Это придёт. Это будет. Куда важнее то, что люди уверились в своих силах, что созрело в человеческих душах наше наступление, как созревает крепкий и здоровый плод на здоровом дереве, даже если поранили его тело жестокие морозы.
Генерал поднялся на высотку, где недели две назад он встретился с Арсеньевым. Арсеньев снова был тут. Он направлял огонь двух дивизионов, которые прокладывали путь наступающим подразделениям шахтёрской дивизии. Немцы вели огонь по высотке из артиллерии крупного калибра. Снаряды врезались в склон, подымая грязевые каскады. Эта вражеская батарея была в недосягаемости для артиллеристов поливановской дивизии и гвардейских дивизионов Арсеньева. Но ещё вчера занёс её на свой планшет старший лейтенант Земсков, когда, карабкаясь по горам, как дикие козы, его разведчики уточняли расположение огневых средств врага.
Земскова везли на тряской полуторке в обратный путь через Лысую гору, а в Хуторе Красном командир дивизиона Николаев отмечал на планшете Земскова уже накрытые цели.
Дождь перестал. Облако с серой горбатой спиной и оранжевым брюхом сползало с макушки Лысой горы в золотистый разлив заката.
— Ну, ещё один залп. Цель номер двенадцать.
Николаев обвёл кружком крупнокалиберную батарею, спрятавшуюся глубоко в складках гор. Её не видно было отсюда, но твёрдая рука разведчика отметила на планшете все, что надо артиллеристу: буссоль и прицел.
Двух минут было достаточно для подготовки данных. Николаев учёл высоту своей огневой позиции, определил необходимую плотность огня и подал команду. Восемь командиров установок взялись за рукоятки на пультах управления боевых машин. Машины стояли шеренгой на каменистой площадке у самого обрыва, а чуть правее колыхался на шесте, воткнутом в расселину между камней, розовеющий в закатных лучах Военно-морской флаг.
Николаев поднял пистолет. Лёгкий нажим пальца, и загудели, зашумели привычным ураганом реактивные снаряды. Прошло больше минуты, прежде чем ухо комдива уловило глухие звуки разрывов. Цель № 12 была накрыта. И тотчас же на высотке, где находился командный пункт Арсеньева, перестали рваться снаряды. Арсеньев, конечно, не мог знать, почему замолкла батарея, как не знал и Николаев, кого он выручил своим залпом.
Полки шахтёрской дивизии продвинулись вперёд и заняли новые позиции. Об этом было немедленно доложено в штаб армии, где операцию Поливанова оценили как существенный успех после долгого периода отступления. В штабе Закавказского фронта, получив боевое донесение армии, передвинули несколько флажков на большой карте. Один из них отмечал продвижение шахтёрской дивизии. А в ставке Верховного Командования даже не передвинули флажка. Сообщение Закфронта учли среди множества других, в том числе и более существенных сообщений с фронтов Великой Отечественной войны.
Наутро сводка Советского Информбюро сообщила: «В районе Туапсе — бои местного значения. Наши части улучшали свои позиции».
— Слыхали? — спросил генерал Поливанов. — Вот и о нас заговорило московское радио.
Арсеньев сдержанно кивнул. Командир стрелкового полка, молодой подполковник с удивлёнными детскими глазами и румяным лицом, на котором чёрные усики казались приклеенными из озорства, вытащил из кармана немецкую фляжку, обшитую сукном:
— Выпьем за это дело, товарищ генерал?
— Не рано ли? — прищурился Поливанов. — Думаешь невесть какую победу одержали?
— Какую-никакую, а выпить стоит, — сказал подполковник, отвинчивая крышечку.
Поливанов жестом указал всем, находившимся в блиндаже, чтобы они садились. Потом прищурился на подполковника, чуть наклонив по своей привычке голову:
— Ты уже, по-моему, не первую выпиваешь в честь победы? — он взял у подполковника фляжку. — Так что, пожалуй, посмотри, а мы, так и быть, выпьем на прощанье с командиром моряков.
Генерал налил понемножку в несколько кружек, подумал и передал одну из них помрачневшему подполковнику. Тот сразу повеселел:
— Ну, чтоб не в последний раз, товарищ генерал!
— Чтоб не в последний раз шахтёрам вместе с моряками бить фашистов! — уточнил генерал.
Выпили. Попрощались. Арсеньев вышел из блиндажа и спустился знакомой тропкой на дорогу. Там уже стояли в походном порядке оба дивизиона. Полк перебрасывали на другой участок фронта.
ГЛАВА IX
ДОКТОР ШАРАПОВА
1. ГОСПИТАЛЬ
А ндрей Земсков лежал на спине в кузове полуторки. Он почти не чувствовал боли. Только при резких толчках что-то вонзалось в ногу пониже колена, и тогда всю ногу от кончиков пальцев до бедра охватывало огнём. Потом жар и боль отходили, но он инстинктивно ждал нового толчка. Шофёр ехал очень осторожно, и все-таки разведчик Иргаш поминутно перегибался через борт, чтобы крикнуть в кабину:
— Тихо ехай! Не снаряды везёшь!
Земсков видел только небо — однообразное, белесое, затянутое сплошным покровом туч. Темнело. Начинался дождь. Иргаш попытался укрыть своего командира с головой, но Земсков сбросил плащ-палатку:
— Я ещё не покойник!
Ему нравилось смотреть, как падают, обгоняя друг друга, дождевые капли. Человеку редко приходится наблюдать их в таком ракурсе — снизу вверх. Впрочем, однажды Земсков видел летящие капли именно так. Это было очень давно, в Ленинграде на проспекте Майорова. Он лежал на спине на широком подоконнике, закинув голову. Капли летели с лепного карниза прямо ему в лицо, а Зоя пыталась втащить его в комнату и никак не могла. Это было очень смешно. Потом она тоже влезла на подоконник, легла рядом с Андреем и начала целовать его, а капли летели и летели на них обоих.
Теперь эти воспоминания не причиняли боли. Будто все было с кем-то другим. Земсков закрыл глаза. Тяжёлая капля упала на его губы. Вот если бы сейчас почувствовать женские губы, горячие, чуть влажные, как тогда в Майкопе перед уходом с сеновала. И большие глаза совсем рядом — одни глаза с отблеском пожара.
Он отогнал от себя ненужные мысли. Иргаш дремал, свернувшись калачиком в углу, подложив под голову вместо подушки бинокль Земскова в почерневшем от времени футляре.
«Зря не оставил бинокль Косотрубу, — подумал Земсков. — На что он мне в госпитале? И пистолет тоже». — Теперь его мысли потекли в другую сторону. Земсков вспоминал каждый шаг, каждый поворот дороги в последней разведке. Он взял с собой четверых — Косотруба, Журавлёва, Иргаша и нового бойца Некрасова, недавно зачисленного в полк. Он шли вдоль передовой линии, потом поднялись на гору. Через ручей было перекинуто скользкое бревно. Косотруб перешёл первым, балансируя для смеха, как балерина. Вторым легко перебежал Иргаш. Журавлёв пошёл просто, по-деловому. В самом конце он поскользнулся, с трудом удержал равновесие, сделал ещё несколько очень осторожных шагов и встал рядом с Косотрубом на другом берегу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Генерал поднялся на высотку, где недели две назад он встретился с Арсеньевым. Арсеньев снова был тут. Он направлял огонь двух дивизионов, которые прокладывали путь наступающим подразделениям шахтёрской дивизии. Немцы вели огонь по высотке из артиллерии крупного калибра. Снаряды врезались в склон, подымая грязевые каскады. Эта вражеская батарея была в недосягаемости для артиллеристов поливановской дивизии и гвардейских дивизионов Арсеньева. Но ещё вчера занёс её на свой планшет старший лейтенант Земсков, когда, карабкаясь по горам, как дикие козы, его разведчики уточняли расположение огневых средств врага.
Земскова везли на тряской полуторке в обратный путь через Лысую гору, а в Хуторе Красном командир дивизиона Николаев отмечал на планшете Земскова уже накрытые цели.
Дождь перестал. Облако с серой горбатой спиной и оранжевым брюхом сползало с макушки Лысой горы в золотистый разлив заката.
— Ну, ещё один залп. Цель номер двенадцать.
Николаев обвёл кружком крупнокалиберную батарею, спрятавшуюся глубоко в складках гор. Её не видно было отсюда, но твёрдая рука разведчика отметила на планшете все, что надо артиллеристу: буссоль и прицел.
Двух минут было достаточно для подготовки данных. Николаев учёл высоту своей огневой позиции, определил необходимую плотность огня и подал команду. Восемь командиров установок взялись за рукоятки на пультах управления боевых машин. Машины стояли шеренгой на каменистой площадке у самого обрыва, а чуть правее колыхался на шесте, воткнутом в расселину между камней, розовеющий в закатных лучах Военно-морской флаг.
Николаев поднял пистолет. Лёгкий нажим пальца, и загудели, зашумели привычным ураганом реактивные снаряды. Прошло больше минуты, прежде чем ухо комдива уловило глухие звуки разрывов. Цель № 12 была накрыта. И тотчас же на высотке, где находился командный пункт Арсеньева, перестали рваться снаряды. Арсеньев, конечно, не мог знать, почему замолкла батарея, как не знал и Николаев, кого он выручил своим залпом.
Полки шахтёрской дивизии продвинулись вперёд и заняли новые позиции. Об этом было немедленно доложено в штаб армии, где операцию Поливанова оценили как существенный успех после долгого периода отступления. В штабе Закавказского фронта, получив боевое донесение армии, передвинули несколько флажков на большой карте. Один из них отмечал продвижение шахтёрской дивизии. А в ставке Верховного Командования даже не передвинули флажка. Сообщение Закфронта учли среди множества других, в том числе и более существенных сообщений с фронтов Великой Отечественной войны.
Наутро сводка Советского Информбюро сообщила: «В районе Туапсе — бои местного значения. Наши части улучшали свои позиции».
— Слыхали? — спросил генерал Поливанов. — Вот и о нас заговорило московское радио.
Арсеньев сдержанно кивнул. Командир стрелкового полка, молодой подполковник с удивлёнными детскими глазами и румяным лицом, на котором чёрные усики казались приклеенными из озорства, вытащил из кармана немецкую фляжку, обшитую сукном:
— Выпьем за это дело, товарищ генерал?
— Не рано ли? — прищурился Поливанов. — Думаешь невесть какую победу одержали?
— Какую-никакую, а выпить стоит, — сказал подполковник, отвинчивая крышечку.
Поливанов жестом указал всем, находившимся в блиндаже, чтобы они садились. Потом прищурился на подполковника, чуть наклонив по своей привычке голову:
— Ты уже, по-моему, не первую выпиваешь в честь победы? — он взял у подполковника фляжку. — Так что, пожалуй, посмотри, а мы, так и быть, выпьем на прощанье с командиром моряков.
Генерал налил понемножку в несколько кружек, подумал и передал одну из них помрачневшему подполковнику. Тот сразу повеселел:
— Ну, чтоб не в последний раз, товарищ генерал!
— Чтоб не в последний раз шахтёрам вместе с моряками бить фашистов! — уточнил генерал.
Выпили. Попрощались. Арсеньев вышел из блиндажа и спустился знакомой тропкой на дорогу. Там уже стояли в походном порядке оба дивизиона. Полк перебрасывали на другой участок фронта.
ГЛАВА IX
ДОКТОР ШАРАПОВА
1. ГОСПИТАЛЬ
А ндрей Земсков лежал на спине в кузове полуторки. Он почти не чувствовал боли. Только при резких толчках что-то вонзалось в ногу пониже колена, и тогда всю ногу от кончиков пальцев до бедра охватывало огнём. Потом жар и боль отходили, но он инстинктивно ждал нового толчка. Шофёр ехал очень осторожно, и все-таки разведчик Иргаш поминутно перегибался через борт, чтобы крикнуть в кабину:
— Тихо ехай! Не снаряды везёшь!
Земсков видел только небо — однообразное, белесое, затянутое сплошным покровом туч. Темнело. Начинался дождь. Иргаш попытался укрыть своего командира с головой, но Земсков сбросил плащ-палатку:
— Я ещё не покойник!
Ему нравилось смотреть, как падают, обгоняя друг друга, дождевые капли. Человеку редко приходится наблюдать их в таком ракурсе — снизу вверх. Впрочем, однажды Земсков видел летящие капли именно так. Это было очень давно, в Ленинграде на проспекте Майорова. Он лежал на спине на широком подоконнике, закинув голову. Капли летели с лепного карниза прямо ему в лицо, а Зоя пыталась втащить его в комнату и никак не могла. Это было очень смешно. Потом она тоже влезла на подоконник, легла рядом с Андреем и начала целовать его, а капли летели и летели на них обоих.
Теперь эти воспоминания не причиняли боли. Будто все было с кем-то другим. Земсков закрыл глаза. Тяжёлая капля упала на его губы. Вот если бы сейчас почувствовать женские губы, горячие, чуть влажные, как тогда в Майкопе перед уходом с сеновала. И большие глаза совсем рядом — одни глаза с отблеском пожара.
Он отогнал от себя ненужные мысли. Иргаш дремал, свернувшись калачиком в углу, подложив под голову вместо подушки бинокль Земскова в почерневшем от времени футляре.
«Зря не оставил бинокль Косотрубу, — подумал Земсков. — На что он мне в госпитале? И пистолет тоже». — Теперь его мысли потекли в другую сторону. Земсков вспоминал каждый шаг, каждый поворот дороги в последней разведке. Он взял с собой четверых — Косотруба, Журавлёва, Иргаша и нового бойца Некрасова, недавно зачисленного в полк. Он шли вдоль передовой линии, потом поднялись на гору. Через ручей было перекинуто скользкое бревно. Косотруб перешёл первым, балансируя для смеха, как балерина. Вторым легко перебежал Иргаш. Журавлёв пошёл просто, по-деловому. В самом конце он поскользнулся, с трудом удержал равновесие, сделал ещё несколько очень осторожных шагов и встал рядом с Косотрубом на другом берегу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124