В ежедневной практике он ощущал технику как рычаг современного комфорта. Попав в эту страну, он впервые увидел, что техника из «элемента стиля», из «рычага комфорта» может стать ещё орудием раскрепощения человека. И когда страна раскрепощённых людей в ответ на его пламенное приветствие, полное литературных метафор, заговорила с ним на языке техники, он не сразу усвоил её речь.
После трёх месяцев пребывания он понимал уже, что нельзя быть поборником построения социализма и воспринимать бетонную арматуру как ручки от зонтиков, говорить о бесклассовом обществе и представлять себе паровой молот в виде изображаемого на знаменах, с приделанным к нему паровым шатуном. Тогда он стал жадно овладевать техникой, загружая память сотнями колючих терминов, ставших в этой стране обиходными, как хлеб и вода, а в его голове превращающихся в сплошной железный гул…
В том месте, где остановился Морозов, глубина канала достигла шестнадцати метров плюс метров двенадцать высоты отвала. На дне неровной скальной расщелины рабочие кирками и ломами крошили взорванные глыбы скалы и, подкатывая их на тачках, сваливали в воронки бункеров.
– Посмотрите сюда, – повернулся к иностранцу Морозов. – Это одна из наших лучших бригад, исключительно из рабочих-персов, бежавших от прелестей своего режима. Чемпионы по выемке скалы. Обосновались в Таджикистане, где каждый дехканин понимает их язык. Вы, наверное, знаете, что таджики и персы говорят на одном и том же языке фарси, разница очень небольшая, преимущественно в произношении. Эти – сами организовались здесь в бригаду и закрепились до конца строительства.
– Персидские эмигранты! – воскликнул писатель. – Как интересно! У вас здесь – настоящий интернационал.
– Да, у нас почти Вавилонская башня. Андрей Савельевич, сколько у нас на строительстве национальностей?
– По подсчёту постройкома – шестнадцать.
– Подождите, сейчас проверим: таджики – раз, узбеки – два, казахи – три, киргизы – четыре, русские – пять, украинцы – шесть, лезгины – семь, осетины – восемь, персы – девять, индусы – десять, – да, да, есть и индусы, тоже эмигранты. Афганцы – одиннадцать, – афганцев несколько бригад, здесь и на третьем участке. Двадцать процентов шофёрских кадров составляют татары, – это уже двенадцать. В мехмастерских есть немцы и поляки, – это четырнадцать. Среди инженерно-технического персонала есть грузины, армяне, есть евреи, – это уже семнадцать. Есть два американских инженера, один вот как раз начальник участка, – это восемнадцать. Кого я ещё забыл?
– Есть тюрки, товарищ начальник.
– Да, есть тюрки и есть туркмены. Двадцать национальностей. Статистика постройкома никуда не годится. Вот вам, товарищ писатель, маленький наглядный пример того, что социалистическое строительство у нас, на любом республиканском отрезке, производится действительно солидарными усилиями трудящихся всех национальностей…
Внизу, на дне расщелины, у крутой скальной стены, персы размеренными ударами дробили обломки породы. Внезапно в этом месте отклеился кусок стены, и огромный блок бесшумно сполз вниз, накрывая собою людей. Крика не было слышно. Несколько рабочих успело отпрыгнуть и застыло в остолбенении. Из-под отколовшейся плиты, извиваясь, как рыбы, напрасно пытались высвободиться двое людей.
Иностранный писатель смотрел расширенными глазами, не в состоянии сообразить, что именно случилось. Первым заметил происшествие Морозов:
– А, чёрт! Человека придавило! И не одного…
Он уже бежал по каменистому желобу конвейера, и скользящие из-под ног камни, опережая его, с цоком катились вниз. Кларк и Андрей Савельевич кинулись вслед за ним.
Иностранный писатель остался один на вершине от вала. Он не решался спуститься по головоломной дорожке: съехать на заду с высоты тридцати метров ему вовсе не улыбалось. Он продолжал стоять и, вытягивая шею, бледный, смотрел вниз. Там, внизу, прошла сейчас смерть. Иностранный писатель был на войне, видел немало убитых. Вид смерти не производил на него слишком сильного впечатления. То, чего свидетелем он сейчас оказался, на языке техники называлось – несчастный случай. Он подумал, что, описывая строительство, обязательно нужно будет описать и этот случай. Тогда по крайней мере его не смогут обвинить в недостаточной объективности. Он даже подумал, какими фразами это можно будет лучше всего выразить: «Эта гигантская работа не обходится без жертв. Косная природа защищается от вторжения в её царство социализма, как раньше защищалась от вторжения капитализма…» Он ощупал карманы и только сейчас обнаружил, что, прыгая по камням, потерял карандаш.
Внизу уже толпились набежавшие рабочие. Приподнять глыбу, подсунув под неё лом, оказалось не под силу даже двум десяткам человек. Нужно было расколоть её сначала кирками, а потом уже оттащить по частям. Чтобы удары кирки не отдавали по телам придавленных, глыбу надо было колоть с другого конца, от стены. Отклеившийся блок вырвал у подножья стены глубокую выемку. Нависший над выбоиной выступ мог каждую минуту обвалиться и похоронить спасающих рабочих. Люди остановились в нерешительности.
– Ребята! – кричал Морозов. – Не оставим же их умирать! Скала мягкая, расколется от двух-трёх ударов. Не может этого быть, чтобы наш советский рабочий на своих глазах дал погибнуть товарищам.
– А ну, Тарелкин! Чего задумались? Вали! – обратился Андрей Савельевич к подоспевшей на выручку русской бригаде.
– А по-моему, – нарочито громко сказал Тарелкин, – в беде – все одинаковые товарищи. Почему бы начальству не показать примера, как оно стоит за нашего рабочего брата. А то правильно вот говорит товарищ начальник: какой ты мне товарищ, раз рабочему в беде не поможешь?
«Ах, вот это и есть тот самый Тарелкин», – оглянулся Морозов.
– Ты что тут демагогию разводишь? – окрысился Андрей Савельевич. – Не хочешь помогать, не помогай, тогда и торчать тут нечего. Тоже спектакль нашёл!
Морозов был уже у стены и ломом, вырванным из рук крайнего землекопа, с размаху долбил глыбу. После третьего удара глыба дала трещину. Кларк, Андрей Савельевич и ещё пяток рабочих из бригады Тарелкина поспешили на подмогу. Не пошевелился один Тарелкин.
Глыбу, разбитую на несколько кусков, дружными усилиями отбросили в сторону, вытащив из-под неё четырёх человек. Одному глыба раздробила ногу, другому левое плечо, третьему сломала ключицу и голень. От четвёртого осталась сплющенная кровавая масса.
Раненого перса с раздробленной ногой взвалил себе на спину Андрей Савельевич и, спотыкаясь, понёс наверх. Второго подхватил Кларк с одним из русских рабочих. Третьего – двое рабочих из бригады Тарелкина. Убитого подняли персы. Таджик из соседней бригады снял новый, ещё не обношенный халат и расстелил его на земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
После трёх месяцев пребывания он понимал уже, что нельзя быть поборником построения социализма и воспринимать бетонную арматуру как ручки от зонтиков, говорить о бесклассовом обществе и представлять себе паровой молот в виде изображаемого на знаменах, с приделанным к нему паровым шатуном. Тогда он стал жадно овладевать техникой, загружая память сотнями колючих терминов, ставших в этой стране обиходными, как хлеб и вода, а в его голове превращающихся в сплошной железный гул…
В том месте, где остановился Морозов, глубина канала достигла шестнадцати метров плюс метров двенадцать высоты отвала. На дне неровной скальной расщелины рабочие кирками и ломами крошили взорванные глыбы скалы и, подкатывая их на тачках, сваливали в воронки бункеров.
– Посмотрите сюда, – повернулся к иностранцу Морозов. – Это одна из наших лучших бригад, исключительно из рабочих-персов, бежавших от прелестей своего режима. Чемпионы по выемке скалы. Обосновались в Таджикистане, где каждый дехканин понимает их язык. Вы, наверное, знаете, что таджики и персы говорят на одном и том же языке фарси, разница очень небольшая, преимущественно в произношении. Эти – сами организовались здесь в бригаду и закрепились до конца строительства.
– Персидские эмигранты! – воскликнул писатель. – Как интересно! У вас здесь – настоящий интернационал.
– Да, у нас почти Вавилонская башня. Андрей Савельевич, сколько у нас на строительстве национальностей?
– По подсчёту постройкома – шестнадцать.
– Подождите, сейчас проверим: таджики – раз, узбеки – два, казахи – три, киргизы – четыре, русские – пять, украинцы – шесть, лезгины – семь, осетины – восемь, персы – девять, индусы – десять, – да, да, есть и индусы, тоже эмигранты. Афганцы – одиннадцать, – афганцев несколько бригад, здесь и на третьем участке. Двадцать процентов шофёрских кадров составляют татары, – это уже двенадцать. В мехмастерских есть немцы и поляки, – это четырнадцать. Среди инженерно-технического персонала есть грузины, армяне, есть евреи, – это уже семнадцать. Есть два американских инженера, один вот как раз начальник участка, – это восемнадцать. Кого я ещё забыл?
– Есть тюрки, товарищ начальник.
– Да, есть тюрки и есть туркмены. Двадцать национальностей. Статистика постройкома никуда не годится. Вот вам, товарищ писатель, маленький наглядный пример того, что социалистическое строительство у нас, на любом республиканском отрезке, производится действительно солидарными усилиями трудящихся всех национальностей…
Внизу, на дне расщелины, у крутой скальной стены, персы размеренными ударами дробили обломки породы. Внезапно в этом месте отклеился кусок стены, и огромный блок бесшумно сполз вниз, накрывая собою людей. Крика не было слышно. Несколько рабочих успело отпрыгнуть и застыло в остолбенении. Из-под отколовшейся плиты, извиваясь, как рыбы, напрасно пытались высвободиться двое людей.
Иностранный писатель смотрел расширенными глазами, не в состоянии сообразить, что именно случилось. Первым заметил происшествие Морозов:
– А, чёрт! Человека придавило! И не одного…
Он уже бежал по каменистому желобу конвейера, и скользящие из-под ног камни, опережая его, с цоком катились вниз. Кларк и Андрей Савельевич кинулись вслед за ним.
Иностранный писатель остался один на вершине от вала. Он не решался спуститься по головоломной дорожке: съехать на заду с высоты тридцати метров ему вовсе не улыбалось. Он продолжал стоять и, вытягивая шею, бледный, смотрел вниз. Там, внизу, прошла сейчас смерть. Иностранный писатель был на войне, видел немало убитых. Вид смерти не производил на него слишком сильного впечатления. То, чего свидетелем он сейчас оказался, на языке техники называлось – несчастный случай. Он подумал, что, описывая строительство, обязательно нужно будет описать и этот случай. Тогда по крайней мере его не смогут обвинить в недостаточной объективности. Он даже подумал, какими фразами это можно будет лучше всего выразить: «Эта гигантская работа не обходится без жертв. Косная природа защищается от вторжения в её царство социализма, как раньше защищалась от вторжения капитализма…» Он ощупал карманы и только сейчас обнаружил, что, прыгая по камням, потерял карандаш.
Внизу уже толпились набежавшие рабочие. Приподнять глыбу, подсунув под неё лом, оказалось не под силу даже двум десяткам человек. Нужно было расколоть её сначала кирками, а потом уже оттащить по частям. Чтобы удары кирки не отдавали по телам придавленных, глыбу надо было колоть с другого конца, от стены. Отклеившийся блок вырвал у подножья стены глубокую выемку. Нависший над выбоиной выступ мог каждую минуту обвалиться и похоронить спасающих рабочих. Люди остановились в нерешительности.
– Ребята! – кричал Морозов. – Не оставим же их умирать! Скала мягкая, расколется от двух-трёх ударов. Не может этого быть, чтобы наш советский рабочий на своих глазах дал погибнуть товарищам.
– А ну, Тарелкин! Чего задумались? Вали! – обратился Андрей Савельевич к подоспевшей на выручку русской бригаде.
– А по-моему, – нарочито громко сказал Тарелкин, – в беде – все одинаковые товарищи. Почему бы начальству не показать примера, как оно стоит за нашего рабочего брата. А то правильно вот говорит товарищ начальник: какой ты мне товарищ, раз рабочему в беде не поможешь?
«Ах, вот это и есть тот самый Тарелкин», – оглянулся Морозов.
– Ты что тут демагогию разводишь? – окрысился Андрей Савельевич. – Не хочешь помогать, не помогай, тогда и торчать тут нечего. Тоже спектакль нашёл!
Морозов был уже у стены и ломом, вырванным из рук крайнего землекопа, с размаху долбил глыбу. После третьего удара глыба дала трещину. Кларк, Андрей Савельевич и ещё пяток рабочих из бригады Тарелкина поспешили на подмогу. Не пошевелился один Тарелкин.
Глыбу, разбитую на несколько кусков, дружными усилиями отбросили в сторону, вытащив из-под неё четырёх человек. Одному глыба раздробила ногу, другому левое плечо, третьему сломала ключицу и голень. От четвёртого осталась сплющенная кровавая масса.
Раненого перса с раздробленной ногой взвалил себе на спину Андрей Савельевич и, спотыкаясь, понёс наверх. Второго подхватил Кларк с одним из русских рабочих. Третьего – двое рабочих из бригады Тарелкина. Убитого подняли персы. Таджик из соседней бригады снял новый, ещё не обношенный халат и расстелил его на земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172