но Биго нуждался в искусном шпионе и спас меня. Теперь, благодарение Богу, я богат и известен под именем Жака Дусе.
— Как ты знаешь графа Витре?
— Меня свел с ним Биго.
— И ты ему рассказал многое?
— Что я мог рассказать ему? Я ничего не знал.
— Да, мы настороже.
— И хорошо делаете, так как имеете дело с человеком, который не прощает.
— Это так, но я не нападу на него, прежде чем не представится к тому удобный случай.
— Ваше сегодняшнее похождение могло бы иметь худые последствия для вас.
— Я это знал, но я не хотел иметь тебя против себя, мои враги были бы слишком сильны; вот почему я ни перед чем не остановился, чтобы избавиться от тебя.
— Благодарю.
— Я не знал, с кем мне предстоит борьба: искусство твое превозносили, и я затруднялся, как покончить с тобой.
— Случай сильнее всего, граф; он один может устроить многое.
— Я почти этому верю. Случай — многое, чтобы не сказать — все.
— Мы никогда не достигли бы таких результатов, как теперь.
— То есть?
— Очень просто. Теперь все в наших руках.
— Так. Но как ты поступишь с Витре?
— В общих наших интересах, граф, я останусь с ним в хороших отношениях и сумею подчинить его себе.
— Но, во всяком случае, так, чтобы он ничего не заметил.
— Еще бы; иначе он раздавит меня одним щелчком.
— Конечно. Он никого не щадит.
— Мне известно кое-что о нем. Я говорю это, чтобы показать вам, что знаю, чего держаться.
— Ты знаешь, где я живу?
— Нет, граф, я не желаю знать вашего адреса, — отвечал с тонкой улыбкой Дусе. — Я каждый день буду проходить мимо монастыря францисканцев. Когда мне нужно будет поговорить с вами, я буду держать сверток в левой руке.
— Но когда мне понадобится переговорить с тобою, как мне быть?
— Вы поднесете правую руку к шляпе.
— Хорошо, буду помнить.
Они расстались. Эти два человека, стремившиеся прежде уничтожить один другого, теперь дружески, по-английски пожали друг другу руки.
Положительно графу де Витре не везло.
ГЛАВА XV. Где подготовляются важные события
Мы оставим на некоторое время берега Св. Лаврентия и, совершив громадный скачок, перенесемся к слиянию Моногохеля с Огио, этой великолепной рекой, которую французы не знали как назвать, открыв ее в 1670 г.; рыцарь Ла-Салль назвал ее Прекрасной рекой, но никакое название не в состоянии передать всей ее красоты.
Было около шести часов утра, барабанщики били зорю в форте Дюкен, воздвигнутом при слиянии двух рек, над которыми он господствовал.
Лучезарное солнце поднималось над горизонтом, еще затянутым туманом — последней попыткой ночи затемнить утро, — и освещало листву высоких деревьев, корни которых омывались водами реки.
В глубине леса раздавалось веселое пение птиц, приветствующих восход солнца. Слышалось только трепетание крылышек и щебетание лесных обитателей, спрятанных под листвой и пробудившихся, чтобы благодарить создателя.
Вдали виднелись высокие пики Алеганских гор.
В форте отворилась калитка, две женщины, обменявшись несколькими словами с часовым, вышли из крепости и, с воодушевлением о чем-то разговаривая между собою, медленно направились к Прекрасной реке.
Старшей из них казалось лет тридцать, хотя ей было десятью или двенадцатью годами более, в чем она сознавалась при случае без всякой аффектации и кокетства; подобное самоотречение — редкость в женщине, почти героизм; сказать это — значит отказаться от претензии нравиться, а у немногих женщин хватит на это мужества.
Она была прекрасна, как римская матрона времен республики; походка у нее была величественная, она обладала голосом, которому позавидовал бы сам соловей. Ее восхитительные нежные глаза выражали какую-то грусть. Видно было, что несчастия в продолжение многих лет без отдыха и сострадания преследовали эту женщину и запечатлели ее черты выражением несказанной доброты, возбуждавшей симпатию при первом взгляде на это лицо. Ее костюм придавал еще большую оригинальность ее фигуре.
Она была одета, как жены гуронов, — в одежде на первый взгляд весьма странной, но не лишенной некоторой грации, когда этой одеждой пользуются с умением, которым отличалась эта женщина; она искусно драпировалась в свои бедные ткани и казалась еще прекраснее. Прибавим, что эта женщина говорила на нескольких индейских наречиях с таким совершенством, как будто родилась у гуронов, которые приняли ее в свое племя.
Другая была мила, грациозна и молода.
Одним словом, это была Марта де Прэль, которая до сих пор появлялась только на наших страницах.
Дамы, продолжая разговаривать, тихонько взбирались на крутой берег реки, с высоты которого открывался живописный и восхитительный вид.
Берег был совершенно обнажен; ни кустов, ни деревьев, за исключением одного громадного красного дерева, ствол которого в десяти футах от земли имел сорок футов в обхвате и представлял в середине громадное дупло.
Это громадное растение было пощажено благодаря своим необыкновенным размерам.
Начальник форта Дюкен сделал из этого дерева наблюдательный пост, так как отсюда видны были, насколько хватало зрения, все неровности местности.
Вокруг дерева размещались дубовые и дерновые столы и скамейки; для лиц, желавших отдохнуть или освежиться, был открыт одним из солдат род кабачка.
Обе женщины сели рядом на дерновой скамейке; каждая из них вынула из кармана своего платья изящную женскую работу. Усевшись, они начали работать с грациозной легкостью и продолжали свой разговор, прерванный несколько минут тому назад.
— Итак, вы проживали в продолжение нескольких лет с племенами гуронов? — спросила молодая девушка.
— Да, с племенем бобров, — отвечала с улыбкой ее собеседница, — здесь ничего нет необыкновенного. У многих племен живут белые женщины.
— Как? Белые женщины живут у диких?
— Я знала многих.
— Бедные пленницы! Их, вероятно, дикари увели силою во время набега?
— Нет. Белые, которых я встречала у диких, живут там потому, что им нравится, или потому, что привыкли.
— О! Как это странно! — проговорила, смеясь, молодая девушка.
— Что же тут странного? Я жила у племени бобров шестнадцать или семнадцать лет, и жила по собственному желанию!
— Должно быть, вы много выстрадали, милая?
— Да, вначале, — отвечала, вздыхая, бедная женщина. — Нельзя расстаться с привычками и обычаями всей своей жизни, не разрывая сердца; но мало-помалу возвращается мужество, особенно когда средства не позволяют иначе устроить свою жизнь. Привыкаешь, сама того не замечая, к новой обстановке. Познакомившись хорошенько с жизнью дикарей, находишь их нравы и понятия о нравственности выше нравов и взглядов наших цивилизованных европейцев.
— Все, что вы говорите, должно быть, справедливо, хотя, признаться, я мало понимаю, — отвечала молодая девушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
— Как ты знаешь графа Витре?
— Меня свел с ним Биго.
— И ты ему рассказал многое?
— Что я мог рассказать ему? Я ничего не знал.
— Да, мы настороже.
— И хорошо делаете, так как имеете дело с человеком, который не прощает.
— Это так, но я не нападу на него, прежде чем не представится к тому удобный случай.
— Ваше сегодняшнее похождение могло бы иметь худые последствия для вас.
— Я это знал, но я не хотел иметь тебя против себя, мои враги были бы слишком сильны; вот почему я ни перед чем не остановился, чтобы избавиться от тебя.
— Благодарю.
— Я не знал, с кем мне предстоит борьба: искусство твое превозносили, и я затруднялся, как покончить с тобой.
— Случай сильнее всего, граф; он один может устроить многое.
— Я почти этому верю. Случай — многое, чтобы не сказать — все.
— Мы никогда не достигли бы таких результатов, как теперь.
— То есть?
— Очень просто. Теперь все в наших руках.
— Так. Но как ты поступишь с Витре?
— В общих наших интересах, граф, я останусь с ним в хороших отношениях и сумею подчинить его себе.
— Но, во всяком случае, так, чтобы он ничего не заметил.
— Еще бы; иначе он раздавит меня одним щелчком.
— Конечно. Он никого не щадит.
— Мне известно кое-что о нем. Я говорю это, чтобы показать вам, что знаю, чего держаться.
— Ты знаешь, где я живу?
— Нет, граф, я не желаю знать вашего адреса, — отвечал с тонкой улыбкой Дусе. — Я каждый день буду проходить мимо монастыря францисканцев. Когда мне нужно будет поговорить с вами, я буду держать сверток в левой руке.
— Но когда мне понадобится переговорить с тобою, как мне быть?
— Вы поднесете правую руку к шляпе.
— Хорошо, буду помнить.
Они расстались. Эти два человека, стремившиеся прежде уничтожить один другого, теперь дружески, по-английски пожали друг другу руки.
Положительно графу де Витре не везло.
ГЛАВА XV. Где подготовляются важные события
Мы оставим на некоторое время берега Св. Лаврентия и, совершив громадный скачок, перенесемся к слиянию Моногохеля с Огио, этой великолепной рекой, которую французы не знали как назвать, открыв ее в 1670 г.; рыцарь Ла-Салль назвал ее Прекрасной рекой, но никакое название не в состоянии передать всей ее красоты.
Было около шести часов утра, барабанщики били зорю в форте Дюкен, воздвигнутом при слиянии двух рек, над которыми он господствовал.
Лучезарное солнце поднималось над горизонтом, еще затянутым туманом — последней попыткой ночи затемнить утро, — и освещало листву высоких деревьев, корни которых омывались водами реки.
В глубине леса раздавалось веселое пение птиц, приветствующих восход солнца. Слышалось только трепетание крылышек и щебетание лесных обитателей, спрятанных под листвой и пробудившихся, чтобы благодарить создателя.
Вдали виднелись высокие пики Алеганских гор.
В форте отворилась калитка, две женщины, обменявшись несколькими словами с часовым, вышли из крепости и, с воодушевлением о чем-то разговаривая между собою, медленно направились к Прекрасной реке.
Старшей из них казалось лет тридцать, хотя ей было десятью или двенадцатью годами более, в чем она сознавалась при случае без всякой аффектации и кокетства; подобное самоотречение — редкость в женщине, почти героизм; сказать это — значит отказаться от претензии нравиться, а у немногих женщин хватит на это мужества.
Она была прекрасна, как римская матрона времен республики; походка у нее была величественная, она обладала голосом, которому позавидовал бы сам соловей. Ее восхитительные нежные глаза выражали какую-то грусть. Видно было, что несчастия в продолжение многих лет без отдыха и сострадания преследовали эту женщину и запечатлели ее черты выражением несказанной доброты, возбуждавшей симпатию при первом взгляде на это лицо. Ее костюм придавал еще большую оригинальность ее фигуре.
Она была одета, как жены гуронов, — в одежде на первый взгляд весьма странной, но не лишенной некоторой грации, когда этой одеждой пользуются с умением, которым отличалась эта женщина; она искусно драпировалась в свои бедные ткани и казалась еще прекраснее. Прибавим, что эта женщина говорила на нескольких индейских наречиях с таким совершенством, как будто родилась у гуронов, которые приняли ее в свое племя.
Другая была мила, грациозна и молода.
Одним словом, это была Марта де Прэль, которая до сих пор появлялась только на наших страницах.
Дамы, продолжая разговаривать, тихонько взбирались на крутой берег реки, с высоты которого открывался живописный и восхитительный вид.
Берег был совершенно обнажен; ни кустов, ни деревьев, за исключением одного громадного красного дерева, ствол которого в десяти футах от земли имел сорок футов в обхвате и представлял в середине громадное дупло.
Это громадное растение было пощажено благодаря своим необыкновенным размерам.
Начальник форта Дюкен сделал из этого дерева наблюдательный пост, так как отсюда видны были, насколько хватало зрения, все неровности местности.
Вокруг дерева размещались дубовые и дерновые столы и скамейки; для лиц, желавших отдохнуть или освежиться, был открыт одним из солдат род кабачка.
Обе женщины сели рядом на дерновой скамейке; каждая из них вынула из кармана своего платья изящную женскую работу. Усевшись, они начали работать с грациозной легкостью и продолжали свой разговор, прерванный несколько минут тому назад.
— Итак, вы проживали в продолжение нескольких лет с племенами гуронов? — спросила молодая девушка.
— Да, с племенем бобров, — отвечала с улыбкой ее собеседница, — здесь ничего нет необыкновенного. У многих племен живут белые женщины.
— Как? Белые женщины живут у диких?
— Я знала многих.
— Бедные пленницы! Их, вероятно, дикари увели силою во время набега?
— Нет. Белые, которых я встречала у диких, живут там потому, что им нравится, или потому, что привыкли.
— О! Как это странно! — проговорила, смеясь, молодая девушка.
— Что же тут странного? Я жила у племени бобров шестнадцать или семнадцать лет, и жила по собственному желанию!
— Должно быть, вы много выстрадали, милая?
— Да, вначале, — отвечала, вздыхая, бедная женщина. — Нельзя расстаться с привычками и обычаями всей своей жизни, не разрывая сердца; но мало-помалу возвращается мужество, особенно когда средства не позволяют иначе устроить свою жизнь. Привыкаешь, сама того не замечая, к новой обстановке. Познакомившись хорошенько с жизнью дикарей, находишь их нравы и понятия о нравственности выше нравов и взглядов наших цивилизованных европейцев.
— Все, что вы говорите, должно быть, справедливо, хотя, признаться, я мало понимаю, — отвечала молодая девушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115