Вечер и весь следующий день Мариса провела в тяжких раздумьях. Салли подтрунивала над ней, твердя, что сразу после короткой прогулки с ди Чиаро она стала рассеянной и с ее лица не сходит краска; зная, что приятельница не перестанет любопытствовать, а только еще больше разохотится, встретив сопротивление, Мариса отделалась первым попавшимся ответом, однако призналась, что находит графа очаровательным, хотя и не представляет его в роли возлюбленного.
– А почему, собственно? – спросила Салли на прощание. – Я всегда полагала, что мы, женщины, нуждаемся в разнообразии ничуть не меньше мужчин.
Героем одного дня стал граф, другого – Филип. Они встретились в доме ее тетушки, где была в разгаре подготовка к приезду старого графа, лишь изредка наведывавшегося в Лондон. Мариса поймала себя на странном ощущении: после того как Филип в прямом смысле подобрал ее на парижской улице, между ними столько произошло и столько их связывало, однако он так и остался чужим для нее человеком.
Волнение Филипа было, возможно, сильнее обыкновенного, но когда они остались вдвоем в маленькой гостиной, он схватил Марису за руки и наклонился к ней:
– Любовь моя! Если бы ты знала, как мне претит встречаться с тобой тайком! Ты хорошо себя чувствуешь? Он не слишком тебя донимает?
– Нисколько! Он ко мне не прикасается: у нас отдельные комнаты, и мы никогда не остаемся наедине. – Отвечая Филипу, Мариса с удивлением поняла, что уже два дня не видела своего чужака-мужа.
– Если бы ты только знала, как я страдаю! – прошептал он, припав ртом к мягкому золоту ее волос. – Ведь я уже привык считать тебя своей, и мне невыносима мысль, что… Но скоро это уже не будет иметь значения. – Он обжег ее взглядом. – Ты мне веришь, Мариса? Я положу конец этим тайным встречам и заявлю всему миру, что ты – моя жена. Рано или поздно это случится. Мы уедем вместе…
Мариса приняла его слова почти равнодушно. Виноваты в этом были скорее всего ее бессонные ночи. Как часто она воображала, что слышит от Филипа именно эти слова, как часто и с какой пылкостью отвечала на них в мечтах! Но теперь она обещала помочь графу ди Чиаро, а он за это отправит ее во Францию. Филип предлагал ей бегство, но куда? И осуществимо ли это?
Руки Филипа – раньше она не замечала, какие у него большие и сильные руки, – принялись гладить ей плечи, язык пытался разомкнуть ей губы в страстном поцелуе. Она вспомнила его доброту, но в следующее мгновение перед ее мысленным взором предстала во всей своей красе картина, как он овладевает ею, забыв о робости, которая якобы мешала ему за несколько часов до этого. Чего хочет от нее Филип на самом деле?
Она ответила на его поцелуй. Его пальцы легли на ее грудь под тонким муслином платья. Она невольно отстранилась.
– Вдруг кто-нибудь войдет? – Ей едва хватило дыхания на эти слова; Филип не мог справиться с волнением. Наконец ему удалось взять себя в руки.
– Совсем скоро мы сможем уединяться и станем хозяевами своего положения.
– Филип!..
– Дорогая, – торжественно проговорил он, – я уже обо всем позаботился. Нам осталось играть прежние надоевшие роли считанные дни, если не часы. Ты меня слышишь? Ты будешь свободна. Оба мы обретем свободу!
Впоследствии эта встреча с Филипом припоминалась с большим трудом. Неужели они действительно встречались? Сначала граф, потом Филип… Оба сулили ей спасение, но только в обмен на что-то. Какой путь избрать? Одно оставалось в ее душе неизменным: ненависть и желание отомстить тому, чье имя она теперь носила и кто раздавил ее, перевернул своим грубым вторжением всю ее жизнь.
Вечером ей предстояло посещение театра в обществе знакомых, но она отказалась, сославшись на головную боль. Отослав постнолицую Симмонс, она дождалась, пока в доме установится тишина, и спустилась вниз, где располагался так называемый «кабинет». Это была весьма мрачная комната; одна ее стена была от пола до потолка заставлена книгами, другую занимал огромный камин. Между книгами и камином помещались окна за плотными занавесями.
В углу, сбоку от камина с тлеющими углями, стояла резная скамья с высокой спинкой. Мариса устроилась на ней спиной к комнате, подобрав под себя босые ноги и чувствуя себя почти так же, как в испанском монастыре, когда убегала от монахинь в сад настоятельницы, чтобы побыть одной. Странно было вспоминать сейчас тот мирный, невинный отрезок жизни, оставшийся в далеком прошлом… Неужели она была когда-то послушницей, не помышлявшей ни о чем ином, кроме вступления в отшельнический орден кармелиток? Даже тогда она проявляла свойственное ей бунтарство, с которым следовало бороться. Вот куда завело ее природное непослушание, избавив попутно от всех иллюзий!
Сначала Мариса пыталась читать при свете маленькой лампы, но слова стали расплываться. Она отложила книгу и прикрутила фитиль, погрузив комнату в полутьму. Глядя на раскаленные уголья, она пыталась привести в порядок теснящиеся в голове мысли.
Задремав, она услышала звук открываемой двери и голоса. Дверь закрылась. Не смея дышать и вжимая голову в плечи у себя в углу, она увидела Доминика. Он пересек комнату, стягивая на ходу толстые кавалерийские перчатки, и застыл перед камином, наслаждаясь его теплом. Потом, швырнув перчатки на каминную полку, он уперся в нее обеими руками, уставившись на угли, как незадолго до этого Мариса.
Волнение Доминика передалось его жене. Она наблюдала за ним не шевелясь, благо он и не подозревал о ее присутствии; Доминик предстал перед ней во всей своей красе: рослый, широкоплечий, он по привычке широко расставил ноги, как в шторм на палубе корабля. Его профиль казался в отблесках камина рельефом на медальоне – грубым и надменным. Если бы не неизменная насупленность, неулыбчивость, язвительность, он был бы бесспорно красивым мужчиной… Что за мысли лезут ей в голову! «Мы враги!» – напомнила она себе, не спуская с него глаз и пытаясь обуздать непрошеные ощущения.
Стук в дверь прозвучал так неожиданно, что Мариса в испуге зажала руками рот и спряталась за спинкой скамьи.
– Вы просили виски, милорд, – проговорил Денверс недовольным тоном.
Доминик обернулся, оторвав хмурый взгляд от огня:
– Благодарю. Поставьте здесь. Нет, можете оставить мне поднос и отправляться спать. Я сам поднимусь наверх, когда буду готов.
Дверь закрылась. В наступившей тишине Мариса, сама не зная почему, притаилась как кролик в силках. Доминик вернулся к камину с бутылкой в руке. Он запрокинул бутылку, сделал несколько больших глотков из горлышка, после чего резко обернулся и уставился прямо на Марису.
Глядя на него, она слышала стук собственного сердца и не находила слов. С язычками огня, отражающимися, как в серебряных зеркальцах, у него в глазах, в выжидательной позе, он казался ей застигнутым врасплох зверем, опасным хищником, способным наброситься на нее в любую секунду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164