Земсков усмехнулся:
— Вы шутите, конечно, товарищ подполковник. Полк наступает, а начальник разведки поедет в тыл?
— Придётся освободить вас от этой должности, товарищ Земсков, — сказал генерал. — Вы сами приняли на себя командование полком, провели бой, даже комбатов назначаете.
Земсков не понимал, почему Назаренко улыбается.
— Обстановка заставила, товарищ генерал.
— Вот именно — обстановка! — Назаренко перестал улыбаться. — Я посоветовался с подполковником Яновским и решил назначить вас исполняющим обязанности командира полка. Есть у вас вопросы?
— Да. Я полагаю, морским полком должен командовать моряк.
— Разрешите, товарищ генерал? — поднялся Николаев. Назаренко кивнул ему головой.
— Приказы не обсуждают, а выполняют, — сказал Николаев, — но если уж речь зашла о моряках, я считаю — капитан Земсков давно стал моряком.
— Ясно? — спросил генерал. — Товарищи офицеры, обязанности командира полка выполняет капитан Земсков. Начальником штаба временно назначаю капитана Ермольченко, первым помощником начальника штаба — старшего лейтенанта Рощина, начальником разведки — лейтенанта Бодрова. Новых людей ждать сейчас некогда, а там — посмотрим. Завтра полк снова будет в бою. Карту!
СТОЯЩИЕ В СТРОЮ
ЭПИЛОГ
В конце августа 1944 года мотомехчасти Третьего Украинского фронта переправились западнее Измаила через Дунай и устремились к Констанце. Танки, бронетранспортёры, гвардейские миномётные части стремительно продвигались по степным трактам. В то же время к Констанце подошли корабли Черноморского флота. Прямо в гавань ворвались торпедные катера, морские охотники, базовые тральщики с десантом. Двойным ударом с суши и с моря город был взят.
В ранний предутренний час на главной улице Карол, тянущейся из глубины суши к морю, появились высокие, скошенные назад машины под брезентовыми чехлами. На дверке каждой из них был изображён якорь.
Колонна шла мимо пепельно-серого здания с чёрной надписью над аркой входа: «Der feste Burg ist unser Gott!»
— Похоже — церковь, а что написано? — спросил один из шофёров сидевшего рядом офицера в морской фуражке.
Командир гвардейской батареи Сомин ответил:
— Это, Ваня, немецкая церковь, а написано: «Наш бог — неприступная крепость!»
— Не очень уж она оказалась неприступная, — засмеялся Ваня Гришин, — долбаем их и гоним. При чем тут бог, когда сами драпают, как сказал бы «преподобный».
— Не стоит о нем вспоминать, Ваня, в такой день. Чувствуешь? Мы пришли по суше в тот порт, перед которым три года назад развевался в бою Флаг миноносца. Флаг корабля Арсеньева!
На другой машине — открытой полуторке с пулемётом — рыжеватый главстаршина с гитарой в руках радостно воскликнул:
— Узнаю этот дом! Я его видел с моря. И вон те трубы!
Из кабины высунулся старший лейтенант Бодров:
— Травишь, Валерка! — он внимательно присмотрелся к высоким трубам, которые поднимались над черепичными крышами, как зубья вилки. — А может и не травишь. Что-то такое, помнится, и я видел.
По прямому, как стрела, проспекту, усаженному липами и клёнами, колонна вышла на просторную площадь, в центре которой стоял на постаменте бронзовый римлянин в тоге. От площади веером расходились три улицы. Колонна двинулась по одной из них, между двумя рядами массивных мрачных зданий. Плавно изгибаясь, улица шла под уклон, и вдруг неожиданно открылось море — просторная гавань, ограждённая волнорезом с толстым маяком на конце. У причалов стояли советские корабли — торпедные катера, тральщики, десантные баржи.
Повернув налево, колонна прошла мимо серого вычурного здания с броской надписью латинским шрифтом: «Casino». Этот дом командир дивизиона Николаев хорошо помнил. Он различил его раньше других построек с командно-дальномерного пункта, когда Арсеньев подвёл свой корабль «на пистолетный выстрел» к вражеской базе.
Пройдя ещё несколько сот метров вдоль разрушенной снарядами каменной баллюстрады, о которую разбивались волны, колонна остановилась.
У самой пенистой кромки прибоя вонзилась в расселину между замшелых камней лёгкая мачта. Двое матросов с автоматами на груди застыли около неё с обеих сторон. Через несколько минут весь полк выстроился на набережной. Моряки стояли лицом к гавани. За их спиной раскинулся освобождённый от фашистов город, а впереди лежало море.
Солнце ещё не взошло, но небо на востоке, там, где за морем лежала родная земля, уже порозовело. С каждой секундой все ярче разливалось золотое зарево, и, наконец, край солнечного диска показался над горизонтом. Вспыхнули ордена и медали на фланелевках и кителях…
Солнце шло с востока, из-за моря. Несколько минут назад оно уже осветило якоря из снарядных гильз, оставленные полком на его пути — в степях и в лесах, на берегах рек и на горных перевалах. В этот час в сознании каждого из стоящих в строю незримые встали в строй матросы и офицеры, оставшиеся в пути и проложившие этот путь.
«Путь ещё не окончен, — думал Яновский, — сейчас только короткая передышка. Кто из стоящих в строю дойдёт до конца? Но разве есть конец? Победа близка, но в её лучах встают уже другие победы. Где предел дерзаний народа, осуществляющего мечту человечества? Ведь ради этих будущих мирных побед творит советский солдат и матрос своё дело жизни, собственной смертью преодолевая смерть. Нет конца пути, нет предела! Поколения сменяются на земле, оставляя друг другу завоёванные рубежи. Значит — бессмертие. Бессмертие народа и бессмертие тех, кто отдал свою жизнь в пути. Арсеньев, Шацкий, Людмила… Тысячи и десятки тысяч других безвозвратных потерь. Каждый из этих людей в отдельности неповторим, каждый из них — незаменим для матерей, для друзей, для любимых, но есть великий символ в том, что рядовой матрос заменяет убитого командира орудия, командир взвода — командира батареи. Так шагнул вперёд из полкового строя в час гибели Арсеньева человек, верность которого оказалась сильнее отчаяния и горя, сильнее смерти и страха смерти».
Командир полка гвардии майор Земсков, как и все, смотрел на море, откуда только что появился край солнечного диска. Может быть, в это ярчайшее утро Андрей снова видел, как уходила луна из окошка заброшенной мельницы. Он отвёл глаза от горизонта и встретился взглядом с Соминым, стоявшим на фланге своей батареи. Глаза Сомина были такими же ясными, широко открытыми, как три года назад на формировочном пункте в затемнённой Москве, но прежняя восторженность уступила место уверенному спокойствию. Теперь это были чуть усталые глаза человека посуровевшего и возмужавшего в ранней военной зрелости.
Земсков улыбнулся. Тень сбежала с его лица. Он окинул взглядом весь строй и подал команду:
— Полк… На Флаг — смирно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124