Остальные же члены его семьи сидели и ждали.
– По-моему, надо бы дать ему воды, – сказала Мэгги.
– Не может он пить, – сказала Сара.
– Выпьет, если вливать в рот с ложечки.
Но когда она приподняла голову Джема, он вскрикнул, а когда просунула ложечку с водой между его губ, он не смог проглотить, и вода ручейком потекла по его подбородку.
– Теперь Сэм наверняка там.
– Он уже давно там, – сказал Эндрью. – Он может бежать по десять миль в час.
– Никто не может пробежать десять миль за час, – возразила Эмили.
– А твой брат может.
Вечер был тихий, но внезапно поднялся ветер, и в окна ударил дождь, точно кто-то выплеснул воду из ведра.
– Ох, до чего же гнилой край! – воскликнул Гиллон. И встал из-за стола. – Неужели дня не может пройти без дождя или без снега или еще чего-нибудь, что валит людей с ног? – Он подумал о Сэме в докторском шарабане. Доктор-то наверняка надежно укутан от плохой погоды, а Сэм сидит там в одной фуфайке, вспотевший после своей пробежки в десять миль, и может насмерть простудиться под холодным дождем. И он повернулся к Мэгги в приступе внезапного дикого гнева. – Не должны мы были посылать Джема на пустошь.
Мэгги поднялась и подошла к мужу.
– Выслушай меня, Гиллон, и никогда этого не забывай и не перетолковывай. Я не допущу, чтобы эта история с Джемом проложила между нами пропасть на всю жизнь. Мальчик был болен еще до того, как он туда пошел.
– Угу, до того, как мы послали его туда. До того, как заставили его туда пойти.
– Он пошел туда потому, что он – Джем.
Сара снова заплакала.
– Вы говорите о нем так… – Но она не могла произнести, как именно.
– Не забывай этого, никогда этого не забывай, – сказала Мэгги и, пройдя через комнату, подошла к дочери, обняла ее за плечи. – Ничего не будет хорошего, если он услышит, как ты плачешь, – шепнула она, – ничегошеньки.
– Aгa, aгa.
– А ну, цыц!
– Aгa, aгa, мать.
– И чтобы больше ни гу-гу.
– Нет, теперь уже все, – сказала Сара, и тут они услышали стремительный цокот копыт прославленного маленького иноходца Смертного доктора, который мог обогнать любую лошадь в округе. Мэгги зажгла еще одну лампу, потом еще одну, и тут в дверях появился доктор, а за ним дрожащий от холода Сэм.
– Добрый вечер, – сказал доктор. Не раз он приезжал в Питманго, но они впервые его видели: высокий, мрачный человек, с виду вполне оправдывавший свое прозвище, с черным саквояжем, в котором, казалось, была заключена вся скорбь Западного Файфа.
– Хороший у вас парень, – сказал он, кивая на Сэма. – Обсушите его, разотрите как следует, дайте немножко виски, и все будет в порядке. Хоть его сейчас и колотит, но он еще не остыл после бега. А теперь дайте-ка взглянуть на другого. Дамы, выйдите, пожалуйста.
– Ни к чему это, сэр, – сказала Мэгги. – Мы ведь жены углекопов и к такому привычны.
– Ну, если вы привычные, то я – тем более.
Джемми раздели до пояса – доктор уже понял, что дальше не надо раздевать. К лицу Джемми поднесли свет как можно ближе, чтобы только не обжечь его. Он отталкивал от себя доктора, но тот умел справляться с пациентами и продолжал обследование. Посмотрев горло Джема, он прощупал распухшие гланды, смерил ему температуру и простучал легкие. С минуту он задумчиво смотрел на Джемми, и Джемми вдруг открыл глаза и посмотрел на него, и всем показалось, что он вроде бы улыбнулся, точно узнал доктора, а может, это была гримаса боли, или же он все понял. Доктор накрыл его одеялом, Сара снова заплакала, и все они вышли на кухню, где Сэм переодевался в сухое белье.
– Вы хотите слышать правду или то, что, как правило, хотят от меня слышать родственники больных? Судя по этому парню, который привез меня сюда, я, по-моему, знаю ответ.
Гиллону понравился этот человек. Теперь Гиллон понимал, почему доктора так боялись и остерегались в Питманго: он нес с собой правду, которую в большинстве случаев невыносимо знать.
– У вашего мальчика дифтерит с осложнением на бронхи. В горле у него образуется пленка, отчего ему трудно и очень больно дышать. Я слышал, как больные кричали всю ночь напролет, а состояние у них было не хуже, чем у вашего парня. Он очень мучается. – От налетевшего порыва ветра с дождем сосна под окном так застонала, что доктор взглянул в том направлении. – Это тоже едва ли улучшает дело, – сказал он.
– Я сейчас же срублю ее, – сказал Сэм.
– При этой болезни всегда высокая температура, и человек погибает от того, что тело его обезвоживается, истощается, он теряет последние силы, понятно? – Все кивнули. – Эта пленка в горле – штука очень серьезная, избежать удушья можно только с помощью трахеотомии, то есть если проделать в шее дырку и ввести туда трубку, чтобы воздух поступал непосредственно в легкие, но это лишь продлило бы агонию. Легкие сейчас до такой степени заполнены жидкостью, которую у меня нет возможности выкачать, что мальчик, лежа в постели, можно сказать, захлебывается собственной мокротой. – Он начал упаковывать те немногие инструменты, которые потребовались ему для осмотра Джема. Потом долго в задумчивости смотрел на семью. – Есть у меня лекарство, которое немного помогает и не дает пленке дальше стягивать горло, – во всяком случае, оно облегчит дыхание и позволит парню что-то сказать, если ему захочется. Или если у него будут силы. А скорей всего, ему захочется «тихонько улизнуть», как мы говорим. – Он дал Мэгги бутылочку с лекарством. – По чайной ложечке каждые два-три часа. Если он начнет задыхаться, а приступы удушья непременно будут, это на какое-то время поможет, но потом уже ничто не в силах помочь.
Он встал. Высокий – такого высокого человека у них в доме еще ни разу не было. Смертный доктор у них в доме. Как все быстро свершилось.
– Зачем я вам это говорю? Чтобы причинить страдания? Нет, я говорю это вам ради моего пациента. – Он произнес все это так, точно разговаривал сам с собой. – У меня тут есть еще одно лекарство, которое неплохо применять в иных случаях, когда, как в вашем поселке, поблизости нет больницы. Я оставлю его у кровати больного, и, когда он начнет совсем задыхаться, пусть у кого-нибудь из вас достанет порядочности дать бедному малому это… средство.
Они вернулись в залу. Никто из них, за исключением доктора, не мог заставить себя взглянуть на Джемми – во всяком случае сейчас. Доктор открыл свой саквояж, вынул из него бутылочку и поставил на столик в изголовье Джемми.
– Желаю здравствовать, – сказал он, выйдя из зала и надевая у дверей свой черный непромокаемый плащ. – Во всех шотландских семьях я объясняю одно и то же – только не очень удачно у меня это получается. Не бойтесь плакать. Больному, в общем-то, все равно – он и так знает, для тех же, кто остается жить, – это хорошее лекарство. Сухие глаза и смерть не очень сочетаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
– По-моему, надо бы дать ему воды, – сказала Мэгги.
– Не может он пить, – сказала Сара.
– Выпьет, если вливать в рот с ложечки.
Но когда она приподняла голову Джема, он вскрикнул, а когда просунула ложечку с водой между его губ, он не смог проглотить, и вода ручейком потекла по его подбородку.
– Теперь Сэм наверняка там.
– Он уже давно там, – сказал Эндрью. – Он может бежать по десять миль в час.
– Никто не может пробежать десять миль за час, – возразила Эмили.
– А твой брат может.
Вечер был тихий, но внезапно поднялся ветер, и в окна ударил дождь, точно кто-то выплеснул воду из ведра.
– Ох, до чего же гнилой край! – воскликнул Гиллон. И встал из-за стола. – Неужели дня не может пройти без дождя или без снега или еще чего-нибудь, что валит людей с ног? – Он подумал о Сэме в докторском шарабане. Доктор-то наверняка надежно укутан от плохой погоды, а Сэм сидит там в одной фуфайке, вспотевший после своей пробежки в десять миль, и может насмерть простудиться под холодным дождем. И он повернулся к Мэгги в приступе внезапного дикого гнева. – Не должны мы были посылать Джема на пустошь.
Мэгги поднялась и подошла к мужу.
– Выслушай меня, Гиллон, и никогда этого не забывай и не перетолковывай. Я не допущу, чтобы эта история с Джемом проложила между нами пропасть на всю жизнь. Мальчик был болен еще до того, как он туда пошел.
– Угу, до того, как мы послали его туда. До того, как заставили его туда пойти.
– Он пошел туда потому, что он – Джем.
Сара снова заплакала.
– Вы говорите о нем так… – Но она не могла произнести, как именно.
– Не забывай этого, никогда этого не забывай, – сказала Мэгги и, пройдя через комнату, подошла к дочери, обняла ее за плечи. – Ничего не будет хорошего, если он услышит, как ты плачешь, – шепнула она, – ничегошеньки.
– Aгa, aгa.
– А ну, цыц!
– Aгa, aгa, мать.
– И чтобы больше ни гу-гу.
– Нет, теперь уже все, – сказала Сара, и тут они услышали стремительный цокот копыт прославленного маленького иноходца Смертного доктора, который мог обогнать любую лошадь в округе. Мэгги зажгла еще одну лампу, потом еще одну, и тут в дверях появился доктор, а за ним дрожащий от холода Сэм.
– Добрый вечер, – сказал доктор. Не раз он приезжал в Питманго, но они впервые его видели: высокий, мрачный человек, с виду вполне оправдывавший свое прозвище, с черным саквояжем, в котором, казалось, была заключена вся скорбь Западного Файфа.
– Хороший у вас парень, – сказал он, кивая на Сэма. – Обсушите его, разотрите как следует, дайте немножко виски, и все будет в порядке. Хоть его сейчас и колотит, но он еще не остыл после бега. А теперь дайте-ка взглянуть на другого. Дамы, выйдите, пожалуйста.
– Ни к чему это, сэр, – сказала Мэгги. – Мы ведь жены углекопов и к такому привычны.
– Ну, если вы привычные, то я – тем более.
Джемми раздели до пояса – доктор уже понял, что дальше не надо раздевать. К лицу Джемми поднесли свет как можно ближе, чтобы только не обжечь его. Он отталкивал от себя доктора, но тот умел справляться с пациентами и продолжал обследование. Посмотрев горло Джема, он прощупал распухшие гланды, смерил ему температуру и простучал легкие. С минуту он задумчиво смотрел на Джемми, и Джемми вдруг открыл глаза и посмотрел на него, и всем показалось, что он вроде бы улыбнулся, точно узнал доктора, а может, это была гримаса боли, или же он все понял. Доктор накрыл его одеялом, Сара снова заплакала, и все они вышли на кухню, где Сэм переодевался в сухое белье.
– Вы хотите слышать правду или то, что, как правило, хотят от меня слышать родственники больных? Судя по этому парню, который привез меня сюда, я, по-моему, знаю ответ.
Гиллону понравился этот человек. Теперь Гиллон понимал, почему доктора так боялись и остерегались в Питманго: он нес с собой правду, которую в большинстве случаев невыносимо знать.
– У вашего мальчика дифтерит с осложнением на бронхи. В горле у него образуется пленка, отчего ему трудно и очень больно дышать. Я слышал, как больные кричали всю ночь напролет, а состояние у них было не хуже, чем у вашего парня. Он очень мучается. – От налетевшего порыва ветра с дождем сосна под окном так застонала, что доктор взглянул в том направлении. – Это тоже едва ли улучшает дело, – сказал он.
– Я сейчас же срублю ее, – сказал Сэм.
– При этой болезни всегда высокая температура, и человек погибает от того, что тело его обезвоживается, истощается, он теряет последние силы, понятно? – Все кивнули. – Эта пленка в горле – штука очень серьезная, избежать удушья можно только с помощью трахеотомии, то есть если проделать в шее дырку и ввести туда трубку, чтобы воздух поступал непосредственно в легкие, но это лишь продлило бы агонию. Легкие сейчас до такой степени заполнены жидкостью, которую у меня нет возможности выкачать, что мальчик, лежа в постели, можно сказать, захлебывается собственной мокротой. – Он начал упаковывать те немногие инструменты, которые потребовались ему для осмотра Джема. Потом долго в задумчивости смотрел на семью. – Есть у меня лекарство, которое немного помогает и не дает пленке дальше стягивать горло, – во всяком случае, оно облегчит дыхание и позволит парню что-то сказать, если ему захочется. Или если у него будут силы. А скорей всего, ему захочется «тихонько улизнуть», как мы говорим. – Он дал Мэгги бутылочку с лекарством. – По чайной ложечке каждые два-три часа. Если он начнет задыхаться, а приступы удушья непременно будут, это на какое-то время поможет, но потом уже ничто не в силах помочь.
Он встал. Высокий – такого высокого человека у них в доме еще ни разу не было. Смертный доктор у них в доме. Как все быстро свершилось.
– Зачем я вам это говорю? Чтобы причинить страдания? Нет, я говорю это вам ради моего пациента. – Он произнес все это так, точно разговаривал сам с собой. – У меня тут есть еще одно лекарство, которое неплохо применять в иных случаях, когда, как в вашем поселке, поблизости нет больницы. Я оставлю его у кровати больного, и, когда он начнет совсем задыхаться, пусть у кого-нибудь из вас достанет порядочности дать бедному малому это… средство.
Они вернулись в залу. Никто из них, за исключением доктора, не мог заставить себя взглянуть на Джемми – во всяком случае сейчас. Доктор открыл свой саквояж, вынул из него бутылочку и поставил на столик в изголовье Джемми.
– Желаю здравствовать, – сказал он, выйдя из зала и надевая у дверей свой черный непромокаемый плащ. – Во всех шотландских семьях я объясняю одно и то же – только не очень удачно у меня это получается. Не бойтесь плакать. Больному, в общем-то, все равно – он и так знает, для тех же, кто остается жить, – это хорошее лекарство. Сухие глаза и смерть не очень сочетаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140