Персы с молчаливой благодарностью положили на него убитого и, заслонив смятое лицо скрещенными рукавами халата, понесли труп к конвейеру. За убитым гурьбой двинулись рабочие. Когда шествие отошло шагов на тридцать, сзади сухо чавкнула скала и подорванный выступ грузно осунулся вниз. Все оглянулись.
– Вишь, скала, и то знает: начальства не тронь! – раздался в общей тишине вызывающий голос Тарелкина. – Ей только нашего рабочего брата дави!
Шествие медленно продвигалось дальше.
– Долго будешь жить, Тарелкин, – отчётливо сказал Морозов, проходя мимо бригадира.
Он был уже у конвейера и, приложив рупором руки ко рту, кричал:
– О-ста-но-вить ра-бо-ту!
Оборвался дребезжащий лязг тачек. Последние куски породы ползли вверх. За обломками скалы поползла пустая лента.
– Остановить!
Транспортёр остановился. Шествие с убитым подошло к конвейеру.
– Положите убитого на транспортёр! – приказал Морозов.
Рабочие бережно уложили на широкую ленту разможжённое тело в новом халате со скрещенными на лице рукавами. Казалось, что убитый заслоняет руками изуродованное лицо.
– Трогай!
Лента конвейера медленно потекла. Труп в пёстром халате величественно и плавно поплыл вверх по отлогому скату кавальера. На восемнадцати экскаваторах протяжно загудели гудки. И вдруг, словно по данному знаку, восемнадцать экскаваторных стрел с пустыми ковшами взметнулись вверх и застыли, как в военном салюте. Труп в ярком халате медленно въезжал на вершину…
Выбравшись из канала, Морозов на гребне столкнулся с бегущим навстречу иностранным писателем.
– Изумительно! Изумительно! – повторял писатель. Глаза его горели.
– Что изумительно? – Морозов смотрел непонимающими глазами на человека в синем берете.
– Изумительно! Эти похороны! Как это величественно! Так не хоронили никогда даже генералов Великой французской революции.
– А-а… – буркнул Морозов. Он только сейчас вспомнил о существовании надоедливого гостя. – Извините. – Он повернулся к. Кларку: – Товарищ Кларк, прикажите немедленно прекратить работы на всём отрезке до восьмого пикета и вывести рабочих из траншеи.
Кларк вопросительно наклонил голову.
– Что вы хотите сказать? Я вас не совсем понимаю. Прекращаем работы?… На как долго?
– Пока не выберем берегов до наклона шестидесяти градусов.
– Товарищ Морозов, вы не знаете, что это значит. Это меньшей мерой тридцати тысяч лишних кубометров скалы. Это откладывает на месяц окончание строительства.
– А что же, по-вашему, лучше гробить рабочих?
– Это есть первый случай.
– Вы знаете сами, что эта паршивая скала раскалывается пластами, как глина. Осталось выбрать ещё три метра глубины. Если сейчас имеем первый случай, то глубже будем иметь их больше.
– Да, но наш наклон берега, как он есть, значительно больше проектного. И потом, ни одна большая работа никогда не обходится без фатальных случаев…
– У нас должна обходиться. Пожалуйста, дайте распоряжение. Вечером, часов в семь, приезжайте ко мне на совещание.
Кларк склонил голову и отошёл.
– Значит, если я хорошо понял, вы решаете увеличить объём работ на тридцать тысяч кубометров? – спросил Морозова иностранный писатель.
– Приблизительно.
– И всё это для того, чтобы избежать несчастных случаев с рабочими?
– А что же в этом удивительного?
– Видите, у меня на родине предприниматель предпочитает умерщвлять ежегодно триста рабочих, чем израсходовать лишние тридцать тысяч на оборудование.
– Да, но это у вас. Чего же вы смеётесь?
– Я совсем не смеюсь. Перед моим приездом сюда я получил письмо от редактора газеты. Он пишет, что будет вынужден отказаться от моих корреспонденций, так как они слишком пристрастны. Увидев сегодня этот несчастный случай, я решил упомянуть о нём в следующей корреспонденции, чтобы показать, что отмечаю не одни только положительные черты. Если я теперь обо всём этом напишу, вы думаете, они поверят, что это объективно?
– А вы сообщите им, что мы опоздаем со строительством, они обрадуются, – злобно усмехнулся Морозов. – И напишите своему редактору, что пристрастие не только у вас: они допрашивают с пристрастием наших товарищей, мы с пристрастием работаем, а в результате получается объективный факт – революция. До свиданья! Мне нужно ещё отдать кое-какие распоряжения.
Три часа спустя в канцелярию к Кларку явилась группа рабочих.
– Чего хотели? – ощетинился Андрей Савельевич, завидев их на пороге. – Раз уж Тарелкин и Кузнецов тут, значит, без бузы не обойтись. Чего приспичило?
– Мы к товарищу начальнику, – выступая вперёд, указал на Кларка Тарелкин. – Делегация.
– Какая ещё делегация? Есть у вас свой рабочком, и – никаких делегаций! Хоть сегодня бузить постыдились бы!
– Подождите, Андрей Савельевич, – поднялся Кларк, объяснявший иностранному писателю схему головного сооружения. – Они могут иметь какое предложение. Не надо тормозить рабочий инициатив.
– Предложение! – недовольно пробурчал уязвлённый прораб. – У них одно предложение: как бы выработки поменьше, а заработки побольше.
– Я вас слушаю, товарищи.
– Да вот, сказали нам, будто работы на скале прекращаются, – берега, что ли, будут расширять, чтобы положе были по случаю сегодняшнего обвала. Говорят, из-за этого строительство на месяц запоздает. Правда это?
– Да, это так, – подтвердил Кларк.
– Так вот, мы пришли заявить насчёт того, что согласны работать добровольцами как есть, чтобы без расширений, и никаких неприятностей от этого администрации не будет. Раз добровольцы, значит по собственному соглашению.
– Администрация вряд ли будет принимать ваше предложение, – строго сказал Кларк. Он был взволнован неожиданным заявлением рабочих и боялся, что его голос дрогнет и выдаст волнение.
– Почему не будет принимать? – удивился Тарелкин. – Кто не хочет, пусть не работает. Подберём пять-шесть бригад из одних добровольцев. Больше не надо. Могут и подписку дать, что по собственному желанию.
– Хорошо, я буду передавать ваше предложение начальнику строительства. Но я повторяю, администрация вряд ли будет соглашаться рисковать вашу жизнь.
– Пусть уж администрация так шибко о нас не беспокоится, – выступил вперёд Кузнецов. – Семи смертям не бывать, а одной не миновать. Сами кричат, и на собраниях, и в газете, мол, строительство – это фронт. А раз фронт, значит надо по-фронтовому. Ежели на фронте случится опасное дело вроде разведки или вылазки, значит кто охотник, тот идёт. А неохота – оставайся, не принуждаем. Так и тут. Раз хотят ребята работать добровольцами – значит, их дело, и администрация тут ни при чём.
– Хорошо, я сегодня буду передавать ваше заявление начальнику.
Рабочие заторопились к выходу.
– Товарищи, – поднялся иностранный писатель, – разрешите мне пожать вам руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
– Вишь, скала, и то знает: начальства не тронь! – раздался в общей тишине вызывающий голос Тарелкина. – Ей только нашего рабочего брата дави!
Шествие медленно продвигалось дальше.
– Долго будешь жить, Тарелкин, – отчётливо сказал Морозов, проходя мимо бригадира.
Он был уже у конвейера и, приложив рупором руки ко рту, кричал:
– О-ста-но-вить ра-бо-ту!
Оборвался дребезжащий лязг тачек. Последние куски породы ползли вверх. За обломками скалы поползла пустая лента.
– Остановить!
Транспортёр остановился. Шествие с убитым подошло к конвейеру.
– Положите убитого на транспортёр! – приказал Морозов.
Рабочие бережно уложили на широкую ленту разможжённое тело в новом халате со скрещенными на лице рукавами. Казалось, что убитый заслоняет руками изуродованное лицо.
– Трогай!
Лента конвейера медленно потекла. Труп в пёстром халате величественно и плавно поплыл вверх по отлогому скату кавальера. На восемнадцати экскаваторах протяжно загудели гудки. И вдруг, словно по данному знаку, восемнадцать экскаваторных стрел с пустыми ковшами взметнулись вверх и застыли, как в военном салюте. Труп в ярком халате медленно въезжал на вершину…
Выбравшись из канала, Морозов на гребне столкнулся с бегущим навстречу иностранным писателем.
– Изумительно! Изумительно! – повторял писатель. Глаза его горели.
– Что изумительно? – Морозов смотрел непонимающими глазами на человека в синем берете.
– Изумительно! Эти похороны! Как это величественно! Так не хоронили никогда даже генералов Великой французской революции.
– А-а… – буркнул Морозов. Он только сейчас вспомнил о существовании надоедливого гостя. – Извините. – Он повернулся к. Кларку: – Товарищ Кларк, прикажите немедленно прекратить работы на всём отрезке до восьмого пикета и вывести рабочих из траншеи.
Кларк вопросительно наклонил голову.
– Что вы хотите сказать? Я вас не совсем понимаю. Прекращаем работы?… На как долго?
– Пока не выберем берегов до наклона шестидесяти градусов.
– Товарищ Морозов, вы не знаете, что это значит. Это меньшей мерой тридцати тысяч лишних кубометров скалы. Это откладывает на месяц окончание строительства.
– А что же, по-вашему, лучше гробить рабочих?
– Это есть первый случай.
– Вы знаете сами, что эта паршивая скала раскалывается пластами, как глина. Осталось выбрать ещё три метра глубины. Если сейчас имеем первый случай, то глубже будем иметь их больше.
– Да, но наш наклон берега, как он есть, значительно больше проектного. И потом, ни одна большая работа никогда не обходится без фатальных случаев…
– У нас должна обходиться. Пожалуйста, дайте распоряжение. Вечером, часов в семь, приезжайте ко мне на совещание.
Кларк склонил голову и отошёл.
– Значит, если я хорошо понял, вы решаете увеличить объём работ на тридцать тысяч кубометров? – спросил Морозова иностранный писатель.
– Приблизительно.
– И всё это для того, чтобы избежать несчастных случаев с рабочими?
– А что же в этом удивительного?
– Видите, у меня на родине предприниматель предпочитает умерщвлять ежегодно триста рабочих, чем израсходовать лишние тридцать тысяч на оборудование.
– Да, но это у вас. Чего же вы смеётесь?
– Я совсем не смеюсь. Перед моим приездом сюда я получил письмо от редактора газеты. Он пишет, что будет вынужден отказаться от моих корреспонденций, так как они слишком пристрастны. Увидев сегодня этот несчастный случай, я решил упомянуть о нём в следующей корреспонденции, чтобы показать, что отмечаю не одни только положительные черты. Если я теперь обо всём этом напишу, вы думаете, они поверят, что это объективно?
– А вы сообщите им, что мы опоздаем со строительством, они обрадуются, – злобно усмехнулся Морозов. – И напишите своему редактору, что пристрастие не только у вас: они допрашивают с пристрастием наших товарищей, мы с пристрастием работаем, а в результате получается объективный факт – революция. До свиданья! Мне нужно ещё отдать кое-какие распоряжения.
Три часа спустя в канцелярию к Кларку явилась группа рабочих.
– Чего хотели? – ощетинился Андрей Савельевич, завидев их на пороге. – Раз уж Тарелкин и Кузнецов тут, значит, без бузы не обойтись. Чего приспичило?
– Мы к товарищу начальнику, – выступая вперёд, указал на Кларка Тарелкин. – Делегация.
– Какая ещё делегация? Есть у вас свой рабочком, и – никаких делегаций! Хоть сегодня бузить постыдились бы!
– Подождите, Андрей Савельевич, – поднялся Кларк, объяснявший иностранному писателю схему головного сооружения. – Они могут иметь какое предложение. Не надо тормозить рабочий инициатив.
– Предложение! – недовольно пробурчал уязвлённый прораб. – У них одно предложение: как бы выработки поменьше, а заработки побольше.
– Я вас слушаю, товарищи.
– Да вот, сказали нам, будто работы на скале прекращаются, – берега, что ли, будут расширять, чтобы положе были по случаю сегодняшнего обвала. Говорят, из-за этого строительство на месяц запоздает. Правда это?
– Да, это так, – подтвердил Кларк.
– Так вот, мы пришли заявить насчёт того, что согласны работать добровольцами как есть, чтобы без расширений, и никаких неприятностей от этого администрации не будет. Раз добровольцы, значит по собственному соглашению.
– Администрация вряд ли будет принимать ваше предложение, – строго сказал Кларк. Он был взволнован неожиданным заявлением рабочих и боялся, что его голос дрогнет и выдаст волнение.
– Почему не будет принимать? – удивился Тарелкин. – Кто не хочет, пусть не работает. Подберём пять-шесть бригад из одних добровольцев. Больше не надо. Могут и подписку дать, что по собственному желанию.
– Хорошо, я буду передавать ваше предложение начальнику строительства. Но я повторяю, администрация вряд ли будет соглашаться рисковать вашу жизнь.
– Пусть уж администрация так шибко о нас не беспокоится, – выступил вперёд Кузнецов. – Семи смертям не бывать, а одной не миновать. Сами кричат, и на собраниях, и в газете, мол, строительство – это фронт. А раз фронт, значит надо по-фронтовому. Ежели на фронте случится опасное дело вроде разведки или вылазки, значит кто охотник, тот идёт. А неохота – оставайся, не принуждаем. Так и тут. Раз хотят ребята работать добровольцами – значит, их дело, и администрация тут ни при чём.
– Хорошо, я сегодня буду передавать ваше заявление начальнику.
Рабочие заторопились к выходу.
– Товарищи, – поднялся иностранный писатель, – разрешите мне пожать вам руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172