Это еще не было окончательной победой, поскольку рабочим предлагалось подписать «Желтую бумагу», прежде чем приступить к работе, и все-таки – люди это отлично понимали – их солидарность привела к тому, что теперь уже они решали, работать им или пет. И если они захотят, то могут работать.
Они не захотели. Когда в понедельник утром прозвучал гудок, очень многие отправились к шахтным колодцам, но ни один из обитателей Питманго не спустился под землю.
– Мы спустимся тогда, когда лорд возьмет эту свою бумагу и сделает с ней то, что обычно делают с ненужной бумагой, – заявил Арчи Джапп. Теперь он стал у них лидером и отстаивал их интересы с такой же энергией, с какой в свое время погонял их. Вот какие перемены произошли в Питманго. И чем бы ни кончилась борьба Гиллона, здесь уже ничто по-прежнему не будет.
– Послушай, дружище, – сказал ему мистер Пауэлл, хозяин «Колледжа», который основательно пострадал оттого, что люди не работали. – Этот поселок живет углем. Как же мы его получим, если никто не хочет спускаться вниз?
– Пусть уголь сам к нам поднимется, приятель. Скажи об этом мистеру Ч. П. С. Фаркварту и его толстозадым сынкам – пусть сами лезут под землю.
Все знали насчет сорока процентов дивидендов (и это объединяло людей) и насчет «Желтой бумаги» (а это их оскорбляло) и тем не менее главную роль тут играла история с Камероном. «Поддержим Камеронов!» – таков был лозунг, и смерть Джемми только подогревала чувства людей. У них появилось такое ощущение, что Джем погиб во имя общего дела.
– Они потеряли сына, так что уж вы-то можете немного подтянуть пояса.
Целую неделю по утрам раздавался гудок, и люди сходились посмотреть, кто окажется первым мерзавцем и сдастся, подписав соглашение, но ни один не сдавался. Об этом прослышали и в Восточном Манго, и в Западном Манго, и даже в Кауденбите. Об этом прослышали в Эдинбурге, и весь Западный Файф следил за ходом борьбы. Углекопы держались крепко.
Из Эдинбурга пришло письмо:
«Не знаем, как вы этого добились, но не сдавайтесь. Впервые в шахтерском поселке Западного Файфа наблюдается такая стопроцентная солидарность. То, чего вы добились, войдет в историю и прослывет чудом.
Надеюсь, рана твоя заживает, но не слишком быстро. Наше дело слушается на следующей сессии. Жернова правосудия вертятся медленно, но мелют хорошо. Мы все-таки вытащим нашего лорда в суд. Твердо стойте на своих позициях.
Держитесь. Выдержите.
Энгус Макдональд».
Иод этим было нацарапано:
«Мы следим за вами, мы вас поддержим.
К. X.».
Письмо обошло рабочих и произвело на них впечатление. Значит, они не одни – мир смотрит на то, что происходит в их черной долине. Теперь голод казался им не таким страшным. Только Селкёрк по-прежнему не проявлял восторгов.
– А ты написал им, что люди живут впроголодь? – спросил он. – Гордость-то надо бы отбросить и сообщить, что люди начали голодать. Напиши им, чтоб прислали сюда еды, иначе больше недели это не протянется. Как это ты и твоя прелестная жена все время бубните? «Голод чему хочешь научит». Так вот, вы правы. На одних чувствах далеко не уедешь, на желании – тоже. Ты добился единства, теперь надо создавать организацию.
Если нужен мученик, надо его добыть.
Если нужен лидер, надо иметь лидера.
Если решил пойти в наступление на тех, за кем сила, надо самому силу иметь.
Гиллон знал эти истины вдоль и поперек, но он не мог применить их для создания организации: не было ядра, вокруг которого ее строить. Сейчас, насколько понимал Гиллон, речь шла о человеческом достоинстве и о том, чтобы его сохранить. Все очень просто. Людей лишили работы, потому что один человек потребовал справедливости по закону, а теперь им предлагают стать на колени и приползти к графу, чтобы он в своих щедротах разрешил им потеть на него. И речь уже шла не о Гиллоне Камероне и не о какой-то организации, а о стойкости каждого человека, который рубил уголь в Питманго.
– Это соглашение потому и называют «Желтой бумагой», – пояснил один углекоп сыну, – что только последний мерзавец, желтый пес, подпишет его.
Вот так-то.
В субботу вечером – а суббота – день получки – снова открыли Обираловку. Из Кауденбита прибыл констебль с четырьмя вооруженными солдатами из Эдинбургских стрелков – выглядели они глупо и явно чувствовали себя не очень уютно, стоя в дверях лавки на случай, если какому-нибудь голодному углекопу придет шалая мысль в голову.
Неограниченный кредит, объявил мистер Брозкок со ступенек лавки, будет предоставлен под будущие заработки всем, кто готов подписать Соглашение о взаимном доверии и в понедельник выйти на работу. Продукты будут продаваться по себестоимости.
– Угу, за отказ от человеческого достоинства, – крикнул Джапп.
Камень пролетел у самой головы мистера Брозкока, и стекло за его спиной разлетелось на кусочки. Четыре солдата разом опустились на одно колено и нацелили ружья на стоявшую перед ними толпу, но Брозкок даже не шевельнулся.
– Уж в этом-то они не могут теперь обвинить твоего Джема, – сказал кто-то.
– Мой Джем не промахнулся бы, – заметил Гиллон.
– У тех из вас, у кого хватит разума подписать соглашение, уже сегодня вечером будет свежая свинина на столе, а к завтраку – бекон.
Они держались твердо, хотя всем было нелегко. А решать дело, продолжал настаивать Селкёрк, в конечном счете будут женщины и голодные дети.
Не созрели они еще для дисциплинированности коммунистов или витиеватой казуистики социалистов; не созрели они еще, эти люди, которые лишь недавно перестали грызться друг с другом, чтобы слушать советы каких-то посторонних, из Союза горняков. Это была их битва, и они хотели сами ее вести и сами выиграть. Гиллон написал в Союз шотландских горняков, но Кейр Харди находился в Уэльсе, где он баллотировался в парламент, так как в Шотландии не мог набрать достаточного числа голосов, а над Союзом тяготело решение суда, запрещавшее ему какую-либо организационную деятельность. Но обитателям Питманго до всего этого не было дела. Каждый день они спускались вниз, в лощину, и стояли у шахтных колодцев, а потом, словно притягиваемые магнитом, собирались перед Обираловкой вроде бы для того, чтобы наблюдать за теми, кому придет в голову проскользнуть туда, на самом же деле чтобы поглазеть на еду. Им надо было знать, что в мире еще есть пища, – это их успокаивало.
– Эта лавка убьет тебя, – сказал Селкёрк Гиллону. – Если хочешь одержать победу, лучше сожги ее.
Люди поговаривали о том, чтобы вломиться в лавку и забрать все, чего им недоставало, все, чего они и не пробовали никогда, но вести их на штурм было некому. Не бывало в Питманго таких бесчинств. Вот они и стояли на улице, и ждали, и вдыхали в себя запахи, исходившие из лавки, – иные женщины даже в обморок падали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
Они не захотели. Когда в понедельник утром прозвучал гудок, очень многие отправились к шахтным колодцам, но ни один из обитателей Питманго не спустился под землю.
– Мы спустимся тогда, когда лорд возьмет эту свою бумагу и сделает с ней то, что обычно делают с ненужной бумагой, – заявил Арчи Джапп. Теперь он стал у них лидером и отстаивал их интересы с такой же энергией, с какой в свое время погонял их. Вот какие перемены произошли в Питманго. И чем бы ни кончилась борьба Гиллона, здесь уже ничто по-прежнему не будет.
– Послушай, дружище, – сказал ему мистер Пауэлл, хозяин «Колледжа», который основательно пострадал оттого, что люди не работали. – Этот поселок живет углем. Как же мы его получим, если никто не хочет спускаться вниз?
– Пусть уголь сам к нам поднимется, приятель. Скажи об этом мистеру Ч. П. С. Фаркварту и его толстозадым сынкам – пусть сами лезут под землю.
Все знали насчет сорока процентов дивидендов (и это объединяло людей) и насчет «Желтой бумаги» (а это их оскорбляло) и тем не менее главную роль тут играла история с Камероном. «Поддержим Камеронов!» – таков был лозунг, и смерть Джемми только подогревала чувства людей. У них появилось такое ощущение, что Джем погиб во имя общего дела.
– Они потеряли сына, так что уж вы-то можете немного подтянуть пояса.
Целую неделю по утрам раздавался гудок, и люди сходились посмотреть, кто окажется первым мерзавцем и сдастся, подписав соглашение, но ни один не сдавался. Об этом прослышали и в Восточном Манго, и в Западном Манго, и даже в Кауденбите. Об этом прослышали в Эдинбурге, и весь Западный Файф следил за ходом борьбы. Углекопы держались крепко.
Из Эдинбурга пришло письмо:
«Не знаем, как вы этого добились, но не сдавайтесь. Впервые в шахтерском поселке Западного Файфа наблюдается такая стопроцентная солидарность. То, чего вы добились, войдет в историю и прослывет чудом.
Надеюсь, рана твоя заживает, но не слишком быстро. Наше дело слушается на следующей сессии. Жернова правосудия вертятся медленно, но мелют хорошо. Мы все-таки вытащим нашего лорда в суд. Твердо стойте на своих позициях.
Держитесь. Выдержите.
Энгус Макдональд».
Иод этим было нацарапано:
«Мы следим за вами, мы вас поддержим.
К. X.».
Письмо обошло рабочих и произвело на них впечатление. Значит, они не одни – мир смотрит на то, что происходит в их черной долине. Теперь голод казался им не таким страшным. Только Селкёрк по-прежнему не проявлял восторгов.
– А ты написал им, что люди живут впроголодь? – спросил он. – Гордость-то надо бы отбросить и сообщить, что люди начали голодать. Напиши им, чтоб прислали сюда еды, иначе больше недели это не протянется. Как это ты и твоя прелестная жена все время бубните? «Голод чему хочешь научит». Так вот, вы правы. На одних чувствах далеко не уедешь, на желании – тоже. Ты добился единства, теперь надо создавать организацию.
Если нужен мученик, надо его добыть.
Если нужен лидер, надо иметь лидера.
Если решил пойти в наступление на тех, за кем сила, надо самому силу иметь.
Гиллон знал эти истины вдоль и поперек, но он не мог применить их для создания организации: не было ядра, вокруг которого ее строить. Сейчас, насколько понимал Гиллон, речь шла о человеческом достоинстве и о том, чтобы его сохранить. Все очень просто. Людей лишили работы, потому что один человек потребовал справедливости по закону, а теперь им предлагают стать на колени и приползти к графу, чтобы он в своих щедротах разрешил им потеть на него. И речь уже шла не о Гиллоне Камероне и не о какой-то организации, а о стойкости каждого человека, который рубил уголь в Питманго.
– Это соглашение потому и называют «Желтой бумагой», – пояснил один углекоп сыну, – что только последний мерзавец, желтый пес, подпишет его.
Вот так-то.
В субботу вечером – а суббота – день получки – снова открыли Обираловку. Из Кауденбита прибыл констебль с четырьмя вооруженными солдатами из Эдинбургских стрелков – выглядели они глупо и явно чувствовали себя не очень уютно, стоя в дверях лавки на случай, если какому-нибудь голодному углекопу придет шалая мысль в голову.
Неограниченный кредит, объявил мистер Брозкок со ступенек лавки, будет предоставлен под будущие заработки всем, кто готов подписать Соглашение о взаимном доверии и в понедельник выйти на работу. Продукты будут продаваться по себестоимости.
– Угу, за отказ от человеческого достоинства, – крикнул Джапп.
Камень пролетел у самой головы мистера Брозкока, и стекло за его спиной разлетелось на кусочки. Четыре солдата разом опустились на одно колено и нацелили ружья на стоявшую перед ними толпу, но Брозкок даже не шевельнулся.
– Уж в этом-то они не могут теперь обвинить твоего Джема, – сказал кто-то.
– Мой Джем не промахнулся бы, – заметил Гиллон.
– У тех из вас, у кого хватит разума подписать соглашение, уже сегодня вечером будет свежая свинина на столе, а к завтраку – бекон.
Они держались твердо, хотя всем было нелегко. А решать дело, продолжал настаивать Селкёрк, в конечном счете будут женщины и голодные дети.
Не созрели они еще для дисциплинированности коммунистов или витиеватой казуистики социалистов; не созрели они еще, эти люди, которые лишь недавно перестали грызться друг с другом, чтобы слушать советы каких-то посторонних, из Союза горняков. Это была их битва, и они хотели сами ее вести и сами выиграть. Гиллон написал в Союз шотландских горняков, но Кейр Харди находился в Уэльсе, где он баллотировался в парламент, так как в Шотландии не мог набрать достаточного числа голосов, а над Союзом тяготело решение суда, запрещавшее ему какую-либо организационную деятельность. Но обитателям Питманго до всего этого не было дела. Каждый день они спускались вниз, в лощину, и стояли у шахтных колодцев, а потом, словно притягиваемые магнитом, собирались перед Обираловкой вроде бы для того, чтобы наблюдать за теми, кому придет в голову проскользнуть туда, на самом же деле чтобы поглазеть на еду. Им надо было знать, что в мире еще есть пища, – это их успокаивало.
– Эта лавка убьет тебя, – сказал Селкёрк Гиллону. – Если хочешь одержать победу, лучше сожги ее.
Люди поговаривали о том, чтобы вломиться в лавку и забрать все, чего им недоставало, все, чего они и не пробовали никогда, но вести их на штурм было некому. Не бывало в Питманго таких бесчинств. Вот они и стояли на улице, и ждали, и вдыхали в себя запахи, исходившие из лавки, – иные женщины даже в обморок падали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140