Шевалье был воплощением галантности и охотно брался объяснять ухищрения фехтовального искусства. Мариса считала фехтование изящным искусством, сродни балету, но недолюбливала пистолеты: после того как из них выпускали заряды по мишеням, развешанным на стене, оружие зловеще дымилось, издавая серный запах преисподней.
Свободное время Мариса посвящала верховым прогулкам с Филипом. Они объездили все поместье и несколько раз спускались по крутым тропинкам к океану. Он показывал ей пещеры и гроты, которые в прошлом служили убежищем для контрабандистов.
– Они и сейчас продолжают свой промысел, но таможенники предпочитают закрывать на это глаза. Вы знаете, крах мирного договора не за горами! Говорят, будто Бони – вы уж простите, Мариса, – собрал в Булони целую армаду, так что контрабандным товаром стали теперь не только шелка и бренди, но и шпионы. Под видом контрабандистов наши люди могут многое выведать, хотя рискуют чаще отважные французские роялисты.
– А не рискуете ли вы сами, ведя со мной подобные разговоры? Как-никак я…
– Вы забыли, что мне все про вас известно? Просто я вам доверяю, Мариса. Я знаю, на вашу долю выпало много испытаний. Ведь вы перебрались в Англию именно для того, чтобы положить всему этому конец.
– Ах, Филип… – прошептала она и в замешательстве отвернулась. Он лишь слегка коснулся губами ее щеки. – Филип, я…
– Только не торопитесь. Я люблю вас, Мариса, полагаю, вам это уже известно. Поэтому я могу проявлять бесконечное терпение. Вы похожи на раненую пташку, и у меня нет ни малейшего желания заточать вас в клетку. Моя цель – войти в доверие к вам.
Она дотронулась до его руки.
– Я и так вам доверяю – больше, чем кому-либо другому. Просто вы знаете истину не хуже, чем я. Здесь вы и я свободны, но в Лондоне я виконтесса Стэнбери, а вы – мой кузен. Я замужняя дама, Филип, нравится нам это или нет.
Он ответил новым для нее, приглушенным голосом:
– Я ничего не забыл. Я помню об этом ежеминутно. Но вы замужем за человеком, растаявшим как дым. В любой момент вы можете овдоветь. И тогда я махну рукой на скандал. Пускай болтают, сколько хотят! Поверьте, меня ничто не остановит. Я с гордостью стал бы вашим мужем, но ни в коем случае не принуждал бы вас к этому…
Роковое слово не прошло незамеченным. Она помимо своей воли вернулась мысленно в прошлое, когда ею насильно овладел мужчина, которого она даже не знала по имени. Он и дальше поступал против ее воли; потом настал постыдный момент, когда насилие не понадобилось: она пошла на это добровольно. Он назвал это «игрой», с тем ее и оставив, присовокупив свое имя и часть себя в ее утробе. От последнего она, к счастью, избавилась. Да, к счастью! Ведь теперь она пользовалась свободой и начинала понимать план герцога: он заманил ее сюда и сделал Филипа ее постоянным спутником; здесь им не чинил препятствий никто, даже ее горничная.
Ей ничего не стоило превратить Филипа в своего любовника; если у них родится сын, то он унаследует герцогство Ройсов и станет настоящим Синклером. Знает ли сам Филип, чем может кончиться дело? А что, если его любовь основана лишь на желании отомстить ненавистному кузену? Однако он никогда не пытался силой завладеть ее вниманием, а всего лишь читал ей стихи, говорил ласковые слова, держал за руку, иногда целовал. Подобная деликатность искренне восхищала Марису.
Но время делало свое дело. При всей учтивости их улыбок они все теснее привязывались друг к другу, поэтому рано или поздно должны были стать любовниками. Они не смогут этого избежать.
Глава 22
Накануне их отъезда в Лондон герцог опять вызвал Марису для разговора с глазу на глаз. Его лицо было еще более морщинистым, чем при первой встрече, и приобрело пугающий пепельный оттенок. Тем не менее ум его был по-прежнему ясен. Без излишних предисловий он заявил:
– Ну? Вы слишком робки, или мой племянник пришелся вам не по вкусу? Вы покинули Францию больше двух месяцев назад, и, если затянете хотя бы еще немного, все будут искренне изумлены. Чего вам не хватает? Неужели Филип не проявил должной решительности?
К этому времени Мариса окончательно перестала его бояться. Он был всего-навсего испорченным стариком со склонностью к молодым мужчинам; шевалье, которого он поселил у себя еще мальчишкой, был предан ему как собака. Она успела разобраться в истории его брака, чтобы пожалеть бедную женщину, скончавшуюся в этом доме, – мать Доминика, загадочную Пегги, которую она прежде считала любовницей герцога.
О симпатии к герцогу Ройсу не могло быть и речи, однако у них имелось нечто общее, и звалось оно ненавистью. Поэтому она нашла в себе силы хладнокровно ответить ему:
– Ни я, ни Филип не являемся бессловесными животными, чтобы спариваться по сигналу вашей светлости. Если мне предстоит поддаться соблазну, то я бы попросила вашего дозволения самостоятельно избрать для этого время и место. Что касается счета времени, который вы ведете, то у меня всегда остается страна, в которую я могу вернуться.
Он удивил ее, закашлявшись, что означало у него смех.
– Настаиваете на своих условиях? Хорошо, согласимся на них. Хотя, будь у меня побольше сил, я бы постарался, чтобы все устроилось по-моему. Филип нуждается в поводыре – или, если хотите, в проводнике. У моего брата недостает характера. Я вынужден рассчитывать на вас с вашей практической жилкой и здравым смыслом, милая. Мой верный Морис скоро поедет в Лондон. Известно ли вам, что он ярый роялист? Возможно, он возвратится с добрыми вестями.
Мариса не знала, является ли последнее заявление завуалированной угрозой, и уговорила себя ничего не опасаться. После герцогского дома Лондон станет для нее глотком свежего воздуха! Филип как будто разделял ее ожидания: без дяди он сразу становился беззаботным молодым человеком, каким был в начале их знакомства. Она подозревала, что герцог делал ему такое же бесстыдное предложение, и гадала, каким был ответ Филипа…
Уже на следующий день, уносясь в карете прочь от крутых скал Корнуолла, оставшихся в ее памяти почерневшими старческими зубами, и от вечных туманов, Мариса не могла себе представить, что все эти разговоры имели место в действительности. Она торопилась обо всем забыть и просто наслаждаться жизнью. «Как я устала быть марионеткой в чужих руках! – думала она по дороге в Сомерсет, а оттуда – в Лондон. – Отныне я буду принадлежать только себе самой».
Однако это решение было легко принять, но очень трудно выполнить. В Лондоне Марису ждало сразу несколько сюрпризов.
Первый сюрприз именовался бароном Лидоном. Папаша Филипа, долго закрывавший глаза на существование Марисы, на следующее же утро после ее возвращения в Лондон нанес ей визит и, рассыпаясь в любезностях, уведомил, что его брат, сиятельный герцог, распорядился предоставить Марисе свой роскошный лондонский особняк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164