Вы ошибаетесь.
— Увы, нет! Графиня, я, к несчастью, не ошибаюсь, все, что я говорю вам, истина; в Канаде очень много флибустьеров; если бы их вздумали вешать, колония опустела бы совершенно.
— Итак, — говорила графиня, вся погруженная в свои мысли, — вы не согласны с моим желанием вернуться поскорее в крепость.
— Извините, графиня, я мог только высказать некоторые замечания, которые я считал необходимыми.
— Вы правы, я согласна.
— Между тем, если глубоко обдумать, вы более правы, вы должны вернуться к графу Меренвилю.
— Я вас окончательно перестала понимать, мой друг, — сказала, улыбаясь, графиня.
— Вы думаете, что я переменил свое мнение, не так ли?
— Да, мне кажется…
— Нет, графиня, есть данные, в которых вы скоро сами убедитесь, на то, чтобы я желал вашего присутствия в крепости.
— Вы говорите загадками, Лебо.
— Потому что я не могу говорить прямо.
— Хорошо, я согласна, мы едем.
— В Красную Палку?
— Нет, — живо перебила графиня, — в Карильон.
— Когда вы желаете выехать?
— Завтра, если можно.
— Очень возможно, завтра, с восходом солнца, мы отправляемся.
— Великолепно, но вы, кажется, говорили…
— Да, графиня, у нас есть восемь превосходных лошадей.
— Откуда вы их взяли, друг мой?
— Графиня, — отвечал он по обыкновению неохотно, — я конфисковал их у графа Витре, они все были верхами, а за ними шли навьюченные мулы.
— Дорого же он поплатился, бедный граф! — засмеялась графиня.
— Не правда ли? — поддержал Сурикэ, также смеясь. — Я не коснулся пальцем его багажа, в этом можете быть уверены, но я весь перебрал его, думал найти какие-нибудь нужные и полезные бумаги, но ошибся.
— Это жаль!
— О, у нас есть уже, что нужно; как видите, у нас ни в чем нет недостатка, и мы можем совершенно спокойно ехать.
— Мы не будем проезжать около Дюкенса?
— Нет, он останется совершенно в стороне.
— Это досадно, там мы могли бы получить необходимые сведения.
— Как знать, графиня, во всяком случае, мы будем иметь необходимые сведения; не забудьте только, что завтра мы едем с восходом солнца.
— Мы будем готовы, — отвечали все дамы.
Отговаривая графиню возвращаться в Карильон, охотник имел уважительные причины, чтобы убедить ее и довести до того, чтобы она сама отказалась от желания вернуться в Канаду.
Но причины эти были совсем не те, которые он говорил ей, и, может быть, он был не прав, не сказав ей откровенно то, что думал.
Он знал хорошо, что граф Витре был пойман; изменив и приняв сторону индейцев ирокезов, заклятых врагов французов, и из покровительства и протекции у англичан, он не посмеет открыто появиться ни в Квебеке, ни в каком другом городе Новой Франции; даже друзья его не посмеют его принять или защищать, несмотря на его большие связи при дворе.
Сам Биго не задумается отвернуться от него, потому, убедясь, что его слава померкла, граф был никому уже не страшен.
Графиня не ошиблась, предполагая, что у охотника есть причины, которых он не хотел сказать, желать путешествия в Красную Палку; а причины эти были следующие.
Начинавшаяся война была неслыханно ожесточенной; англичане собрали многочисленные войска; партизаны и солдаты заняли все дороги и проходы в Карильон, около которого предполагалась встреча двух армий.
Если генерал Монкальм имел планы, которые он непременно хотел выполнить, то у англичан были свои собственные, к осуществлению которых они также стремились.
Обойти эти армии было немыслимо даже и думать.
Не солдаты были страшны; регулярные войска, двигаясь сплошной массой, подчинялись строгой дисциплине и не имели права ни под каким предлогом отделиться от строя.
Совсем иное представляли одичавшие партизаны, превосходившие своей жестокостью индейцев, война для них — нажива, разбой, грабеж.
Наконец не следует забывать еще краснокожих.
Они вместе с партизанами массами, как саранча, бродили по лесам, грабя, сжигая, убивая и разрушая все в окрестности; пройти через эти ряды демонов было неслыханное чудо.
Между тем приходилось идти им навстречу и спасти во что бы то ни стало этих несчастных женщин, которые, упорно держась своего мнения, шли, ничего не замечая, в эту бездну.
Шарль очень боялся за удачный исход путешествия.
Дождавшись наступления ночи, когда дамы ушли в палатку отдохнуть, он пригласил всех вождей на великий совет. Вожди были те же: Тареа, Бесследный, Белюмер, Мрачный Взгляд и сам Шарль Лебо.
Около одиннадцати часов все приглашенные вожди собрались в шалаш, который только что был вновь выстроен по приказанию Шарля Лебо.
Ввиду серьезного и важного значения предстоящего совета охотник не хотел, чтобы кто-либо из гуронов или охотников-канадцев мог слышать или видеть, что будет происходить между вождями.
Совет продолжался несколько часов; вожди долго горячились, спорили и наконец пришли к одному общему решению.
Они все согласились, что чуть не сделали великой глупости, от которой могло их только чудо избавить. Затем заявили, что, хотя шансов на успех мало — один против десяти, — но их честь не позволит им оставить друга Сурикэ в подобную минуту, тем более что он идет на опасность не ради личных интересов, а преданности семейству Меренвиль, защищать и охранять которое он клялся.
Решившись идти дальше, вожди составили план действия, по которому гуроны и охотники, разделенные на несколько отрядов, должны идти не разом все, а частями, на довольно значительном расстоянии один от другого; отрядам этим позволено было незаметно проникать в ряды англичан.
План был смел до дерзости, мог испугать самого храброго человека.
Сурикэ был смелее всех.
— Не беда, если мы ляжем на месте, лишь бы дамы были спасены, — говорил он в заключение.
Эта простая короткая фраза дышала безграничным самопожертвованием, объяснявшим вполне его героизм.
На следующий день в назначенный час дамы были совершенно готовы.
Все отправились.
В течение десяти дней путешествие было крайне благополучно, все шло как нельзя лучше, никаких приключений не было.
Они встретили индейца Онеида, который сообщил им обо всем, что происходило на границе со дня их отъезда в Дюкенс.
По его словам, англичане, испугавшись вновь одержанных французами побед, скрылись совершенно.
Нужно заметить, что Онеид, бывший в числе сторонников англичан, сам ровно ничего не знал о том, что делалось на границах.
В действительности было не так.
В июне маркиз Монкальм окончил все приготовления для предполагаемой осады крепости Вильям Генри, той самой, которую в предыдущем году хотели взять приступом Риго Водрейль и Лангель; собрав войско из 1400 человек, они выступили в феврале в поход, несмотря на холод и снег; марта были у стен Вильям Генри, сделав по глубокому снегу на лыжах 60 миль и поборов невероятные затруднения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
— Увы, нет! Графиня, я, к несчастью, не ошибаюсь, все, что я говорю вам, истина; в Канаде очень много флибустьеров; если бы их вздумали вешать, колония опустела бы совершенно.
— Итак, — говорила графиня, вся погруженная в свои мысли, — вы не согласны с моим желанием вернуться поскорее в крепость.
— Извините, графиня, я мог только высказать некоторые замечания, которые я считал необходимыми.
— Вы правы, я согласна.
— Между тем, если глубоко обдумать, вы более правы, вы должны вернуться к графу Меренвилю.
— Я вас окончательно перестала понимать, мой друг, — сказала, улыбаясь, графиня.
— Вы думаете, что я переменил свое мнение, не так ли?
— Да, мне кажется…
— Нет, графиня, есть данные, в которых вы скоро сами убедитесь, на то, чтобы я желал вашего присутствия в крепости.
— Вы говорите загадками, Лебо.
— Потому что я не могу говорить прямо.
— Хорошо, я согласна, мы едем.
— В Красную Палку?
— Нет, — живо перебила графиня, — в Карильон.
— Когда вы желаете выехать?
— Завтра, если можно.
— Очень возможно, завтра, с восходом солнца, мы отправляемся.
— Великолепно, но вы, кажется, говорили…
— Да, графиня, у нас есть восемь превосходных лошадей.
— Откуда вы их взяли, друг мой?
— Графиня, — отвечал он по обыкновению неохотно, — я конфисковал их у графа Витре, они все были верхами, а за ними шли навьюченные мулы.
— Дорого же он поплатился, бедный граф! — засмеялась графиня.
— Не правда ли? — поддержал Сурикэ, также смеясь. — Я не коснулся пальцем его багажа, в этом можете быть уверены, но я весь перебрал его, думал найти какие-нибудь нужные и полезные бумаги, но ошибся.
— Это жаль!
— О, у нас есть уже, что нужно; как видите, у нас ни в чем нет недостатка, и мы можем совершенно спокойно ехать.
— Мы не будем проезжать около Дюкенса?
— Нет, он останется совершенно в стороне.
— Это досадно, там мы могли бы получить необходимые сведения.
— Как знать, графиня, во всяком случае, мы будем иметь необходимые сведения; не забудьте только, что завтра мы едем с восходом солнца.
— Мы будем готовы, — отвечали все дамы.
Отговаривая графиню возвращаться в Карильон, охотник имел уважительные причины, чтобы убедить ее и довести до того, чтобы она сама отказалась от желания вернуться в Канаду.
Но причины эти были совсем не те, которые он говорил ей, и, может быть, он был не прав, не сказав ей откровенно то, что думал.
Он знал хорошо, что граф Витре был пойман; изменив и приняв сторону индейцев ирокезов, заклятых врагов французов, и из покровительства и протекции у англичан, он не посмеет открыто появиться ни в Квебеке, ни в каком другом городе Новой Франции; даже друзья его не посмеют его принять или защищать, несмотря на его большие связи при дворе.
Сам Биго не задумается отвернуться от него, потому, убедясь, что его слава померкла, граф был никому уже не страшен.
Графиня не ошиблась, предполагая, что у охотника есть причины, которых он не хотел сказать, желать путешествия в Красную Палку; а причины эти были следующие.
Начинавшаяся война была неслыханно ожесточенной; англичане собрали многочисленные войска; партизаны и солдаты заняли все дороги и проходы в Карильон, около которого предполагалась встреча двух армий.
Если генерал Монкальм имел планы, которые он непременно хотел выполнить, то у англичан были свои собственные, к осуществлению которых они также стремились.
Обойти эти армии было немыслимо даже и думать.
Не солдаты были страшны; регулярные войска, двигаясь сплошной массой, подчинялись строгой дисциплине и не имели права ни под каким предлогом отделиться от строя.
Совсем иное представляли одичавшие партизаны, превосходившие своей жестокостью индейцев, война для них — нажива, разбой, грабеж.
Наконец не следует забывать еще краснокожих.
Они вместе с партизанами массами, как саранча, бродили по лесам, грабя, сжигая, убивая и разрушая все в окрестности; пройти через эти ряды демонов было неслыханное чудо.
Между тем приходилось идти им навстречу и спасти во что бы то ни стало этих несчастных женщин, которые, упорно держась своего мнения, шли, ничего не замечая, в эту бездну.
Шарль очень боялся за удачный исход путешествия.
Дождавшись наступления ночи, когда дамы ушли в палатку отдохнуть, он пригласил всех вождей на великий совет. Вожди были те же: Тареа, Бесследный, Белюмер, Мрачный Взгляд и сам Шарль Лебо.
Около одиннадцати часов все приглашенные вожди собрались в шалаш, который только что был вновь выстроен по приказанию Шарля Лебо.
Ввиду серьезного и важного значения предстоящего совета охотник не хотел, чтобы кто-либо из гуронов или охотников-канадцев мог слышать или видеть, что будет происходить между вождями.
Совет продолжался несколько часов; вожди долго горячились, спорили и наконец пришли к одному общему решению.
Они все согласились, что чуть не сделали великой глупости, от которой могло их только чудо избавить. Затем заявили, что, хотя шансов на успех мало — один против десяти, — но их честь не позволит им оставить друга Сурикэ в подобную минуту, тем более что он идет на опасность не ради личных интересов, а преданности семейству Меренвиль, защищать и охранять которое он клялся.
Решившись идти дальше, вожди составили план действия, по которому гуроны и охотники, разделенные на несколько отрядов, должны идти не разом все, а частями, на довольно значительном расстоянии один от другого; отрядам этим позволено было незаметно проникать в ряды англичан.
План был смел до дерзости, мог испугать самого храброго человека.
Сурикэ был смелее всех.
— Не беда, если мы ляжем на месте, лишь бы дамы были спасены, — говорил он в заключение.
Эта простая короткая фраза дышала безграничным самопожертвованием, объяснявшим вполне его героизм.
На следующий день в назначенный час дамы были совершенно готовы.
Все отправились.
В течение десяти дней путешествие было крайне благополучно, все шло как нельзя лучше, никаких приключений не было.
Они встретили индейца Онеида, который сообщил им обо всем, что происходило на границе со дня их отъезда в Дюкенс.
По его словам, англичане, испугавшись вновь одержанных французами побед, скрылись совершенно.
Нужно заметить, что Онеид, бывший в числе сторонников англичан, сам ровно ничего не знал о том, что делалось на границах.
В действительности было не так.
В июне маркиз Монкальм окончил все приготовления для предполагаемой осады крепости Вильям Генри, той самой, которую в предыдущем году хотели взять приступом Риго Водрейль и Лангель; собрав войско из 1400 человек, они выступили в феврале в поход, несмотря на холод и снег; марта были у стен Вильям Генри, сделав по глубокому снегу на лыжах 60 миль и поборов невероятные затруднения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115