Все способствовало поддержанию определенного настроения – и обрызганные солнцем дни, и чувство единения. Вскоре Гиллон обнаружил, что не только борьба за пособие, а и то, что у них отобрали Спортивное поле, – оба эти обстоятельства равно подогревали чувства.
«Вот теперь-то он за это заплатит, сукин сын, – говорили люди, указывая вниз, на пустошь. – Не забудь про это сказать».
И все-таки проблема пособия была важнее всего. Едва ли нашлась бы хоть одна семья, которой в ту или иную пору не пришлось бы днями и неделями ждать, чем одарит их его светлость лейрд, если он вообще снизойдет до этого.
– Ох, как бы я хотел, чтобы мой папка был сейчас с нами и видел, что происходит, видел бы, что ты сделал, – оказал один молодой углекоп. – Роб Хоуп – помнишь такого? Он лишился руки и умер от голода, потому как даже крошки не желал у нас брать. Прямо плакать хочется. Он тогда пять фунтов получил да еще за этот кус на четвереньках полз до Брамби-Холла и прошение на поднос у двери положил: дайте, мол, пожалуйста.
Схожим историям не было конца: казалось, у каждой семьи в Питманго была такая история. Даже Мэгги растрогалась. Она понимала, что все это правда, – понимала и то, что лишь по счастливой случайности этого не произошло с Камеронами. Правда, у Камеронов была копилка с серебром, которую в крайнем случае всегда можно вскрыть. А у других этого не было.
По мере того как шли дни, стала выявляться и подлинная суть конфликта. Лорда Файфа волновали не столько деньги, сколько то, что Гиллон потребовал их. Это ставило под угрозу право лорда по-отцовски решать, сколько давать и давать ли вообще. В конечном счете борьба шла между стремлением держаться прошлого и желанием похоронить его и пойти по новому пути. Ни то, что кирка врезалась Гиллону в плечо, ни связанная с этим боль уже ничего не значили.
Решаться конфликт должен был в суде, но и не только в суде – немалую роль тут играли материальные соображения. Об этом сначала никто не подумал. Углекопы, сидя без работы, каждый день теряли по нескольку шиллингов; обитатели же Брамби-Холла – мистер Ч. П. С. Фаркварт, как стали теперь его называть, и его тощая дылда-жена, леди Джейн Тошманго – каждый день, пока шахты закрыты, теряли сотни фунтов. Вопрос состоял в том, сколько времени гордость сможет торжествовать над жаждой наживы.
– Слушай-ка, я бы на твоем месте не слишком волновался, – сказал Арчи Джапп, придя к Гиллону. Тот самый Джапп, который столько лет его не признавал. – Я бы себя изводить не стал. Я этот народ знаю лучше тебя. Когда они там в Лондоне не получат чеков с дивидендами, сюда к нам, в Питманго, начнут приходить не очень приятные письма. У них ведь есть свои. привычки, ясно тебе? Если бы миссис Камерон не было в комнате, я бы тебе кое-что порассказал.
– Ну что же, например? – опросила Мэгги. – Тут ведь не дитё сидит малое.
Джапп немного помедлил. (Не будь он такой смуглый – такой настоящий пикт, как сказала бы Мэгги, – можно было бы подумать, что он покраснел.
– Что ж, подивитесь: один из них содержит дом – не дом, а целый дворец – для молоденьких… молоденьких…
– Тьфу ты, господи! Неужто ты думаешь, я такого не могу себе представить?
– Мальчиков!
– О-о-о!
– Хорошеньких молоденьких мальчиков. Все они разодеты в шелк и в атлас, а есть такие, что одеты, как леди!
В комнате воцарилась полнейшая тишина.
– Видите ли, вы спросили, вот я и рассказал. Я ведь это… не потому, что я сплетник или что там еще. Ну, да ладно.
– Так вот, значит, на что идут наши денежки, – сказал Гиллон.
– Просто, когда знаешь такое, сил для борьбы прибавляется, – сказал мистер Джапп. И два старых врага обменялись рукопожатием.
– А что же он с ними делает? – опросила Мэгги, когда мистер Джапп ушел.
– Кто?
– Да тот, который держит целый дом мальчиков. Гиллон призадумался. Необходимость отвечать на этот вопрос вызвала у него раздражение, потому что отвлекала от речи, которую он составлял в уме. Ведь рано или поздно его попросят обратиться к людям с речью и призвать их поддержать его, и ему хотелось заранее подготовиться к этому моменту.
– Право, не знаю, что он с ними делает. Но, уж во всяком случае, что-то не очень разумное.
– Может, ты и правильно ведешь себя, Гиллон. Пожалуй, что так.
– О, господи, вот это здорово! Все сколько-нибудь стоящие люди в нашем поселке приходят сюда, чтобы выразить мне поддержку, а собственная жена, видите ли, только теперь изволила заявить, что в этом, пожалуй, что-то есть. Ох, видно, следовало мне подать в суд на собственную семью.
Как ни странно, единственный человек, весьма мрачно смотревший на исход борьбы, был Генри Селкёрк.
– Помнишь, я говорил насчет того, что эти славные люди в Эдинбурге понятия не имеют, что такое голод? Нельзя было посылать повестку в такое время. Народ уже подтягивает пояса, а борьба только началась.
Это поразило Гиллона. Он прошелся вниз и вверх по Тошманговекой террасе и Монкриффской аллее. Да, действительно, время было выбрано неудачно. Огороды за домами были все засажены – картофелем, репой, свеклой, фасолью, бабами, салатом, но все это было еще в земле, еще могло погибнуть от мороза, и пройдет не один месяц, прежде чем что-либо можно будет есть или консервировать – солить и мариновать. Начнись локаут в августе или сентябре, люди могли бы месяцами держаться на овощах со своего огорода, зная при этом, что время основных закупок и добычи угля не за горами.
Пока же в огородах ничего не выросло, кроме редиски, а на одной редиске не в состоянии прожить даже углекоп. К тому же лорд Файф закрыл Обираловку и пекарню, и впервые в Питманго ничего нельзя было купить в кредит, тогда как раньше это всегда поощрялось, дабы еще больше привязать рабочих к компании. Тут у Гиллона впервые зародились сомнения, но как раз в это время нарочный принес ему письмо из Кауденбита.
«Дорогой Камерон!
Не думай, что мы не понимаем, каково тебе сейчас. Не впервые такое происходит в Шотландии. Но впервые мы добьемся успеха.
Победа в таком великом деле, как ваше, всегда требует большого мужества и долготерпения. Ничто стоящее не дается легко. Вы многое теряете, но еще больше теряют они. Когда помнишь об этом, легче пережить трудные времена. Если вы отступите, то много потеряете в моральном отношении, они же ничего не теряют. Когда думаешь об этом, тоже легче становится.
Два эти обстоятельства всем нам здесь представляются залогом победы. Не считай, что ты борешься один. Глаза всех углекопов Шотландии устремлены на тебя. Надежды шотландских рабочих с тобой и со всеми жителями Питманго.
Твой товарищ
Кейр Харди»
С письма этого были сняты копии и распространены по всем улицам и проулкам.
– Вот увидите, они нам помогут, – оказал Уолтер Боун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
«Вот теперь-то он за это заплатит, сукин сын, – говорили люди, указывая вниз, на пустошь. – Не забудь про это сказать».
И все-таки проблема пособия была важнее всего. Едва ли нашлась бы хоть одна семья, которой в ту или иную пору не пришлось бы днями и неделями ждать, чем одарит их его светлость лейрд, если он вообще снизойдет до этого.
– Ох, как бы я хотел, чтобы мой папка был сейчас с нами и видел, что происходит, видел бы, что ты сделал, – оказал один молодой углекоп. – Роб Хоуп – помнишь такого? Он лишился руки и умер от голода, потому как даже крошки не желал у нас брать. Прямо плакать хочется. Он тогда пять фунтов получил да еще за этот кус на четвереньках полз до Брамби-Холла и прошение на поднос у двери положил: дайте, мол, пожалуйста.
Схожим историям не было конца: казалось, у каждой семьи в Питманго была такая история. Даже Мэгги растрогалась. Она понимала, что все это правда, – понимала и то, что лишь по счастливой случайности этого не произошло с Камеронами. Правда, у Камеронов была копилка с серебром, которую в крайнем случае всегда можно вскрыть. А у других этого не было.
По мере того как шли дни, стала выявляться и подлинная суть конфликта. Лорда Файфа волновали не столько деньги, сколько то, что Гиллон потребовал их. Это ставило под угрозу право лорда по-отцовски решать, сколько давать и давать ли вообще. В конечном счете борьба шла между стремлением держаться прошлого и желанием похоронить его и пойти по новому пути. Ни то, что кирка врезалась Гиллону в плечо, ни связанная с этим боль уже ничего не значили.
Решаться конфликт должен был в суде, но и не только в суде – немалую роль тут играли материальные соображения. Об этом сначала никто не подумал. Углекопы, сидя без работы, каждый день теряли по нескольку шиллингов; обитатели же Брамби-Холла – мистер Ч. П. С. Фаркварт, как стали теперь его называть, и его тощая дылда-жена, леди Джейн Тошманго – каждый день, пока шахты закрыты, теряли сотни фунтов. Вопрос состоял в том, сколько времени гордость сможет торжествовать над жаждой наживы.
– Слушай-ка, я бы на твоем месте не слишком волновался, – сказал Арчи Джапп, придя к Гиллону. Тот самый Джапп, который столько лет его не признавал. – Я бы себя изводить не стал. Я этот народ знаю лучше тебя. Когда они там в Лондоне не получат чеков с дивидендами, сюда к нам, в Питманго, начнут приходить не очень приятные письма. У них ведь есть свои. привычки, ясно тебе? Если бы миссис Камерон не было в комнате, я бы тебе кое-что порассказал.
– Ну что же, например? – опросила Мэгги. – Тут ведь не дитё сидит малое.
Джапп немного помедлил. (Не будь он такой смуглый – такой настоящий пикт, как сказала бы Мэгги, – можно было бы подумать, что он покраснел.
– Что ж, подивитесь: один из них содержит дом – не дом, а целый дворец – для молоденьких… молоденьких…
– Тьфу ты, господи! Неужто ты думаешь, я такого не могу себе представить?
– Мальчиков!
– О-о-о!
– Хорошеньких молоденьких мальчиков. Все они разодеты в шелк и в атлас, а есть такие, что одеты, как леди!
В комнате воцарилась полнейшая тишина.
– Видите ли, вы спросили, вот я и рассказал. Я ведь это… не потому, что я сплетник или что там еще. Ну, да ладно.
– Так вот, значит, на что идут наши денежки, – сказал Гиллон.
– Просто, когда знаешь такое, сил для борьбы прибавляется, – сказал мистер Джапп. И два старых врага обменялись рукопожатием.
– А что же он с ними делает? – опросила Мэгги, когда мистер Джапп ушел.
– Кто?
– Да тот, который держит целый дом мальчиков. Гиллон призадумался. Необходимость отвечать на этот вопрос вызвала у него раздражение, потому что отвлекала от речи, которую он составлял в уме. Ведь рано или поздно его попросят обратиться к людям с речью и призвать их поддержать его, и ему хотелось заранее подготовиться к этому моменту.
– Право, не знаю, что он с ними делает. Но, уж во всяком случае, что-то не очень разумное.
– Может, ты и правильно ведешь себя, Гиллон. Пожалуй, что так.
– О, господи, вот это здорово! Все сколько-нибудь стоящие люди в нашем поселке приходят сюда, чтобы выразить мне поддержку, а собственная жена, видите ли, только теперь изволила заявить, что в этом, пожалуй, что-то есть. Ох, видно, следовало мне подать в суд на собственную семью.
Как ни странно, единственный человек, весьма мрачно смотревший на исход борьбы, был Генри Селкёрк.
– Помнишь, я говорил насчет того, что эти славные люди в Эдинбурге понятия не имеют, что такое голод? Нельзя было посылать повестку в такое время. Народ уже подтягивает пояса, а борьба только началась.
Это поразило Гиллона. Он прошелся вниз и вверх по Тошманговекой террасе и Монкриффской аллее. Да, действительно, время было выбрано неудачно. Огороды за домами были все засажены – картофелем, репой, свеклой, фасолью, бабами, салатом, но все это было еще в земле, еще могло погибнуть от мороза, и пройдет не один месяц, прежде чем что-либо можно будет есть или консервировать – солить и мариновать. Начнись локаут в августе или сентябре, люди могли бы месяцами держаться на овощах со своего огорода, зная при этом, что время основных закупок и добычи угля не за горами.
Пока же в огородах ничего не выросло, кроме редиски, а на одной редиске не в состоянии прожить даже углекоп. К тому же лорд Файф закрыл Обираловку и пекарню, и впервые в Питманго ничего нельзя было купить в кредит, тогда как раньше это всегда поощрялось, дабы еще больше привязать рабочих к компании. Тут у Гиллона впервые зародились сомнения, но как раз в это время нарочный принес ему письмо из Кауденбита.
«Дорогой Камерон!
Не думай, что мы не понимаем, каково тебе сейчас. Не впервые такое происходит в Шотландии. Но впервые мы добьемся успеха.
Победа в таком великом деле, как ваше, всегда требует большого мужества и долготерпения. Ничто стоящее не дается легко. Вы многое теряете, но еще больше теряют они. Когда помнишь об этом, легче пережить трудные времена. Если вы отступите, то много потеряете в моральном отношении, они же ничего не теряют. Когда думаешь об этом, тоже легче становится.
Два эти обстоятельства всем нам здесь представляются залогом победы. Не считай, что ты борешься один. Глаза всех углекопов Шотландии устремлены на тебя. Надежды шотландских рабочих с тобой и со всеми жителями Питманго.
Твой товарищ
Кейр Харди»
С письма этого были сняты копии и распространены по всем улицам и проулкам.
– Вот увидите, они нам помогут, – оказал Уолтер Боун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140