— Смотри, командир!
Вся площадка была вспахана снарядами. Здесь не осталось ни одного дерева, ни одного куста. Машины, объезжая воронки, с трудом пробирались по развороченной земле.
— Молодец старший лейтенант Николаев! — заметил Гришин. — Арсеньевская выучка. Хороши бы мы были на той позиции! А немецкую разведку ликвидировали чисто! Тех двоих комдив тоже не выпустил. А Шацкий-то? Сила! Помнишь, как Земсков его учил «самбо»? Наверно, пригодилось. Как ты считаешь?
Сомин не ответил ему. Все было безразлично.
На следующий день Сомин принёс Николаеву краснофлотскую книжку Лавриненко.
— Пытался перебежать к немцам.
По мрачному лицу Сомина Николаев и Барановский поняли все без слов.
Барановского это происшествие взволновало больше, чем столкновение с немецкой разведкой. Барановский, ещё будучи в редакции флотской газеты, не раз слышал о «Ростовцах» Арсеньева, и вдруг — предатель!
— Как же так? — Он прилаживал свои разбитые очки, потом снова прятал их в карман. — В таком полку — предатель, перебежчик! Значит, плохо знаем людей, в частности вы, товарищ младший лейтенант.
— Оставь его сейчас, — сказал Николаев. — Правильно поступил, Сомин! Собаке — собачья смерть. В полку разберёмся.
В Каштановую рощу они прибыли только две недели спустя. Происшествие во взводе ПВО — ПТО наделало немало шума в полку. Николаев доложил о ЧП. Арсеньев побледнел от ярости:
— Не успели сформировать полк и тут же опозорились!
Арсеньева не могло успокоить то, что первый дивизион ещё до сформирования полка восемнадцать дней успешно вёл бои и получил благодарность от командира стрелковой дивизии. «Что хорошо — то хорошо — иначе и быть не может, но как среди старых бойцов оказался предатель?» Этого Арсеньев понять не мог. Ему казалось, что на Флаг миноносца легла позорная тень.
Коржиков немедленно провёл собрания во всех подразделениях. Уполномоченный «Смерш» исписал целую тетрадку. Он расспрашивал не только Сомина, но и каждого бойца с первого автоматического орудия. Сомину надоело отвечать на вопросы. Каждый хотел узнать подробности. Все ругали паршивца-Лавриненко и одобряли решительность Сомина. Не было только человека, которому сам Сомин хотел бы рассказать, как он своими руками убил изменника. Земсков уже трое суток находился в разведке. Ему было приказано пройти вдоль передовых позиций противника в районе посёлка Шаумян, куда должны были выступить в ближайшие дни второй и третий дивизионы.
В последние дни на передовой Сомин уже начал забывать о своём выстреле. Там некогда было предаваться размышлениям. Но, оказавшись в полку, он снова почувствовал ту самую тяжесть, которая угнетала его после убийства Лавриненко. Доводы логики здесь были бессильны.
В свободное время Сомин уходил в лес. Каштановая роща из темно-зеленой стала золотисто-коричневой. Горы тонули в облаках. Листья покрывали землю. Они падали целыми охапками. Только дубы были ещё зелёными. Яркие и печальные краски осени обтекали их стороной.
Во время одной из своих прогулок Сомин забрёл на поляну, где стоял новенький санитарный автобус, точно такой же, как тот, что остался в Майкопе. Рядом была раскинута большая палатка с красным крестом. У входа сидела на пеньке Людмила. Вокруг неё, вперемешку с опавшими листьями, белели клочки бумаги. Девушка что-то писала. Увидев Сомина, она скомкала листок и сунула его в карман. Оба обрадовались друг другу. Людмила нашла, что Володя возмужал и даже вырос. Она только вчера прибыла в полк. Яновского отправили на самолёте в Москву, и в Сочи ей больше нечего было делать.
— Надоело там до смерти, — рассказывала она, — соскучилась по своим. Только Владимира Яковлевича жалко. А как вы тут?
«Сейчас начнёт расспрашивать про Лавриненко, — подумал Сомин, — наверно уже знает».
Но Людмилу интересовало другое:
— Земскова ты видел давно?
— Не очень. Недели две назад.
— А я — очень давно — два месяца назад. Он скоро вернётся? Как ты думаешь?
Сомин не мог сказать ничего определённого. Он просидел у Людмилы часа полтора. Разговор все время возвращался к Земскову.
— Он говорил тебе что-нибудь обо мне? — в десятый раз спросила девушка.
Сомин пожал плечами.
— Для чего ты остригла косу? Хорошие волосы. Жалко.
— Жалко, жалко! — передразнила она. — У осы жалко знаешь где? Ты бы посмотрел, какие были волосы, когда прилетела в Сочи. Войлок! Ни расчесать, ни помыть. Я ж прямо из Майкопа пришла. С Андреем. А он не говорил с тобой обо мне?
— Сколько раз можно спрашивать одно и то же? У Андрея хватает мороки и без тебя.
— Это верно. Тем более, ему наплели здесь, наверно, черт-те чего…
— О тебе?
— Ты понимаешь, Володька, — она легла рядом с ним на сухие листья, — там был один пограничник, капитан, очень хороший парень. Мне он, конечно, как зайцу свисток, но только выйду из госпиталя — капитан тут как тут. А Владимир Яковлевич все время меня отсылает: «Чего ты сидишь в палате, — говорит, — как привязанная?» Но ты мне верь, Володька, ничего с тем пограничником у меня не было. Раз идём мы по берегу, зашли довольно далеко…
— Постой, постой, — засмеялся Сомин, — раз он тебе ни к чему, зачем ты с ним таскалась?
— А ты кто такой? Особый отдел или мой муж? — в её глазах загорелись знакомые Сомину бешеные огоньки. — Я тебе как человеку говорю!
Сомин махнул рукой:
— Бедный будет парень твой муж. Ну тебя, Людмила, с твоими рассказами. Мне и без тебя тошно!
Бешеные огоньки погасли. Людмила дотронулась пальцем до руки Сомина:
— Я знаю, почему тебе тошно. Плюнь, Володя. Я вот думаю: Андрей и Валерка пошли в Майкоп, чтобы вытащить нас оттуда, чтобы нас не забрали немцы, а твой «преподобный» — сам к ним полез.
— Это я без тебя знаю, — прервал её Сомин, — и нисколько не жалею, что пристрелил его. Другое меня мучает. Почему я раньше не разгадал его? Ведь по всему паршивый был парень. А разгадай я его раньше, можно было человека воспитать, а не расстрелять.
Людмила внимательно слушала, лёжа на листьях и подперев подбородок ладонями. Сомин начал сворачивать самокрутку. Газета рвалась, и махорка сыпалась на стриженые волосы Людмилы.
— Володя, ты помнишь, как я ему фонарь подставила?
— Ну, помню.
— Знаешь, за что?
— Не трудно догадаться.
— Нет, ты не знаешь. То, что он ко мне полез — это мура. Живой человек и сколько времени без бабы. Это я могу понять. Лично мне он не подходит. Я ему так и сказала: «Что есть — не про твою честь», а он мне отвечает: «Твоих командиров, когда немцы победят, всех перестреляют, а солдата никто не тронет. Жинка у меня хворая. Я уже порешился к ней не ворочаться. Специальность моя железнодорожная — всегда пригодится. Будешь у меня жить, как пышка в масле», — и снова лезет под одеяло своими погаными лапами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124