– Почему бы тебе не сделать ее просто-напросто наложницей, раз уж она так тебе дорога? К тому же есть травы…
– Она не согласна совершить убийство. Я дал ей слово, что ее ребенок останется в безопасности. Однако… – Он встал спиной к окну, и его темные глаза сверкнули. – Я не так безразличен к славе, как ты считаешь, поэтому принял решение, что девочку она сможет сохранить. Белокожая девочка быстро получит место в гареме самого султана. А мальчик…
– Вот именно, – подхватила Зулейка, подавшись вперед. – Что, если она вынашивает мальчика? Неужели ты позволишь ему стать твоим наследником и носить твое славное имя, имя нашего отца? Неужели…
– Нет! На такое я не способен, и этому не бывать! Но ребенок не должен пострадать, заруби это себе на носу! Если Лейла родит мальчика, ей скажут, что он погиб при родах. Я велю взять его в сераль к моему другу Осману-Торговцу и приставить к нему кормилицу.
На полных губах Зулейки заиграла злорадная улыбка удовлетворения. Камилу не пришлось продолжать: она знала все традиции и слышала об Османе. Достигнув нужного возраста, смазливый мальчик мог принести уйму денег, либо услаждая богатых купцов, либо превратившись в раба-евнуха. Зулейка торжествовала: ее брат не окончательно потерял здравый смысл.
Тем не менее Зулейку не оставила тревога. Поразмыслив, она втерлась в доверие к томной и пышной Амине, приглянувшейся, согласно ее собственным рассказам, самому Мураду Раису. В задушевных беседах она выведала у Амины историю мужа Лейлы-Марисы. Амина ничего не собиралась скрывать.
– Конечно, я понимала, что между ними пробежала кошка. Она почти все время дулась и молчала, а он предпочитал ее обществу мое. Я очень удивилась, узнав, что одним из пассажиров «Мари-Клер» будет Доминик Челленджер. Во время нашей с ним первой встречи на балу в Чарлстоне он был капитаном-капером, владельцем собственного судна. Уже тогда все женщины сходили по нему с ума, а мужчины обсуждали его настороженным шепотом. Поговаривали, что он является законным наследником английского герцогского титула и внебрачным сыном одного весьма высокопоставленного политика моей страны. Никто, впрочем, не мог ответить толком, кто его папаша. Я слышала, будто он сбежал из испан-ской тюрьмы в Санто-Доминго, захватил английский корабль и привел его в гавань Чарлстона. После этого он заявился в Монтеселло, где президент Джефферсон принимал очень важных гостей, и объявил, что разыскивает отца. Можете себе представить, какой скандал произошел! Однако даже после этого он получил поддержку правительства. Ума не приложу, что ему понадобилось в Англии и как при нем оказалась она!
Зулейка отослала двух пажей-эфиопов, отлично сложенных близнецов, и, приподняв тонкие выщипанные брови, наклонилась к подруге.
– Я тоже удивляюсь, что такого в ней нашел мой брат. Если не считать волос и выражения лица – подросток, да и только! Какова же судьба человека, которого она называет своим мужем, после захвата судна нашим великим адмиралом Мурадом Раисом?
Зулейка ждала ответа. Новая подруга не хотела ее разочаровывать, но была вынуждена сказать:
– С Домиником Челленджером? Не знаю. Нас отделили от мужчин, и я больше его не видела. А что бывает с захваченными в плен мужчинами?
– Их обращают в рабство. Одних продают хозяевам, других заставляют работать на корабельных верфях или в каменоломнях. Кое-кого выкупают; в ожидании уплаты выкупа им поручают несложную работу. У паши много рабов-чужестранцев; некоторые, даже получив свободу, предпочитают остаться.
– Теперь, когда вы завели этот разговор, мне действительно стало интересно, что стало с Домиником. Наверное, и ему любопытно, какая участь постигла его жену…
Амина и Зулейка посмотрели друг на друга и заговорщически улыбнулись.
Зулейка, прирожденная интриганка, строила собственные козни. Ее брат по-прежнему пылал любовью к юной европейке, сохранявшей худобу и по-прежнему ездившей с ним верхом, изображая юного янычара; белокожая пленница питала несвойственную женщинам любовь к такого рода увеселениям.
В награду за свою дружбу и сообщничество Амина получила возможность урывками встречаться с Мурадом Раисом, быстро потерявшим от нее голову и осыпавшим ее дорогими дарами. За свою помощь и молчание Зулейка просила у влюбленного совсем немного – одного-единственного раба из целой армии, которую успел собрать Мурад.
Вновь назначенный адмирал Триполитанского флота взглянул на нее со смесью удивления и любопытства и проворчал:
– Выкупить его не так просто! Это упрямый и хитрый черт, немного говорящий по-арабски. Сейчас он трудится на старика Абдулу, кораблестроителя, и, насколько я понимаю, не доставляет своему хозяину хлопот. Еще я слышал, будто он принял ислам. Когда я впервые с ним заговорил, на нем был исламский медальон приемного сына одного могущественного шейха из пустыни. Поэтому я и продал его Абдуле: тот знает толк в таких вещах. Вы уверены, что именно он вам понадобился?
– Сероглазый, с темными волосами? Если да, то он самый. – Зулейка опустила глаза и задумчиво вздохнула, чуть всколыхнув шелковую чадру. – Я наслышана о нем от Лейлы. Нам нужен работник в конюшню, к лошадям. К тому же вы, эфенди, человек опытный и понимаете, что такое одиночество…
Она многозначительно умолкла. Синие глаза ее собеседника сверкнули и тотчас превратились в узкие щелочки.
– Вот оно что! В таком случае вы можете положиться на мое благоразумие, как и я – на ваше, уважаемая Зулейка. Я доставлю его сюда, хотя это обойдется недешево. Только помните: если он на самом деле пользуется покровительством шейха Хайреддина Хаджи, то этого раба вам не видать. Его невероятная история и медальон спасли его от каменоломен.
Зулейка наклонила голову и прошептала надлежащие слова благодарности, после чего смолкла. Она была рада, что брат пропадает у паши, встревоженного возобновлением американской блокады порта Триполи, последовавшей за захватом американского фрегата «Филадельфия», натолкнувшегося на предусмотрительно не внесенные в лоцию рифы в самой гавани. Вся команда «Филадельфии» в составе трехсот человек была пленена и содержалась под стражей, пока корабль ремонтировали, чтобы использовать в боевых действиях против построивших его американцев. Казалось бы, у триполитанцев имелись все основания торжествовать, но вмешались зимние ветры и американская блокада. Даже отважный Мурад Раис не решался нападать на патрульные американские канонерки, устрашающие флоты Марокко и Туниса, которые не осмеливались теперь противодействовать американцам.
Триполи вымещал злость на американских пленниках, подвергавшихся худшему обращению, чем когда-либо прежде: не проходило недели, чтобы один, а то и двое из них не приняли мученическую смерть, подвешенные на огромных железных крюках, торчащих из стенок причала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164