Будаков наклонился к нему, подал зажжённую спичку и сказал тихо, но так, что слышно было всем:
— Земсков зарвался. А тут ещё старик Поливанов своим орденом прибавил ему спеси. Скоро вам придётся все ваши действия согласовывать со старшим лейтенантом, виноват, капитаном Земсковым.
— У Земскова были, вероятно, веские причины, чтобы… — начал Ропак, но командир полка так взглянул на него, что фраза осталась незаконченной.
— Где мы, товарищ Ропак, — спросил Будаков, — в штабе действующей части или на профсоюзном собрании?
Арсеньев с трудом сдерживал себя. Стоя спиной к двери, капитан 3 ранга отчётливо приказал, делая ударение на каждом слове:
— Первая батарея, залп! После залпа — Николаева, Баканова, Шацкого — в штаб. Земскова — немедленно ко мне.
Все присутствующие невольно сделали движение вперёд, увидев что-то за спиной Арсеньева. Он обернулся. На пороге, у бесшумно открывшейся двери, стоял Земсков. Он кратко доложил о своём прибытии.
Арсеньев заложил руки за спину, стиснул папиросу в углу рта. Земсков стоял, вытянувшись, как в строю, выдерживая взгляд немигающих глаз командира полка. Так продолжалось несколько секунд. Арсеньев первым отвёл глаза. Он опустился на обрубок, заменяющий стул, вполоборота к Земскову:
— Вызовите первый дивизион. Почему не докладывают о выполнении моего приказания?
— Товарищ капитан третьего ранга, ваш приказ не выполнен из-за меня. Я задержал залп, имея серьёзные причины. Я предполагаю…
Арсеньев грозно надвинулся на него:
— Офицер должен знать, а не предполагать. Для отмены приказа вышестоящего начальника есть только одна причина.
— Когда это приказание является преступным, — услужливо подсказал Будаков. — Вы считаете, что командир полка отдал преступное приказание обстрелять немецкие позиции?
— Товарищ капитан третьего ранга, разрешите ответить? — Земсков понимал, что с ним говорят сугубо официально, и не хотел ни на волос отступать от установленной формы.
Арсеньев кивнул:
— Говорите.
— Подполковник Будаков принял негодные снаряды, которые взрываются, не слетая с направляющих.
Будаков вскочил. От его обходительности и спокойствия не осталось и следа. Кровь бросилась ему в лицо, усы топорщились, под левым глазом заметно дрожала какая-то жилка.
— Да как вы смеете!
Командир полка сделал ему знак рукой. Будаков, тяжело отдуваясь и держась рукой за сердце, уселся за свой стол. Арсеньев подошёл вплотную к Земскову:
— Я буду с вами говорить ровно через час. Можете быть свободны.
Арсеньев хотел поговорить с Будаковым наедине, дождаться Николаева и Шацкого, узнать о результатах залпа, а главное успокоиться. Он был рад, что не позволил себе никаких резкостей, но чувствовал, что может потерять власть над собой, если Земсков не уйдёт немедленно. Но Земсков не уходил.
— Как ПНШ-2 я считал своим долгом… — снова начал он.
— Приказом командира полка начальником разведки назначен гвардии капитан Ермольченко. Может быть, вы отмените и этот приказ? — спросил Будаков.
Ермольченко чувствовал себя крайне смущённым. Земскова он видел впервые, но много слышал о нем в полку и даже в опергруппе. Как любой беспристрастный человек, он понимал, что Земсков не виноват, что следует спокойно разобраться во всем. Но командир полка был неспособен сейчас объективно разобраться. В этот момент ему действительно казалось, что Земсков намеренно подрывает его авторитет.
— Выйдите все! — сказал он. — Все, кроме начальника штаба.
Донёсся рёв стреляющей батареи. Арсеньев, несмотря на свой гнев, уловил привычным ухом в этом неясном шуме, повторенном горным эхом, нечто такое, что заставило его схватить трубку полевого телефона. Он подержал её в руке и снова положил на стол. Телефонист сам вызвал первый дивизион и доложил, что Николаев уже отбыл в штаб полка.
Земсков продолжал стоять у дверей.
— Вы слышали, капитан? — спросил Будаков. — Командир полка будет говорить с вами через час.
— Командир полка может отдать меня под суд, но я выскажу своё мнение о вас немедленно. Именно ваши действия — преступны. И вы за них ответите.
— Можете быть свободны, — сказал Арсеньев.
Земсков чётко повернулся через левое плечо и вышел. Спустя несколько минут в штаб вбежал Николаев. С трудом переводя дыхание, он сказал:
— В первой батарее — разрыв снаряда на спарках. Шацкий ранен. Он отослал всех от машины и стрелял сам, сидя в кабине.
Тем временем Земсков шёл по присыпанным снегом окаменевшим неровностям дороги. В ушах его звучала фраза Арсеньева: «Можете быть свободны». Теперь она означала не только разрешение уйти, обычное в военном обиходе, но и другое. «Неужели я больше не нужен? — спрашивал себя Земсков. — Я совершил преступление. На моем месте есть уже другой офицер. Вот — долгожданное возвращение в часть…» — он встряхнул головой. «Нет, я прав. Притащу сюда этого хорька Сивца. Эх, был бы Яновский!» — Он посмотрел на часы. «В моем распоряжении пятьдесят пять минут. Надо найти Сомина. Другая встреча будет после разговора с Арсеньевым».
Зенитную батарею Земсков нашёл быстро. Сейчас здесь было уже не два, а четыре автоматических орудия. Артиллеристы окружили своего бывшего командира. Все они были рады ему, поздравляли с возвращением, с орденом, с новым званием. Белкин побежал разыскивать Сомина. Через несколько минут они вернулись вдвоём. Земсков хотел обнять друга, но Сомин протянул ему руку:
— Здравствуй, Андрей. Как нога?
— Ты что, болен? — спросил Земсков. Он не мог понять странной холодности Сомина. — Что с тобой, Володя?
— Да ничего, — Сомин натянуто улыбнулся. — Пойдём в мою хату, выпьем с дороги.
— А ты давно стал выпивать сверх положенных ста грамм? — Земсков уже ясно чувствовал отчуждённость Сомина. «Что с ним произошло за это время?»
Идти в гости к Сомину Земсков отказался. Сомин не стал его удерживать, только спросил:
— Пистолет сейчас возьмёшь?
— Носи! — махнул рукой уже на ходу Земсков. — Может быть, он мне вообще уже не пригодится.
Теперь на душе у Земскова было совсем горько. Самое трудное для него надвигалось со всех сторон: он здесь не нужен. Земсков снова направился в станицу. Переходя дорогу, он увидел на дверях одного из обшарпанных домиков красный крест.
— Дурак я, дурак, — обругал он себя. — Вот куда надо было идти раньше всего!
В санчасти за столом, покрытым белой клеёнкой, что-то писал незнакомый доктор. Чужая девушка с погонами младшего лейтенанта медслужбы резала бинты. В углу на носилках, как обычно, храпел санитар. Доктор вопросительно посмотрел на Земскова. Девушка перестала резать бинты, быстро поправила косынку и тоже уставилась на незнакомого офицера, который стоял в дверях, не говоря ни слова.
— Пройдите за ширму, — сказал доктор, — сейчас я вас посмотрю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
— Земсков зарвался. А тут ещё старик Поливанов своим орденом прибавил ему спеси. Скоро вам придётся все ваши действия согласовывать со старшим лейтенантом, виноват, капитаном Земсковым.
— У Земскова были, вероятно, веские причины, чтобы… — начал Ропак, но командир полка так взглянул на него, что фраза осталась незаконченной.
— Где мы, товарищ Ропак, — спросил Будаков, — в штабе действующей части или на профсоюзном собрании?
Арсеньев с трудом сдерживал себя. Стоя спиной к двери, капитан 3 ранга отчётливо приказал, делая ударение на каждом слове:
— Первая батарея, залп! После залпа — Николаева, Баканова, Шацкого — в штаб. Земскова — немедленно ко мне.
Все присутствующие невольно сделали движение вперёд, увидев что-то за спиной Арсеньева. Он обернулся. На пороге, у бесшумно открывшейся двери, стоял Земсков. Он кратко доложил о своём прибытии.
Арсеньев заложил руки за спину, стиснул папиросу в углу рта. Земсков стоял, вытянувшись, как в строю, выдерживая взгляд немигающих глаз командира полка. Так продолжалось несколько секунд. Арсеньев первым отвёл глаза. Он опустился на обрубок, заменяющий стул, вполоборота к Земскову:
— Вызовите первый дивизион. Почему не докладывают о выполнении моего приказания?
— Товарищ капитан третьего ранга, ваш приказ не выполнен из-за меня. Я задержал залп, имея серьёзные причины. Я предполагаю…
Арсеньев грозно надвинулся на него:
— Офицер должен знать, а не предполагать. Для отмены приказа вышестоящего начальника есть только одна причина.
— Когда это приказание является преступным, — услужливо подсказал Будаков. — Вы считаете, что командир полка отдал преступное приказание обстрелять немецкие позиции?
— Товарищ капитан третьего ранга, разрешите ответить? — Земсков понимал, что с ним говорят сугубо официально, и не хотел ни на волос отступать от установленной формы.
Арсеньев кивнул:
— Говорите.
— Подполковник Будаков принял негодные снаряды, которые взрываются, не слетая с направляющих.
Будаков вскочил. От его обходительности и спокойствия не осталось и следа. Кровь бросилась ему в лицо, усы топорщились, под левым глазом заметно дрожала какая-то жилка.
— Да как вы смеете!
Командир полка сделал ему знак рукой. Будаков, тяжело отдуваясь и держась рукой за сердце, уселся за свой стол. Арсеньев подошёл вплотную к Земскову:
— Я буду с вами говорить ровно через час. Можете быть свободны.
Арсеньев хотел поговорить с Будаковым наедине, дождаться Николаева и Шацкого, узнать о результатах залпа, а главное успокоиться. Он был рад, что не позволил себе никаких резкостей, но чувствовал, что может потерять власть над собой, если Земсков не уйдёт немедленно. Но Земсков не уходил.
— Как ПНШ-2 я считал своим долгом… — снова начал он.
— Приказом командира полка начальником разведки назначен гвардии капитан Ермольченко. Может быть, вы отмените и этот приказ? — спросил Будаков.
Ермольченко чувствовал себя крайне смущённым. Земскова он видел впервые, но много слышал о нем в полку и даже в опергруппе. Как любой беспристрастный человек, он понимал, что Земсков не виноват, что следует спокойно разобраться во всем. Но командир полка был неспособен сейчас объективно разобраться. В этот момент ему действительно казалось, что Земсков намеренно подрывает его авторитет.
— Выйдите все! — сказал он. — Все, кроме начальника штаба.
Донёсся рёв стреляющей батареи. Арсеньев, несмотря на свой гнев, уловил привычным ухом в этом неясном шуме, повторенном горным эхом, нечто такое, что заставило его схватить трубку полевого телефона. Он подержал её в руке и снова положил на стол. Телефонист сам вызвал первый дивизион и доложил, что Николаев уже отбыл в штаб полка.
Земсков продолжал стоять у дверей.
— Вы слышали, капитан? — спросил Будаков. — Командир полка будет говорить с вами через час.
— Командир полка может отдать меня под суд, но я выскажу своё мнение о вас немедленно. Именно ваши действия — преступны. И вы за них ответите.
— Можете быть свободны, — сказал Арсеньев.
Земсков чётко повернулся через левое плечо и вышел. Спустя несколько минут в штаб вбежал Николаев. С трудом переводя дыхание, он сказал:
— В первой батарее — разрыв снаряда на спарках. Шацкий ранен. Он отослал всех от машины и стрелял сам, сидя в кабине.
Тем временем Земсков шёл по присыпанным снегом окаменевшим неровностям дороги. В ушах его звучала фраза Арсеньева: «Можете быть свободны». Теперь она означала не только разрешение уйти, обычное в военном обиходе, но и другое. «Неужели я больше не нужен? — спрашивал себя Земсков. — Я совершил преступление. На моем месте есть уже другой офицер. Вот — долгожданное возвращение в часть…» — он встряхнул головой. «Нет, я прав. Притащу сюда этого хорька Сивца. Эх, был бы Яновский!» — Он посмотрел на часы. «В моем распоряжении пятьдесят пять минут. Надо найти Сомина. Другая встреча будет после разговора с Арсеньевым».
Зенитную батарею Земсков нашёл быстро. Сейчас здесь было уже не два, а четыре автоматических орудия. Артиллеристы окружили своего бывшего командира. Все они были рады ему, поздравляли с возвращением, с орденом, с новым званием. Белкин побежал разыскивать Сомина. Через несколько минут они вернулись вдвоём. Земсков хотел обнять друга, но Сомин протянул ему руку:
— Здравствуй, Андрей. Как нога?
— Ты что, болен? — спросил Земсков. Он не мог понять странной холодности Сомина. — Что с тобой, Володя?
— Да ничего, — Сомин натянуто улыбнулся. — Пойдём в мою хату, выпьем с дороги.
— А ты давно стал выпивать сверх положенных ста грамм? — Земсков уже ясно чувствовал отчуждённость Сомина. «Что с ним произошло за это время?»
Идти в гости к Сомину Земсков отказался. Сомин не стал его удерживать, только спросил:
— Пистолет сейчас возьмёшь?
— Носи! — махнул рукой уже на ходу Земсков. — Может быть, он мне вообще уже не пригодится.
Теперь на душе у Земскова было совсем горько. Самое трудное для него надвигалось со всех сторон: он здесь не нужен. Земсков снова направился в станицу. Переходя дорогу, он увидел на дверях одного из обшарпанных домиков красный крест.
— Дурак я, дурак, — обругал он себя. — Вот куда надо было идти раньше всего!
В санчасти за столом, покрытым белой клеёнкой, что-то писал незнакомый доктор. Чужая девушка с погонами младшего лейтенанта медслужбы резала бинты. В углу на носилках, как обычно, храпел санитар. Доктор вопросительно посмотрел на Земскова. Девушка перестала резать бинты, быстро поправила косынку и тоже уставилась на незнакомого офицера, который стоял в дверях, не говоря ни слова.
— Пройдите за ширму, — сказал доктор, — сейчас я вас посмотрю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124