Понял, дубина?
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Пантелеймону казалось, что кто-то ударил его по голове: в ушах стоял шум, сквозь который изредка доносились едва различимые слова подполковника - о чем? О какой-то анаше... сроке... карцере...
ЗОНА. ПОМОРНИК
Боже, что я наделал, Боже...
Чего он мне предлагает? Лебедушкина предать?
Но он же спит рядом со мной, ест со мной рядом, живет под одним небом, мечтает о свободе, о Наташке своей... Значит, это наказание будет ему, о котором говорит офицер...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Поднял он глаза на подполковника... что он кричит, не слышит. Страх все же переборол и говорит - внятно и звонко:
- Мне такая свобода не нужна...
- А какая тебе нужна? - зачарованно глядя на него, спрашивает Львов. - Вот ты баран... Свободу тебе предлагают, дурья башка, что еще может быть дороже?
Но мотает головой Пантелеймон - нет.
- Хорошо, - соглашается вдруг Львов, собирает обратно в портфель всю еду, - иди и подумай, до завтра. Весна не за горами, и ты к ней можешь выйти, помни.
Пошел к двери Пантелеймон, но хозяин Зоны его окликнул:
- Спасибо тебе... за жену. Ну, как же ты все испортил, праздник наш общий...
Только плечами пожал Пантелеймон, вышел.
- К утру не признаешься, пеняй на себя! - жестче уж добавил Львов. - Иди! - бросил почти брезгливо, он уже ненавидел этого немощного человека, перед которым должен распинаться. Все прохезал, сам себе все смазал, дурак...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Вот и еще один День советской милиции... Сколько ж их было у майора Медведева, сколько этих благодарностей, которыми забит уже целый альбом, именных часов, что раздаривал потом близким, сколько пьянок, драк, всего, что обычно сопровождает каждый русский праздник.
Всегда было весело, и вот первый раз, пожалуй, нет у него того праздничного настроения, что предшествует встрече гостей...
Не было радости от накрахмаленной рубахи, от добрых слов по телефону, от будущей выпивки и будущего утреннего русского похмельного - эх, погуляли...
Не хотелось ничего. В нем вот уже сколько времени, по приходе в Зону, висело чувство какой-то тяжести, что давила, не давала распрямиться, почувствовать себя прежним Медведевым.
Что это было - боязнь нового приступа сердечного, страх не справиться с усложнившейся работой? Нет, нет, что-то другое.
Это "что-то" явственно висело в воздухе, оно было неосязаемо, но чувствовалось всеми. А - что?
Ощущение нового витка жизни, что поменяет привычное, сломает вчерашние ценности. Это читалось во вновь приходящих зэках, в разговорах с гражданскими людьми, это тлело-зрело...
В праздник было, как обычно, много поздравлений - от коллег, звонили по межгороду друзья из Москвы, Туркмении, с Украины.
За час до ухода домой его вызвали к начальнику колонии. Медведев предвосхищал поздравление. Но нарвался на иное...
В кабинете Львова по правую руку от него сидел хмурый Волков. Василий Иванович сел слева.
Командир долго не решался начать разговор, нервно постукивал карандашом по столу, прохаживался, звонил куда-то по пустому делу. Наконец начал:
- Товарищи, праздник праздником, поздравляю, конечно, еще раз. Но... поднял наконец-то глаза, начал официально. - Дела плохи.
Заскучал Медведев, опять что-то стряслось, сколь же можно...
- Вот тут на вас бумага пришла. Жалоба из прокуратуры. На вас, товарищи, жалуется осужденный Пеночкин. Пожалуйста, - он читал, - бранится нецензурными словами. А это про капитана, - показал на Волкова. - Было?
Волков, шумно вздохнув, кивнул:
- Ну, вы же понимаете, товарищ подполковник, с этими скотами...
- Били зэка? - перебил его Львов.
- Да как же упомнить можно? - искренне удивился Волков. - Может, и бил, что ж я, помню?
- Ясно. Я не раз предупреждал. Придется принять меры.
Волков нервно хохотнул. Львов обеспокоенно посмотрел на него, кашлянул неодобрительно.
- Пишет, что в отношении его Медведевым проявлена несправедливость. Например, - вчитался, - вы настояли, что Воронцова за попытку напасть на конвой наказали всего шестью месяцами.
Он выразительно оглядел майора.
- Откуда заключенный узнал, кто на чем настоял?
Майор пожал плечами.
- А вот его... Пеночкина, которому положены льготы - стройка народного хозяйства, - мы незаслуженно направили в спецколонию на принудительное лечение от алкоголизма. Вот...
Он снова оглядел офицеров, еле сдерживающих ярость.
- Мы на жалобу ответили, считаем ее необоснованной, бредом.
Медведев кивнул, Волков пожал плечами.
- Но давайте-ка так работать, чтобы нам не тыкали потом в глаза алкоголики завязавшие... нашими просчетами. Вы согласны?
Офицеры на сей раз дружно кивнули.
- Как следствие по Бакланову, товарищ подполковник? - спросил тихо Медведев.
- Пока ничего, - вздохнул командир. - Я от вас надеялся услышать новости по этому вопросу...
Майор тоже вздохнул, развел руками.
- Ну, идите, - улыбнулся наконец подполковник. - С праздником вас. Не напиваться на людях... - тихо добавил он.
Офицеры дружно развели руками.
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Все-таки Львов мужик что надо, не сдаст, лишнего никогда не навесит. И настроение вдруг поднялось - ничего, выживем, нас ценят и в обиду не дадут.
Иду к бараку, смотрю, Лебедушкин, увидев меня издалека, зашел за кусты и там спрятался. Пришлось подойти.
- Выходи! - говорю громко.
Вылазит. Стыдно, здоровый бугай, а как пацан себя ведет.
- Ну, и что ты по кустам прыгаешь? - спрашиваю.
- Вот... - говорит, - перо Васькино в кустах нашел. - И достает из-за голенища длинное перо птичье. Может, и вправду нашел, только часом раньше, точно. А зачем прятался, надо узнать. Или не надо? Боже, как это все обрыдло...
- Переписку с Воронцовым прекратил?
- Прекратил... - бурчит.
- Молодец. Не вольничай больше, а то не посмотрю на твое горе, живо пойдешь в карцер.
Смотрю на него, сыном ведь мог мне быть, и парень-то нормальный, улыбка добрая, хорошая...
Может, пора дать ход его прошению о женитьбе? Дело не такое уж и необычное: в Зоне чего не бывает... На фронте, между прочим, браки в штабах оформлялись - там и поп, там и Бог, там и советская власть. Завтра - смерть, а нынче - брак с медсестричкой.
Сам грешен: радистка была, Сонечка... С чего и ранение имею: чуть было не заснул в окопе, высунулся, дурак замедленный, после жаркой-то ночи... Привычка уже была к смерти, опасности, а тут - ромашка, а по ней - изумрудного цвета жучок...
После госпиталя узнал: сгинула Сонечка, без вести пропала. Через два дня. Как такое могло произойти? А произошло...
Хватит, майор, соплей этих, ступай домой, там водочка, жена, дружки твои закадычные, а здесь - беда да мат, уходи, майор...
ВОЛЯ. ГЛАВВРАЧ ГОРБОЛЬНИЦЫ СОКОЛОВ
Звоню уже третий раз, все нет дружка моего, Василия. Все в зоне своей, и в праздники, вот блаженный-то, как же Верочке не сердиться. Нормальные милиционеры уже по пятой разлили, грибок цепляют, кто уже и салютовать в честь праздника налаживается, а ему все со своими не расстаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Пантелеймону казалось, что кто-то ударил его по голове: в ушах стоял шум, сквозь который изредка доносились едва различимые слова подполковника - о чем? О какой-то анаше... сроке... карцере...
ЗОНА. ПОМОРНИК
Боже, что я наделал, Боже...
Чего он мне предлагает? Лебедушкина предать?
Но он же спит рядом со мной, ест со мной рядом, живет под одним небом, мечтает о свободе, о Наташке своей... Значит, это наказание будет ему, о котором говорит офицер...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Поднял он глаза на подполковника... что он кричит, не слышит. Страх все же переборол и говорит - внятно и звонко:
- Мне такая свобода не нужна...
- А какая тебе нужна? - зачарованно глядя на него, спрашивает Львов. - Вот ты баран... Свободу тебе предлагают, дурья башка, что еще может быть дороже?
Но мотает головой Пантелеймон - нет.
- Хорошо, - соглашается вдруг Львов, собирает обратно в портфель всю еду, - иди и подумай, до завтра. Весна не за горами, и ты к ней можешь выйти, помни.
Пошел к двери Пантелеймон, но хозяин Зоны его окликнул:
- Спасибо тебе... за жену. Ну, как же ты все испортил, праздник наш общий...
Только плечами пожал Пантелеймон, вышел.
- К утру не признаешься, пеняй на себя! - жестче уж добавил Львов. - Иди! - бросил почти брезгливо, он уже ненавидел этого немощного человека, перед которым должен распинаться. Все прохезал, сам себе все смазал, дурак...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Вот и еще один День советской милиции... Сколько ж их было у майора Медведева, сколько этих благодарностей, которыми забит уже целый альбом, именных часов, что раздаривал потом близким, сколько пьянок, драк, всего, что обычно сопровождает каждый русский праздник.
Всегда было весело, и вот первый раз, пожалуй, нет у него того праздничного настроения, что предшествует встрече гостей...
Не было радости от накрахмаленной рубахи, от добрых слов по телефону, от будущей выпивки и будущего утреннего русского похмельного - эх, погуляли...
Не хотелось ничего. В нем вот уже сколько времени, по приходе в Зону, висело чувство какой-то тяжести, что давила, не давала распрямиться, почувствовать себя прежним Медведевым.
Что это было - боязнь нового приступа сердечного, страх не справиться с усложнившейся работой? Нет, нет, что-то другое.
Это "что-то" явственно висело в воздухе, оно было неосязаемо, но чувствовалось всеми. А - что?
Ощущение нового витка жизни, что поменяет привычное, сломает вчерашние ценности. Это читалось во вновь приходящих зэках, в разговорах с гражданскими людьми, это тлело-зрело...
В праздник было, как обычно, много поздравлений - от коллег, звонили по межгороду друзья из Москвы, Туркмении, с Украины.
За час до ухода домой его вызвали к начальнику колонии. Медведев предвосхищал поздравление. Но нарвался на иное...
В кабинете Львова по правую руку от него сидел хмурый Волков. Василий Иванович сел слева.
Командир долго не решался начать разговор, нервно постукивал карандашом по столу, прохаживался, звонил куда-то по пустому делу. Наконец начал:
- Товарищи, праздник праздником, поздравляю, конечно, еще раз. Но... поднял наконец-то глаза, начал официально. - Дела плохи.
Заскучал Медведев, опять что-то стряслось, сколь же можно...
- Вот тут на вас бумага пришла. Жалоба из прокуратуры. На вас, товарищи, жалуется осужденный Пеночкин. Пожалуйста, - он читал, - бранится нецензурными словами. А это про капитана, - показал на Волкова. - Было?
Волков, шумно вздохнув, кивнул:
- Ну, вы же понимаете, товарищ подполковник, с этими скотами...
- Били зэка? - перебил его Львов.
- Да как же упомнить можно? - искренне удивился Волков. - Может, и бил, что ж я, помню?
- Ясно. Я не раз предупреждал. Придется принять меры.
Волков нервно хохотнул. Львов обеспокоенно посмотрел на него, кашлянул неодобрительно.
- Пишет, что в отношении его Медведевым проявлена несправедливость. Например, - вчитался, - вы настояли, что Воронцова за попытку напасть на конвой наказали всего шестью месяцами.
Он выразительно оглядел майора.
- Откуда заключенный узнал, кто на чем настоял?
Майор пожал плечами.
- А вот его... Пеночкина, которому положены льготы - стройка народного хозяйства, - мы незаслуженно направили в спецколонию на принудительное лечение от алкоголизма. Вот...
Он снова оглядел офицеров, еле сдерживающих ярость.
- Мы на жалобу ответили, считаем ее необоснованной, бредом.
Медведев кивнул, Волков пожал плечами.
- Но давайте-ка так работать, чтобы нам не тыкали потом в глаза алкоголики завязавшие... нашими просчетами. Вы согласны?
Офицеры на сей раз дружно кивнули.
- Как следствие по Бакланову, товарищ подполковник? - спросил тихо Медведев.
- Пока ничего, - вздохнул командир. - Я от вас надеялся услышать новости по этому вопросу...
Майор тоже вздохнул, развел руками.
- Ну, идите, - улыбнулся наконец подполковник. - С праздником вас. Не напиваться на людях... - тихо добавил он.
Офицеры дружно развели руками.
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Все-таки Львов мужик что надо, не сдаст, лишнего никогда не навесит. И настроение вдруг поднялось - ничего, выживем, нас ценят и в обиду не дадут.
Иду к бараку, смотрю, Лебедушкин, увидев меня издалека, зашел за кусты и там спрятался. Пришлось подойти.
- Выходи! - говорю громко.
Вылазит. Стыдно, здоровый бугай, а как пацан себя ведет.
- Ну, и что ты по кустам прыгаешь? - спрашиваю.
- Вот... - говорит, - перо Васькино в кустах нашел. - И достает из-за голенища длинное перо птичье. Может, и вправду нашел, только часом раньше, точно. А зачем прятался, надо узнать. Или не надо? Боже, как это все обрыдло...
- Переписку с Воронцовым прекратил?
- Прекратил... - бурчит.
- Молодец. Не вольничай больше, а то не посмотрю на твое горе, живо пойдешь в карцер.
Смотрю на него, сыном ведь мог мне быть, и парень-то нормальный, улыбка добрая, хорошая...
Может, пора дать ход его прошению о женитьбе? Дело не такое уж и необычное: в Зоне чего не бывает... На фронте, между прочим, браки в штабах оформлялись - там и поп, там и Бог, там и советская власть. Завтра - смерть, а нынче - брак с медсестричкой.
Сам грешен: радистка была, Сонечка... С чего и ранение имею: чуть было не заснул в окопе, высунулся, дурак замедленный, после жаркой-то ночи... Привычка уже была к смерти, опасности, а тут - ромашка, а по ней - изумрудного цвета жучок...
После госпиталя узнал: сгинула Сонечка, без вести пропала. Через два дня. Как такое могло произойти? А произошло...
Хватит, майор, соплей этих, ступай домой, там водочка, жена, дружки твои закадычные, а здесь - беда да мат, уходи, майор...
ВОЛЯ. ГЛАВВРАЧ ГОРБОЛЬНИЦЫ СОКОЛОВ
Звоню уже третий раз, все нет дружка моего, Василия. Все в зоне своей, и в праздники, вот блаженный-то, как же Верочке не сердиться. Нормальные милиционеры уже по пятой разлили, грибок цепляют, кто уже и салютовать в честь праздника налаживается, а ему все со своими не расстаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146