Никого не беспокой. Я, пожалуй, покатаюсь одна верхом. Я не поеду далеко, только до утеса над рекой.
Глава 42
Встававшее из-за утесов солнце согревало Марисе ноги. Она вспоминала времена, когда ездила верхом не по-женски, а как мужчина, выдавая себя за юного янычара, спутника Камила. Ужасно, что дамская одежда обрекает женщину сидеть в седле боком, а не по-настоящему, как только и можно скакать во весь опор! Впрочем, в это утро у нее были и более серьезные основания для переживаний.
Ранним утром можно было только догадываться, какое пекло будет в разгар дня. Река все еще оставалась укутанной густым туманом, казавшимся желтой маслянистой пленкой на ленивой воде.
«Нэтчез-под-холмом» только сейчас отходил ко сну после ночных неистовств, но здесь, на возвышенности, в бесчисленных каплях росы на влажной траве и на покрытых мхом стволах столетних деревьев уже отражалось солнце.
Лали была до смерти напугана настойчивым желанием госпожи прогуляться в одиночку, однако рабская вымуштрованность не позволила ей ослушаться недвусмысленного приказания; столь же безропотно подчинился приказу негр-конюх, приведший оседланную лошадь. Рабы не имеют права сомневаться в приказах и оспаривать их; однако Мариса была всего лишь пленницей обстоятельств, разве что имела собственную голову на плечах и волю поступать по-своему.
«Что же делать? – раздумывала она. – А почему, собственно, я так испугалась его присутствия?» Ей скоро предстоял отъезд в Луизиану, на плантацию «Конграсиа». Мариса совершенно не помнила своей родины. Самые ранние ее воспоминания были связаны с Мартиникой и домом деда. Ей вовсе не хотелось в Луизиану, но теперь, когда до плантации было рукой подать, она собиралась испить эту чашу до дна. Этого ожидал от нее дядя, но было ли это единственной причиной? Не обошлось здесь и без неприязни к злобной молодой мачехе.
Мариса ослабила поводья и погрузилась в размышления. Опомнилась она, только когда оказалась в совершенно незнакомом месте. Далеко позади остались утесы над рекой. Чтобы вернуться, ей надо будет всего лишь развернуть лошадь и забрать влево, где зеленела роща. Как же все-таки неудобно ездить верхом в дамском наряде!
Ее руки в перчатках опять натянули поводья; в следующее мгновение лошадь вскинула голову и тихонько заржала. На округлом холме, поросшем травкой, прямо у Марисы на пути, показался всадник. Солнце ярко освещало обоих. Серый в яблоках жеребец выглядел таким же диким и опасным, как и его сероглазый наездник…
Старый имам, посвящавший ее в таинства ислама, твердил о роке. Этим утром она уже успела вспомнить те времена, поэтому отвергла мысль о бегстве, а гордо выпрямилась в седле, поджидая всадника.
– Ты находишься в чужих владениях. Что ты здесь делаешь одна в такую рань?
Только сейчас она поняла, что земли Балтиморов примыкают к землям, купленным ее отцом в подарок молодой жене. Вполне естественно, что он гостит у родителей своей невесты…
Вздернув подбородок, она ответила довольно язвительно:
– Разве это твои земли? Кстати, где же твоя невинная малютка Джейн? Я хотела побыть одна, но если оказалась на чужих землях, то с радостью поверну назад. – Она не удержалась и ехидно добавила: – Лично я ни перед кем не отчитываюсь за свои поступки!
– Значит, Педро Ортеге пора тебя взнуздать, – грубо ответил он, подъезжая к ней.
Ей стало страшно. Она не испытывала к нему ни малейшего доверия, а только ненависть. Сейчас ему выдалась прекрасная возможность навсегда от нее избавиться. Вокруг не было ни души; если лошадь сбросит ее с утеса в реку, все только разведут руками: несчастный случай…
Доминик Челленджер, известный прежде как герцог Ройс и капитан-капер, обладал непревзойденным талантом сметать все преграды на своем пути. Почему он должен делать для нее исключение?
Мариса не сводила с него глаз и так судорожно натягивала поводья, что лошадь под ней гарцевала и всхрапывала, взволнованная приближением жеребца.
– Тебя никто не предупредил, что здесь опасно показываться одной? Головорезы из-под холма нередко спасаются здесь от речных туманов. Здесь хорошо трезветь и нападать на беззащитных – вроде тебя. – Он подъехал так близко, что она увидела его презрительную гримасу. – Или тебя забавляет риск?
Он выглядел теперь гораздо более устрашающим, безжалостным, опасным, чем когда-либо прежде. В этом по-прежнему девственно-диком краю он был на своем месте. Его коричневые кожаные бриджи были заправлены в высокие сапоги, шелковая рубашка небрежно распахнута на груди, из-за широкого пояса торчала рукоять пистолета.
Опасливо поглядев на него и облизнув внезапно пересохшие губы, Мариса проговорила:
– Почему бы тебе не убраться с моей дороги и не дать мне уйти? Здесь единственная угроза для меня – ты!
Он усмехнулся:
– Уж не решила ли ты, что меня может соблазнить мысль разделаться с тобой? Скажем, сбросить в реку или пристрелить? Все произошло бы без свидетелей…
Она невольно отпрянула назад.
– Осторожно, menina! – воскликнул он. – Или ты решила все сделать сама, избавив меня от лишних хлопот?
Думая только о своем спасении, она забыла об обрыве, на краю которого остановилась. Его ехидное напоминание заставило ее судорожно натянуть поводья. Вместо того чтобы замереть на месте, ее лошадь попятилась.
Выругавшись, он за одно мгновение преодолел разделявшее их расстояние и вцепился стальными пальцами в ее руку. Нервная лошадь Марисы застыла как вкопанная.
Теперь его бедро прикасалось к ее телу. Он снова выругался, видя, как отчаянно она пытается высвободиться.
– Черт бы тебя побрал! Видимо, смерть для тебя предпочтительнее моего прикосновения. Окажись на моем месте любой другой, ты мгновенно упала бы в его объятия.
Его сердитые серые глаза были теперь так близко, что она различала черные зрачки.
– И ты еще смеешь меня за это осуждать? – не выдержала она. – Ты надругался надо мной, чтобы потом всю жизнь только и делать, что винить меня за содеянное тобой же. Ты всегда держал наготове град обвинений! Чего тебе надо теперь – мести? За то, что я предпочитала других мужчин, которым ты в подметки не годишься по части внимательности и предупредительности?
Он вырвал у нее из рук поводья, заставив пригнуться к лошадиной гриве, чтобы не потерять равновесия. Его занесенная рука, мелькнув на фоне синего неба, обрушилась на ее лицо с такой силой, что она не смогла сдержать слез. Никто – ни мужчина, ни женщина – никогда еще с ней так не обращался! На мгновение у нее онемело все лицо, потом щека вспыхнула огнем. Едва не теряя сознание от боли и оскорбления, она ощутила вкус крови, выступившей на рассеченной губе. Она не успела издать ни звука: он стащил ее с лошади и вцепился стальными пальцами ей в плечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164
Глава 42
Встававшее из-за утесов солнце согревало Марисе ноги. Она вспоминала времена, когда ездила верхом не по-женски, а как мужчина, выдавая себя за юного янычара, спутника Камила. Ужасно, что дамская одежда обрекает женщину сидеть в седле боком, а не по-настоящему, как только и можно скакать во весь опор! Впрочем, в это утро у нее были и более серьезные основания для переживаний.
Ранним утром можно было только догадываться, какое пекло будет в разгар дня. Река все еще оставалась укутанной густым туманом, казавшимся желтой маслянистой пленкой на ленивой воде.
«Нэтчез-под-холмом» только сейчас отходил ко сну после ночных неистовств, но здесь, на возвышенности, в бесчисленных каплях росы на влажной траве и на покрытых мхом стволах столетних деревьев уже отражалось солнце.
Лали была до смерти напугана настойчивым желанием госпожи прогуляться в одиночку, однако рабская вымуштрованность не позволила ей ослушаться недвусмысленного приказания; столь же безропотно подчинился приказу негр-конюх, приведший оседланную лошадь. Рабы не имеют права сомневаться в приказах и оспаривать их; однако Мариса была всего лишь пленницей обстоятельств, разве что имела собственную голову на плечах и волю поступать по-своему.
«Что же делать? – раздумывала она. – А почему, собственно, я так испугалась его присутствия?» Ей скоро предстоял отъезд в Луизиану, на плантацию «Конграсиа». Мариса совершенно не помнила своей родины. Самые ранние ее воспоминания были связаны с Мартиникой и домом деда. Ей вовсе не хотелось в Луизиану, но теперь, когда до плантации было рукой подать, она собиралась испить эту чашу до дна. Этого ожидал от нее дядя, но было ли это единственной причиной? Не обошлось здесь и без неприязни к злобной молодой мачехе.
Мариса ослабила поводья и погрузилась в размышления. Опомнилась она, только когда оказалась в совершенно незнакомом месте. Далеко позади остались утесы над рекой. Чтобы вернуться, ей надо будет всего лишь развернуть лошадь и забрать влево, где зеленела роща. Как же все-таки неудобно ездить верхом в дамском наряде!
Ее руки в перчатках опять натянули поводья; в следующее мгновение лошадь вскинула голову и тихонько заржала. На округлом холме, поросшем травкой, прямо у Марисы на пути, показался всадник. Солнце ярко освещало обоих. Серый в яблоках жеребец выглядел таким же диким и опасным, как и его сероглазый наездник…
Старый имам, посвящавший ее в таинства ислама, твердил о роке. Этим утром она уже успела вспомнить те времена, поэтому отвергла мысль о бегстве, а гордо выпрямилась в седле, поджидая всадника.
– Ты находишься в чужих владениях. Что ты здесь делаешь одна в такую рань?
Только сейчас она поняла, что земли Балтиморов примыкают к землям, купленным ее отцом в подарок молодой жене. Вполне естественно, что он гостит у родителей своей невесты…
Вздернув подбородок, она ответила довольно язвительно:
– Разве это твои земли? Кстати, где же твоя невинная малютка Джейн? Я хотела побыть одна, но если оказалась на чужих землях, то с радостью поверну назад. – Она не удержалась и ехидно добавила: – Лично я ни перед кем не отчитываюсь за свои поступки!
– Значит, Педро Ортеге пора тебя взнуздать, – грубо ответил он, подъезжая к ней.
Ей стало страшно. Она не испытывала к нему ни малейшего доверия, а только ненависть. Сейчас ему выдалась прекрасная возможность навсегда от нее избавиться. Вокруг не было ни души; если лошадь сбросит ее с утеса в реку, все только разведут руками: несчастный случай…
Доминик Челленджер, известный прежде как герцог Ройс и капитан-капер, обладал непревзойденным талантом сметать все преграды на своем пути. Почему он должен делать для нее исключение?
Мариса не сводила с него глаз и так судорожно натягивала поводья, что лошадь под ней гарцевала и всхрапывала, взволнованная приближением жеребца.
– Тебя никто не предупредил, что здесь опасно показываться одной? Головорезы из-под холма нередко спасаются здесь от речных туманов. Здесь хорошо трезветь и нападать на беззащитных – вроде тебя. – Он подъехал так близко, что она увидела его презрительную гримасу. – Или тебя забавляет риск?
Он выглядел теперь гораздо более устрашающим, безжалостным, опасным, чем когда-либо прежде. В этом по-прежнему девственно-диком краю он был на своем месте. Его коричневые кожаные бриджи были заправлены в высокие сапоги, шелковая рубашка небрежно распахнута на груди, из-за широкого пояса торчала рукоять пистолета.
Опасливо поглядев на него и облизнув внезапно пересохшие губы, Мариса проговорила:
– Почему бы тебе не убраться с моей дороги и не дать мне уйти? Здесь единственная угроза для меня – ты!
Он усмехнулся:
– Уж не решила ли ты, что меня может соблазнить мысль разделаться с тобой? Скажем, сбросить в реку или пристрелить? Все произошло бы без свидетелей…
Она невольно отпрянула назад.
– Осторожно, menina! – воскликнул он. – Или ты решила все сделать сама, избавив меня от лишних хлопот?
Думая только о своем спасении, она забыла об обрыве, на краю которого остановилась. Его ехидное напоминание заставило ее судорожно натянуть поводья. Вместо того чтобы замереть на месте, ее лошадь попятилась.
Выругавшись, он за одно мгновение преодолел разделявшее их расстояние и вцепился стальными пальцами в ее руку. Нервная лошадь Марисы застыла как вкопанная.
Теперь его бедро прикасалось к ее телу. Он снова выругался, видя, как отчаянно она пытается высвободиться.
– Черт бы тебя побрал! Видимо, смерть для тебя предпочтительнее моего прикосновения. Окажись на моем месте любой другой, ты мгновенно упала бы в его объятия.
Его сердитые серые глаза были теперь так близко, что она различала черные зрачки.
– И ты еще смеешь меня за это осуждать? – не выдержала она. – Ты надругался надо мной, чтобы потом всю жизнь только и делать, что винить меня за содеянное тобой же. Ты всегда держал наготове град обвинений! Чего тебе надо теперь – мести? За то, что я предпочитала других мужчин, которым ты в подметки не годишься по части внимательности и предупредительности?
Он вырвал у нее из рук поводья, заставив пригнуться к лошадиной гриве, чтобы не потерять равновесия. Его занесенная рука, мелькнув на фоне синего неба, обрушилась на ее лицо с такой силой, что она не смогла сдержать слез. Никто – ни мужчина, ни женщина – никогда еще с ней так не обращался! На мгновение у нее онемело все лицо, потом щека вспыхнула огнем. Едва не теряя сознание от боли и оскорбления, она ощутила вкус крови, выступившей на рассеченной губе. Она не успела издать ни звука: он стащил ее с лошади и вцепился стальными пальцами ей в плечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164