оставалось заплатить, что я и сделал.
— И прекрасно!
— Очень рад.
— Что, эта дама с мужем живет еще в Бостоне? Когда я знал их, они жили в Нью-Йорке.
— Именно, как она мне говорила, они долго жили в Бостоне.
— А теперь они там не живут?
— Нет, они вчера, в четыре часа вечера, уехали на «Быстром», который отправляется в Лондон; они выбрали это судно за его ход; кажется, дела крайней важности заставляют их как можно скорее прибыть в Англию, где они и поселятся; поэтому-то госпожа просила меня рассчитать всю сумму билетами английского банка, как самыми удобными для размена во время путешествия.
— И хорошо сделала, нет ничего более затруднительного, как фунты стерлингов в пути; со мной в эту минуту около трех миллионов банковскими билетами, это нисколько меня не стесняет, если бы у меня были фунты стерлингов, нужно было бы взять экипаж.
— И хорошую лошадь, — прибавил банкир, смеясь. Граф также засмеялся, попрощался и вышел.
— Черт возьми! — вскричал граф, когда очутился на улице. — Надо сознаться, что все ловко сыграно! Большое удовольствие потягаться с такими противниками, это волнует кровь и заставляет работать воображение; но дело еще не кончено, он напрасно торжествует; я готовлю ему под конец превосходный удар; он должен быть очень ловок, чтобы его отпарировать. Нужно самому себе признаться, хотя никто другой не узнает об этом, что никогда еще не издевались — не побоюсь этого слова — надо мною так, как этот молодец; он ничего не упустил из виду, не забыл ни одной предосторожности, впрочем, нет — эта бумажка, оставленная в моем бумажнике и которую он не подумал уничтожить заодно с другими, более важными, украденными у меня.
Он подумал несколько минут, потом продолжал с беспокойством:
— А если он не забыл эту бумажку? Если он оставил ее нарочно, чтобы сыграть со мною еще шутку своего рода? Нет, это невозможно; я с ума схожу, я не знаю, что говорю и что делаю; к черту этого негодяя! Уж если мне удастся его поймать!..
Он сделал угрожающий жест, который не обещал ничего хорошего для его врага.
— Э, да что с вами? — раздался голос над его ухом. — Что вы жестикулируете среди улицы?
Граф поднял голову и как будто очнулся:
— А! Это вы, Картапо, что вы говорите?
— Я спрашиваю вас, не больны ли вы?
— Я? Ничуть, напротив, я чувствую себя очень хорошо, я отлично устроил все дела, а вы?
— И я также; я продал весь свой товар, было бы его втрое больше — все мог бы сбыть.
— Так вы довольны?
— Еще бы.
— И я доволен, есть у вас какое-нибудь дело?
— Решительно никакого; я собираюсь идти обедать на шхуне; хотите ли сделать мне удовольствие пообедать со мною?
— С радостью, но с условием.
— Я заранее принимаю его.
— Вот это дело! Мы оба веселы — вы, потому что продали свои материалы и кружева, я, потому что кончил свои дела, пообедаем вместе, но здесь, на берегу; во-первых, нам будет свободнее, во-вторых, обед будет вкуснее — не в обиду вам будь сказано; согласны вы?
— Согласен, сударь.
— Ну, так как вы часто бываете в этих странах, вам лучше, чем другому, должны быть известны здешние места.
— Действительно известны, сударь, но вы не замечаете, что у меня дорожный костюм.
— Что за дело? У кого есть деньги, тот не должен заботиться о своем туалете, пойдемте обедать.
— Пойдемте, если вы так хотите, недурно для здоровья слегка выпить время от времени.
— И даже посильнее выпить, патрон, поверьте мне, я опытен в этих вещах.
И он расхохотался в лицо проходившему буржуа, который серьезно разобиделся на такое неприличие.
Четверть часа спустя оба знакомца сидели, уткнувшись подбородками, за столом какого-то убежища, очень похожего на трактир достойного Каймана.
Обед был изысканный, вина превосходные; граф казался счастливым или представлялся таким. Сквозь зубы он бормотал:
— Я постараюсь напиться и подпоить Картагю; это будет занятно.
Граф хотел забыть способ, каким Матье его одурачил, способ, который беспокоил его больше, чем он хотел в том сознаться даже самому себе.
Что касается Картагю, он был не прочь хорошо пообедать за счет своего пассажира; но он не хотел переступать известные границы, он оберегал себя, как все настоящие моряки, понимающие значение обязанностей своей профессии и ответственности, которая лежит на капитане судна на море и на суше.
Напрасно граф подтрунивал над ним и приглашал пить, патрон стоял на своем.
Что до графа, то он пил раз за разом.
Патрон наблюдал за ним исподтишка и думал про себя:
«Пассажир мне солгал, дела его нехороши, он хочет меня надуть; под всем этим кроется нечто, что он хочет забыть, он уже и теперь пьян; что же будет дальше?»
Картагю ошибался; он не знал, с кем имеет дело.
Граф принадлежал к той категории пьяниц, которые напиваются только вполовину. Дошедши до известной степени опьянения, они останавливаются и дальше не идут; все, что они пьют, служит только к тому, чтобы довести их до скотского состояния, пусть простят нам это выражение; они засыпают, уткнув нос в тарелку, через час просыпаются и, за исключением сильной тяжести в голове, обладают полным хладнокровием и готовы начать снова.
Не дотянув до конца обеда, граф упал на спинку своего кресла, закрыл глаза и не шевелился.
Он спал.
Патрон Картапо не мешал ему спать.
— Я разбужу его, когда надо будет ехать, — сказал он. И он продолжал есть и пить, соблюдая еще более умеренность.
Капитан «Дороде» также любил выпить, но нужно было большое число бутылок, чтобы свалить его.
Но он не полагался сам на себя и только изредка напивался; когда он был пьян, то делался свиреп, не узнавал никого и пускал в ход нож. На этот раз он обещал себе быть умеренным и сдержал свое слово. Картагю снисходительно смотрел на спящего графа; видно было, что он завидовал про себя блаженству, которым наслаждался напившийся, тем более что он не мог последовать его примеру.
Патрон кончил обед и позвонил, чтобы потребовать кофе.
— Так! — сказал, ухмыляясь, прислуживавший негр. — А этот господин, который спит, также будет пить кофе?
В эту минуту граф открыл глаза, потянулся несколько раз, зевнул и спросил коснеющим языком:
— Отчего же мне не пить кофе? Напротив, я хочу выпить большой стакан без сахару, это меня подкрепит; слышите, гарсон, подайте стакан покрепче и без сахару!
— Слушаю, сударь, — сказал негр, приняв снова свои сладкие манеры, как только увидел, что граф проснулся.
— Я долго спал? — спросил граф у патрона, когда они остались одни.
— Порядочно, сударь, вы проспали больше двух часов.
— Так долго?
— Право, не меньше.
— Тем лучше; все время выиграно, — прибавил он сквозь зубы.
— Лучше ли вам теперь?
— Да, я чувствую себя довольно хорошо, и когда выпью черного кофе, я совершенно оправлюсь, и ничего нельзя будет заметить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
— И прекрасно!
— Очень рад.
— Что, эта дама с мужем живет еще в Бостоне? Когда я знал их, они жили в Нью-Йорке.
— Именно, как она мне говорила, они долго жили в Бостоне.
— А теперь они там не живут?
— Нет, они вчера, в четыре часа вечера, уехали на «Быстром», который отправляется в Лондон; они выбрали это судно за его ход; кажется, дела крайней важности заставляют их как можно скорее прибыть в Англию, где они и поселятся; поэтому-то госпожа просила меня рассчитать всю сумму билетами английского банка, как самыми удобными для размена во время путешествия.
— И хорошо сделала, нет ничего более затруднительного, как фунты стерлингов в пути; со мной в эту минуту около трех миллионов банковскими билетами, это нисколько меня не стесняет, если бы у меня были фунты стерлингов, нужно было бы взять экипаж.
— И хорошую лошадь, — прибавил банкир, смеясь. Граф также засмеялся, попрощался и вышел.
— Черт возьми! — вскричал граф, когда очутился на улице. — Надо сознаться, что все ловко сыграно! Большое удовольствие потягаться с такими противниками, это волнует кровь и заставляет работать воображение; но дело еще не кончено, он напрасно торжествует; я готовлю ему под конец превосходный удар; он должен быть очень ловок, чтобы его отпарировать. Нужно самому себе признаться, хотя никто другой не узнает об этом, что никогда еще не издевались — не побоюсь этого слова — надо мною так, как этот молодец; он ничего не упустил из виду, не забыл ни одной предосторожности, впрочем, нет — эта бумажка, оставленная в моем бумажнике и которую он не подумал уничтожить заодно с другими, более важными, украденными у меня.
Он подумал несколько минут, потом продолжал с беспокойством:
— А если он не забыл эту бумажку? Если он оставил ее нарочно, чтобы сыграть со мною еще шутку своего рода? Нет, это невозможно; я с ума схожу, я не знаю, что говорю и что делаю; к черту этого негодяя! Уж если мне удастся его поймать!..
Он сделал угрожающий жест, который не обещал ничего хорошего для его врага.
— Э, да что с вами? — раздался голос над его ухом. — Что вы жестикулируете среди улицы?
Граф поднял голову и как будто очнулся:
— А! Это вы, Картапо, что вы говорите?
— Я спрашиваю вас, не больны ли вы?
— Я? Ничуть, напротив, я чувствую себя очень хорошо, я отлично устроил все дела, а вы?
— И я также; я продал весь свой товар, было бы его втрое больше — все мог бы сбыть.
— Так вы довольны?
— Еще бы.
— И я доволен, есть у вас какое-нибудь дело?
— Решительно никакого; я собираюсь идти обедать на шхуне; хотите ли сделать мне удовольствие пообедать со мною?
— С радостью, но с условием.
— Я заранее принимаю его.
— Вот это дело! Мы оба веселы — вы, потому что продали свои материалы и кружева, я, потому что кончил свои дела, пообедаем вместе, но здесь, на берегу; во-первых, нам будет свободнее, во-вторых, обед будет вкуснее — не в обиду вам будь сказано; согласны вы?
— Согласен, сударь.
— Ну, так как вы часто бываете в этих странах, вам лучше, чем другому, должны быть известны здешние места.
— Действительно известны, сударь, но вы не замечаете, что у меня дорожный костюм.
— Что за дело? У кого есть деньги, тот не должен заботиться о своем туалете, пойдемте обедать.
— Пойдемте, если вы так хотите, недурно для здоровья слегка выпить время от времени.
— И даже посильнее выпить, патрон, поверьте мне, я опытен в этих вещах.
И он расхохотался в лицо проходившему буржуа, который серьезно разобиделся на такое неприличие.
Четверть часа спустя оба знакомца сидели, уткнувшись подбородками, за столом какого-то убежища, очень похожего на трактир достойного Каймана.
Обед был изысканный, вина превосходные; граф казался счастливым или представлялся таким. Сквозь зубы он бормотал:
— Я постараюсь напиться и подпоить Картагю; это будет занятно.
Граф хотел забыть способ, каким Матье его одурачил, способ, который беспокоил его больше, чем он хотел в том сознаться даже самому себе.
Что касается Картагю, он был не прочь хорошо пообедать за счет своего пассажира; но он не хотел переступать известные границы, он оберегал себя, как все настоящие моряки, понимающие значение обязанностей своей профессии и ответственности, которая лежит на капитане судна на море и на суше.
Напрасно граф подтрунивал над ним и приглашал пить, патрон стоял на своем.
Что до графа, то он пил раз за разом.
Патрон наблюдал за ним исподтишка и думал про себя:
«Пассажир мне солгал, дела его нехороши, он хочет меня надуть; под всем этим кроется нечто, что он хочет забыть, он уже и теперь пьян; что же будет дальше?»
Картагю ошибался; он не знал, с кем имеет дело.
Граф принадлежал к той категории пьяниц, которые напиваются только вполовину. Дошедши до известной степени опьянения, они останавливаются и дальше не идут; все, что они пьют, служит только к тому, чтобы довести их до скотского состояния, пусть простят нам это выражение; они засыпают, уткнув нос в тарелку, через час просыпаются и, за исключением сильной тяжести в голове, обладают полным хладнокровием и готовы начать снова.
Не дотянув до конца обеда, граф упал на спинку своего кресла, закрыл глаза и не шевелился.
Он спал.
Патрон Картапо не мешал ему спать.
— Я разбужу его, когда надо будет ехать, — сказал он. И он продолжал есть и пить, соблюдая еще более умеренность.
Капитан «Дороде» также любил выпить, но нужно было большое число бутылок, чтобы свалить его.
Но он не полагался сам на себя и только изредка напивался; когда он был пьян, то делался свиреп, не узнавал никого и пускал в ход нож. На этот раз он обещал себе быть умеренным и сдержал свое слово. Картагю снисходительно смотрел на спящего графа; видно было, что он завидовал про себя блаженству, которым наслаждался напившийся, тем более что он не мог последовать его примеру.
Патрон кончил обед и позвонил, чтобы потребовать кофе.
— Так! — сказал, ухмыляясь, прислуживавший негр. — А этот господин, который спит, также будет пить кофе?
В эту минуту граф открыл глаза, потянулся несколько раз, зевнул и спросил коснеющим языком:
— Отчего же мне не пить кофе? Напротив, я хочу выпить большой стакан без сахару, это меня подкрепит; слышите, гарсон, подайте стакан покрепче и без сахару!
— Слушаю, сударь, — сказал негр, приняв снова свои сладкие манеры, как только увидел, что граф проснулся.
— Я долго спал? — спросил граф у патрона, когда они остались одни.
— Порядочно, сударь, вы проспали больше двух часов.
— Так долго?
— Право, не меньше.
— Тем лучше; все время выиграно, — прибавил он сквозь зубы.
— Лучше ли вам теперь?
— Да, я чувствую себя довольно хорошо, и когда выпью черного кофе, я совершенно оправлюсь, и ничего нельзя будет заметить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115