А я-то, не сдержался... Сколько себя кляну - держись, держись, ничего не помогло...
Сажают всех. Лейтенантик кобуру солдатику незаметно отдает (чтобы не отняли оружие) - мне снизу хорошо видно - и в строй, ко мне. Браслеты мне нацепляет. Приехали...
Меня поднимают, ведут в последнюю шеренгу, я топаю машинально, а там опять перестаю слышать - вспомнив о Ваське. Трогаемся... Лай собачий я только слышу, потом вижу позади себя солдата, едва удерживающего овчарку. Она хрипло лает, оглядывается на картофельное поле.
ВОЛЯ. ОВЧАРКА КУЧУМ
Там, в поле, лежит эта мерзкая птица. В мою службу это не входит, но я бы с удовольствием разодрал все это племя, просто так - чтоб не каркали... Мне поручено охранять моих хозяев от плохих людей, и я это выполняю на совесть. Дадут приказ - призвать к порядку ворон, я лично с удовольствием разберусь с ними. Эти сволочи всегда норовят собак подразнить - вы, мол, бегаете, а мы летаем. Превосходство свое показать. Зря я не летаю, у меня бы тихо на небе стало, никто бы не каркнул... А эту черную правильно пристрелили, я ее давно приметил, надменная птица, своенравная. Летала над плохими людьми, как у себя дома, а это не положено по Уставу. Жаль только, не дали мне ее потрепать, вдруг она там еще живая? Я и нервничал, все бежал и оглядывался, чуял я ее, и казалось, трепыхается она там.
Ну и что? - моя правда: скачет эта ворона у дуба. Вот же живучая какая, зараза... А может, другая? Да нет, та, точно, я ее помню. Я прямо извожусь, когда ее вижу. Хозяину показываю - вон она, стреляй. А он как слепой... глаза мертвые, лицо белое...
ВОЛЯ. ВОРОНЦОВ
Там, в ботве, лежит сейчас, умирая, дружок мой вороной. И можно еще поднять его, перевязать, дать напиться, выходить... и выживет ворон. Теперь нельзя - стреножили, повязали, суки. Я все оборачиваюсь, стараюсь запомнить где он слег, где родной братишка отходит. Найду потом и по-людски похороню...
А вот когда - неведомо, опять в наручниках. Плывет поле перед глазами, черное-пречерное... Тьма наваливается, тьма кромешная.
И не за что глазу зацепиться... Нет, что это? Какой-то бородатый старец в белых одеждах у дуба, поднимает ворона на руки... мерещится... откуда ему тут взяться...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
У шлагбаума Квазимоду выводят из строя, в сопровождении прапорщика отправляют на вахту, где его ждут - автоматную очередь услышали, и она подняла всех на ноги. Квазимода тяжело садится и снова перестает слышать дурацкую болтовню прапорщиков, крутившихся вокруг него.
- Вот кто вороний хозяин-то... Воронцов... и фамилия похожая... кенты, значит.
- Слышь, Шакалов, так он пьяный!
- Точно! Ты его понюхай!
Квазимода отворачивает лицо от харь, что-то горячо орущих ему, стараясь не думать ни о чем. Вздрогнул, когда склонилось доброе лицо пожилой женщины.
Он очумело оглядывает ее, чужую среди этой мерзкой компании, седенькую, в смешном белом колпаке, преображавшем ее в сказочную добрую волшебницу. Ее морщинистые руки, покрытые старческими желтыми пятнами, подносят к его лицу небольшую стеклянную трубку.
- Дунь, сынок...
Он обреченно дует. Волшебница близоруко оглядывает трубку, улыбается чему-то своему. Мелкие кристаллики на дне трубки синеют, и темнеет в глазах Квазимоды...
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Так кончилась эпопея со взбалмошным стариком, и вчера я сдал его настороженной директрисе дома престарелых, которая сразу затребовала письменную гарантию с печатью, что новый поселенец не будет воровать. Старик обиделся, а я вызвал самоуверенную злую начальницу в другую комнату, пристыдил; взрослая уже женщина, а в голове мякина. Еле успокоилась, хотела с меня хоть какую бумагу взять, но я быст-ро пресек все эти попытки.
Прошел с Кукушкой в палату, где его поместили с двумя дедками, попрощался, посоветовал не дурить и обещал заехать.
Что-то изменилось на Небе и на Земле... Небо стало очень синее, без полутонов, а темнеющий, уже осыпавшийся лес оттенял его, придавая почти библейскую простоту. Скорбь мировая нависла и тишина... Что там, на небе? думалось мне. Когда же туда призовут? Уже скоро...
А столько дел на земле, почему срок мой не отодвинут, чтобы их завершить, ведь это же во благо и на добро... в Библии написано... Так домой и ехал, небом сопровождаемый. Близким показалось, к чему бы это?
Решил, не переодеваясь, зайти в Зону. Ну а там...
Вхожу в дежурку, сам не веря, что мне по дороге сказали - пьяный Воронцов, драка, попытка побега - чего только не услышал, впору за пистолет хвататься и бежать по Зоне, заполошничать...
Выслушал рапорт лейтенанта, поблагодарил его за проявленную бдительность и сдержанность: благо обошлось без жертв. Смотрю на Воронцова, а он на меня нет. Ну, это и понятно. Что там ни говори, какие оправдания ни ищи - главное, чего не замыть, не стереть - пьян... Уже ему воду приготовили с марганцовкой промывать. Тут он поднял наконец голову, произнес с угрозой:
- Промывать не дам...
- А тебя никто и спрашивать не станет. Не да-ам... - передразнил его прапорщик Шакалов. - Я же говорил вам сразу - пьян он. Пьяный зэк - ходячее преступление! - авторитетно сказал. - Правда, товарищ майор? - Это он мне.
Ликует, и его понять можно. Обделался Медведев со всей своей хваленой педагогикой, защищал этого человека, а вот оказалось, что Шакалов его сразу раскусил и сейчас тоже вычислил. Эх, Воронцов, Воронцов, какой же ты дурак. Ты не только себя подвел, подлец...
- Из-за тебя же все могли погибнуть! Хоть это до тебя доходит? - кричал на него капитан Барсуков. - А если бы они очередью дали по колонне? Кто бы отвечал? Мы опять? Нажрался, и море по колено!
Воронцов окаменел. Мне стало страшно: что он сейчас может выкинуть, эти козлы еще не знают... Я побежал в кабинет, набрал номер зама по режиму Овчарова. Объясняю - под мою ответственность разреши не делать промывок этих, осужденный в таком состоянии... в общем, все здесь может произойти.
- Что произойти? - Овчаров не понимает. - Чего ты, Иваныч? Связать его, и все. Что значит - произойти? Ничего у нас не может произойти, если на них наручники вовремя надевать.
- Есть на нем наручники. Да водка там, - говорю, - чего там промывать?
- Ты что, пил с ним... водка? - спрашивает подозрительно.
- Ты спятил? - опешил я.
- Ну а чего защищаешь его?
- Да не защищаю! - взорвался тут я. - Просто какого хрена промывать ясно, водка да водка, если бы дрянь какая была, тогда понятно...
- Понял, - перебивает, - ты лучше налей ему и похмели, - бросил трубку.
Вышел я в дежурку. Объяснил, что промывать не надо, если там водка.
- Дыхни, ты! - толкнул Воронцова Шакалов. Тот дыхнул.
- Водка вроде, - кивнул прапорщик неуверенно. - Ну, с кем пил, рожа?
Ничего не дрогнуло в лице Воронцова, и все присутствующие по достоинству оценили глупость вопроса прапорщика - никто из зэков на такой вопрос обычно не отвечает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Сажают всех. Лейтенантик кобуру солдатику незаметно отдает (чтобы не отняли оружие) - мне снизу хорошо видно - и в строй, ко мне. Браслеты мне нацепляет. Приехали...
Меня поднимают, ведут в последнюю шеренгу, я топаю машинально, а там опять перестаю слышать - вспомнив о Ваське. Трогаемся... Лай собачий я только слышу, потом вижу позади себя солдата, едва удерживающего овчарку. Она хрипло лает, оглядывается на картофельное поле.
ВОЛЯ. ОВЧАРКА КУЧУМ
Там, в поле, лежит эта мерзкая птица. В мою службу это не входит, но я бы с удовольствием разодрал все это племя, просто так - чтоб не каркали... Мне поручено охранять моих хозяев от плохих людей, и я это выполняю на совесть. Дадут приказ - призвать к порядку ворон, я лично с удовольствием разберусь с ними. Эти сволочи всегда норовят собак подразнить - вы, мол, бегаете, а мы летаем. Превосходство свое показать. Зря я не летаю, у меня бы тихо на небе стало, никто бы не каркнул... А эту черную правильно пристрелили, я ее давно приметил, надменная птица, своенравная. Летала над плохими людьми, как у себя дома, а это не положено по Уставу. Жаль только, не дали мне ее потрепать, вдруг она там еще живая? Я и нервничал, все бежал и оглядывался, чуял я ее, и казалось, трепыхается она там.
Ну и что? - моя правда: скачет эта ворона у дуба. Вот же живучая какая, зараза... А может, другая? Да нет, та, точно, я ее помню. Я прямо извожусь, когда ее вижу. Хозяину показываю - вон она, стреляй. А он как слепой... глаза мертвые, лицо белое...
ВОЛЯ. ВОРОНЦОВ
Там, в ботве, лежит сейчас, умирая, дружок мой вороной. И можно еще поднять его, перевязать, дать напиться, выходить... и выживет ворон. Теперь нельзя - стреножили, повязали, суки. Я все оборачиваюсь, стараюсь запомнить где он слег, где родной братишка отходит. Найду потом и по-людски похороню...
А вот когда - неведомо, опять в наручниках. Плывет поле перед глазами, черное-пречерное... Тьма наваливается, тьма кромешная.
И не за что глазу зацепиться... Нет, что это? Какой-то бородатый старец в белых одеждах у дуба, поднимает ворона на руки... мерещится... откуда ему тут взяться...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
У шлагбаума Квазимоду выводят из строя, в сопровождении прапорщика отправляют на вахту, где его ждут - автоматную очередь услышали, и она подняла всех на ноги. Квазимода тяжело садится и снова перестает слышать дурацкую болтовню прапорщиков, крутившихся вокруг него.
- Вот кто вороний хозяин-то... Воронцов... и фамилия похожая... кенты, значит.
- Слышь, Шакалов, так он пьяный!
- Точно! Ты его понюхай!
Квазимода отворачивает лицо от харь, что-то горячо орущих ему, стараясь не думать ни о чем. Вздрогнул, когда склонилось доброе лицо пожилой женщины.
Он очумело оглядывает ее, чужую среди этой мерзкой компании, седенькую, в смешном белом колпаке, преображавшем ее в сказочную добрую волшебницу. Ее морщинистые руки, покрытые старческими желтыми пятнами, подносят к его лицу небольшую стеклянную трубку.
- Дунь, сынок...
Он обреченно дует. Волшебница близоруко оглядывает трубку, улыбается чему-то своему. Мелкие кристаллики на дне трубки синеют, и темнеет в глазах Квазимоды...
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Так кончилась эпопея со взбалмошным стариком, и вчера я сдал его настороженной директрисе дома престарелых, которая сразу затребовала письменную гарантию с печатью, что новый поселенец не будет воровать. Старик обиделся, а я вызвал самоуверенную злую начальницу в другую комнату, пристыдил; взрослая уже женщина, а в голове мякина. Еле успокоилась, хотела с меня хоть какую бумагу взять, но я быст-ро пресек все эти попытки.
Прошел с Кукушкой в палату, где его поместили с двумя дедками, попрощался, посоветовал не дурить и обещал заехать.
Что-то изменилось на Небе и на Земле... Небо стало очень синее, без полутонов, а темнеющий, уже осыпавшийся лес оттенял его, придавая почти библейскую простоту. Скорбь мировая нависла и тишина... Что там, на небе? думалось мне. Когда же туда призовут? Уже скоро...
А столько дел на земле, почему срок мой не отодвинут, чтобы их завершить, ведь это же во благо и на добро... в Библии написано... Так домой и ехал, небом сопровождаемый. Близким показалось, к чему бы это?
Решил, не переодеваясь, зайти в Зону. Ну а там...
Вхожу в дежурку, сам не веря, что мне по дороге сказали - пьяный Воронцов, драка, попытка побега - чего только не услышал, впору за пистолет хвататься и бежать по Зоне, заполошничать...
Выслушал рапорт лейтенанта, поблагодарил его за проявленную бдительность и сдержанность: благо обошлось без жертв. Смотрю на Воронцова, а он на меня нет. Ну, это и понятно. Что там ни говори, какие оправдания ни ищи - главное, чего не замыть, не стереть - пьян... Уже ему воду приготовили с марганцовкой промывать. Тут он поднял наконец голову, произнес с угрозой:
- Промывать не дам...
- А тебя никто и спрашивать не станет. Не да-ам... - передразнил его прапорщик Шакалов. - Я же говорил вам сразу - пьян он. Пьяный зэк - ходячее преступление! - авторитетно сказал. - Правда, товарищ майор? - Это он мне.
Ликует, и его понять можно. Обделался Медведев со всей своей хваленой педагогикой, защищал этого человека, а вот оказалось, что Шакалов его сразу раскусил и сейчас тоже вычислил. Эх, Воронцов, Воронцов, какой же ты дурак. Ты не только себя подвел, подлец...
- Из-за тебя же все могли погибнуть! Хоть это до тебя доходит? - кричал на него капитан Барсуков. - А если бы они очередью дали по колонне? Кто бы отвечал? Мы опять? Нажрался, и море по колено!
Воронцов окаменел. Мне стало страшно: что он сейчас может выкинуть, эти козлы еще не знают... Я побежал в кабинет, набрал номер зама по режиму Овчарова. Объясняю - под мою ответственность разреши не делать промывок этих, осужденный в таком состоянии... в общем, все здесь может произойти.
- Что произойти? - Овчаров не понимает. - Чего ты, Иваныч? Связать его, и все. Что значит - произойти? Ничего у нас не может произойти, если на них наручники вовремя надевать.
- Есть на нем наручники. Да водка там, - говорю, - чего там промывать?
- Ты что, пил с ним... водка? - спрашивает подозрительно.
- Ты спятил? - опешил я.
- Ну а чего защищаешь его?
- Да не защищаю! - взорвался тут я. - Просто какого хрена промывать ясно, водка да водка, если бы дрянь какая была, тогда понятно...
- Понял, - перебивает, - ты лучше налей ему и похмели, - бросил трубку.
Вышел я в дежурку. Объяснил, что промывать не надо, если там водка.
- Дыхни, ты! - толкнул Воронцова Шакалов. Тот дыхнул.
- Водка вроде, - кивнул прапорщик неуверенно. - Ну, с кем пил, рожа?
Ничего не дрогнуло в лице Воронцова, и все присутствующие по достоинству оценили глупость вопроса прапорщика - никто из зэков на такой вопрос обычно не отвечает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146