— Вот недотёпы! — обернулся Белкин. — И кто вас сделал, таких недоумков?
Разговор прервал Тютькин:
— Шш-ш! Глядите…
Из орешника вышла небольшая птица в ярком красно-жёлтом оперении с чёрной головкой. Она подошла к стволу дерева метрах в тридцати от того места, где отдыхали артиллеристы, и начала что-то искать среди корней.
Тютькин тихо встал, замахнулся стреляной гильзой от 37-миллиметрового снаряда, крадучись сделал несколько шагов.
— Не попадёт! — заявил Куркин.
Писарчуку эта охота не понравилась:
— Не трожь! На что она тебе?
Тютькин уже швырнул гильзу. По странной случайности он попал. Птица крикнула, как человек, вспорхнула и упала на траву. Она ещё билась, когда Тютькин поднял её за пёстрое крыло:
— Учитесь. Вот у кого прицел!
Никто не похвалил его за меткость. Из размозжженной чёрной головки упало на траву несколько тёмных капель.
Белкин плюнул:
— Вот дурило! Что он тебе сделал?
— Кто?
— Хататут. Самая полезная птица. И красивая, — добавил он в раздумье.
Тютькин помахал в воздухе трупиком. Птица стала как будто меньше. Пёрышки вздыбились, окраска поблекла. Размахнувшись, Тютькин забросил свой трофей в кусты. В ушах у Сомина все ещё звучал предсмертный крик птицы. Он не сказал ничего, чтобы не показаться сентиментальным. Белкин тоже не считал нужным обсуждать поступок Тютькина. Птица уже убита. О чем же говорить? Неожиданно взял слово Лавриненко:
— Чтоб у тебя, Тютькин, руки отсохли! Теперь за того хататута сам загнёшься. Примета есть. Хоть бы тебя нелёгкая унесла из нашего расчёта, а то для тебя будет бомба, а все мы, не дай господи, невинно пострадаем.
Обычно пророчества Лавриненко и его вечные приметы вызывали только смех, но сейчас никто не улыбнулся. Поверить — не поверили. Какое значение имеет хататут, когда идёт война? Но все-таки всем было неприятно.
— Пора за ужином, — напомнил командир орудия Белкин, — тебе идти, Писарчук. А там и на боковую, где кто устроится.
Однако ночевать на новом месте не пришлось. Жалобно прогудел зуммер полевого телефона. Младшего лейтенанта требовали в штаб. Приказано было приготовиться к выходу.
— Опять война! — констатировал Ваня Гришин.
Лавриненко что-то добавил в связи с хататутом, но Сомин не услышал очередного пророчества. Затянув ремень, он спустился на дорогу и быстро пошёл к штабу. Артиллеристы укладывали свои пожитки.
Спустя полчаса оба автоматических орудия вышли вслед за машинами первого дивизиона на выполнение боевого задания. Это была первая операция в горах. Арсеньев лично вручил Николаеву ленты для бескозырок с надписью «Ростов».
— Выдать всем. Пусть носят и знают!
Предстояло пройти километров сорок по горной дороге в направлении хутора Фанагорийского. Там завязались бои с горно-стрелковыми войсками. Хутор несколько раз переходил из рук в руки, но немцы упорно держались на горе Фонарь, откуда контролировались все подходы к хутору.
Теперь моряки едва ли могли встретить своего обычного противника — танки. Гораздо опаснее была авиация, поэтому все были очень довольны безлунной ночью. Пожалуй, никто, кроме командира дивизиона Николаева, выезжавшего в разведку вместе с Земсковым, не представлял себе, как затрудняет продвижение эта глубокая тьма, когда в двух шагах исчезает силуэт человека.
Как только свернули с шоссе, Николаев остановил колонну и ещё раз предупредил всех водителей:
— Ехать как можно осторожнее. Фар не включать ни в коем случае. Броды переезжать на низших передачах, чтобы не заглох мотор.
Тронулись. Тропа вела по краю обрыва. Потом она спустилась в каменистое русло горной речки. Машины то и дело натыкались на камни. Ехали со скоростью пешехода, потому что перед каждой машиной шёл человек, указывая путь. Но это мало помогало. Шофёры не видели проводников. Высокие автомобили цеплялись за ветки деревьев, застревали в рытвинах. Ежеминутно останавливались, чтобы вытащить то одну, то другую застрявшую машину.
На одной из вынужденных остановок к командиру дивизиона подошёл краснофлотец. В его руке что-то светилось холодным сиянием.
— В чем дело? — спросил Николаев. В темноте он не узнавал подошедшего. — Что это у вас?
— Я — Газарян, — боец протянул светящийся предмет, — это гнилушка, товарищ старший лейтенант. Видите, как светит? Если идти перед машиной, водителю будет видно, куда ехать.
— Молодец! Хорошая мысль! — Николаев позвал командиров обеих батарей. — Прикажите, чтобы перед каждой машиной шёл боец с такой щепкой.
Идея оказалась действительно удачной. Гнилушки давали очень мало света, но, следуя за ними, водители уже не теряли из виду проводника. Осторожно лавируя среди камней и деревьев, машины продвигались вперёд.
Тропа расширилась. Горы чуть отступили вправо и влево. Это была площадка, заранее выбранная разведчиками для огневой позиции. Тут встретил машины дивизиона полковой разведчик Иргаш. Он повёл Николаева на наблюдательный пункт. Вероятно, густая чернота ночи казалась Иргашу только серой. Он ни разу не оступился, уверенно шагая между рытвинами и камнями, в то время как Николаев то и дело натыкался на препятствия. Ветки хлестали его по лицу, камни подкатывались под ноги.
Они долго карабкались по скалам, цепляясь за деревья, которые росли прямо из расселин. Николаев не переставал ругаться вполголоса. Наконец взобрались на кручу. Здесь уже ждал Земсков. С горы было видно, как в отдалении взлетают ракеты. Иногда мелькали цепочки трассирующих пуль.
— Хутор Фанагорийский, — показал Земсков, — а правее — высота Фонарь.
Послышался гул самолёта, и вдруг все озарилось вокруг — лесистые склоны гор, узкая тропа, по которой прошёл дивизион, и площадка, выбранная под огневую позицию. В воздухе висела гроздь белых шаров. Они медленно опускались на невидимом парашюте, заливая всю окрестность мертвенно-зеленоватым, но довольно ярким светом. В отдалении выплыла из мрака гора Фонарь. Осветительная ракета разгоралась все ярче. При этом свете можно было даже читать. Светящийся сок стекал с белых шаров. Капли падали вниз и пропадали, а наверху кружил самолёт, высматривая добычу. Так продолжалось минут десять. Постепенно свет слабел. Глубокие тени снова сомкнулись над дивизионом.
Николаев не стал терять времени. Раздался залп. Глухо загудело в горах многократное эхо. Ещё не успели стихнуть отголоски разрывов, как снова появились самолёты. Приближаясь справа и слева, они выпустили по две ракеты.
— Засекают! — сказал Николаев. — Уходим!
Машины тронулись в обратный путь. В глубоком ущелье, заранее выбранном разведчиками, дивизион встретил рассвет.
— Ну, как нравится горная война? — спросил Земсков.
Командир дивизиона не ответил на шутку. Он думал о следующей ночи, когда придётся давать залп с той же позиции, уже, вероятно, засечённой врагом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124