— Что, если с самого начала дневник лежал в тайнике вместе с книгой Дансмора? А Роберт нашел его, когда прятал там своих солдатиков.
— Он не смог бы разобрать почерк. Но он вполне мог принять тетрадь за одну из книжек со сказками, которые любила записывать его мама.
— Да. И тогда он принес ее к себе в комнату. Интересно, почему Дансмор хранил дневник Абигайл в тайнике вместе со своими записями? — Ист пристально посмотрел на Софи и понял, что она догадалась, о чем он думает. — Мы должны найти дневник.
Софи немедленно поднялась с кушетки.
— Если ты действительно принес его сюда, то он должен находиться в доме. — Она выскользнула из гостиной и поспешила к лестнице. Ист шел следом. На пороге спальни она остановилась. — Подожди-ка минутку. Мы должны повторить все в точности так, как в ту ночь, после бала у посла. — И не дождавшись согласия Иста, впорхнула в комнату и закрыла за собой дверь.
Тяжко вздохнув, Ист согнул одну руку, как будто держал под мышкой стопку книг. Другой рукой он взялся за дверную ручку и слегка повернул ее. Софи тут же распахнула дверь и втянула маркиза в комнату. Ее поцелуй не казался таким требовательным и нетерпеливым, как две недели назад, но она обвила его шею руками так же страстно, как тогда, и Истлину пришлось крепче прижать к себе стопку воображаемых книг.
— И что произошло дальше? — прошептала Софи, внезапно прервав поцелуй.
— Насколько я помню, ты довольно недвусмысленно дала мне понять, что желаешь видеть меня у себя в постели.
Софи кивнула и потянула Истлина в сторону кровати. В ее порыве заключалось скорее нетерпение, чем страсть. Ее губы почти касались губ Иста.
— Не слишком-то удобно так пятиться, ты не находишь? — спросила она. — А тогда разве было так же?
— Я не заметил, — ответил Истлин. — Он опустил голову и обнаружил, что больше не держит руку согнутой. — Здесь я уронил книги, — добавил он.
— Здесь? У самой кровати? — спросила Софи, отпуская шею Иста.
— Да… и одна из тетрадей еще начала падать… и я… — Ист сел на корточки и начал шарить рукой под кроватью. — Я помню, как прижал ее коленом к кровати, чтобы она не грохнулась на пол и не разбудила твою тетю.
Софи тоже опустилась на пол и нагнула голову, чтобы заглянуть под кровать.
— Дай мне, пожалуйста, свечу, — попросила она. Слабого огонька свечи оказалось достаточно, чтобы разглядеть книгу, которая лежала под кроватью. Зеленый кожаный переплет слегка запылился, но Истлин сразу узнал тетрадь, которую нашел в ящике с игрушками.
Просунув руку под кровать. Ист попытался дотянуться до книги, но смог только коснуться ее кончиками пальцев. Наконец Истлину удалось вытащить книгу. Он присел на кровать с книгой на коленях, и Софи устроилась рядом, заглядывая ему через плечо.
— Совершенно точно, ты взял дневник Абигайл. Хотя я понимаю, почему ты принял его за мои записи. У нас действительно похожи почерки.
Ист рассеянно кивнул и принялся листать страницы, бегло проглядывая записи.
— Здесь нет никаких детских историй.
Софи поднесла свечу поближе, чтобы лучше разглядеть. Ей удалось разобрать отдельные слова, пока Истлин перелистывал тетрадь, но общий смысл записок оставался неясен.
— Что ты ищешь? — спросила Софи. — Может быть, лучше прочитать все по порядку?
— Я ищу имена Дансмора, Тремонта, твое имя. — Хотя везде в записках стояли даты, ни Ист, ни Софи не знали, когда именно Абигайл могла узнать то, из-за чего ее жизнь оказалась в опасности.
— Моя кузина обращалась к Гарольду «милый», — вспомнила вдруг Софи. — Она всегда называла его так, и я сомневаюсь, чтобы она как-то иначе именовала его в своем дневнике. Тремонта она звала «отец», с тех пор как вышла за Гарольда, а меня называла Фиа. Так произносила мое имя Эсми, и Абигайл приходила в восторг.
Ист передал Софи тетрадь и взял у нее из рук свечу.
— Ты найдешь то, что я ищу, гораздо быстрее, чем я.
Софи принялась внимательно просматривать записи в дневнике, медленно перелистывая страницы. Ее лицо оставалось бесстрастным, выражая полную сосредоточенность. Иногда ее губы приоткрывались, как будто Софи беззвучно произносила какие-то слова, но в комнате по-прежнему царила тишина, прерываемая лишь шелестом переворачиваемых страниц да треском от пламени свечи. Так прошло более четверти часа.
— Ты что-то нашла? — спросил Истлин, заметив, что Софи застыла над одной из страниц. — Прочитай мне, Софи.
Леди София кивнула, крепко сжимая в руках тетрадь, как будто боялась выронить ее, и начала читать:
— «Ни одна женщина не может с уверенностью сказать, что способна заглянуть в сердце мужчины, которого она любит, пока этот мужчина не стал ее мужем. Жаль, что я поняла это слишком поздно. Счастливый и волнующий период ухаживания обещает так много, но никогда не знаешь, что за ним последует. Теперь мне кажется, что это лишь пустая условность, которая не имеет ничего общего с реальной жизнью в браке. Я не знаю, как вести себя со своим мужем, поскольку мне абсолютно недоступны ни его мысли, ни склонности. Порой он впадает в такую ярость, что я просто боюсь его. Остается только гадать, какое наказание придумал бы он для меня, вздумай я высказать вслух то, о чем пишу в дневнике». — Софи закашлялась, а затем объяснила: — Это что-то вроде вступления. Следующие записи сделаны позднее. Через несколько часов, а может, и через несколько дней. Там у Абигайл даже почерк немного другой, более размашистый, да и чернила другого оттенка. Наверное, она взяла новую бутылочку.
Софи глубоко вздохнула, затем продолжала чтение:
— «Я убедилась, что мне лучше самой присматривать за детьми, потому что их отец и дед ведут себя порой настолько странно, что это меня пугает. Теперь мне кое-что известно об их делах. Как бы мне хотелось и дальше оставаться в неведении. Иногда я не могу отделаться от мысли, что пятно бесчестия ложится и на моих детей. Смогут ли они сохранить невинность, когда в их жилах течет дурная кровь? В этом доме есть только одна невинная душа, и с каждым днем мне все тяжелей смотреть ей в глаза. Бывают моменты, когда мне кажется, что она подозревает правду и специально ждет своего часа, чтобы наказать их, наказать нас всех. Временами, когда на меня вдруг нисходит спокойствие, я начинаю сомневаться, так ли это, и понимаю, что всему виной мои фантазии. Ну какие обвинения она могла бы бросить в лицо моей семье, даже если бы знала правду так же хорошо, как я? Она редко говорит о своем покойном родителе и почти никогда не упоминает о том несчастном случае, который приковал его к постели. Возможно, потому, что ей не с кем поделиться своим горем, а лживые и лицемерные изъявления сочувствия ей претят. И как у моего свекра поворачивается язык произносить слова соболезнования, когда он отлично знает, что сам убил своего кузена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96