на ее темном потолке, и раздумывала, почему бы ей не отправиться в Рыбачий город и не совершить то, что положено совершать молодой женщине с мужчиной, а потом получить за это пригоршню серебра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140