– тонким голосом истошно завопил худой иссохший старик в чалме.
– Прикажите прекратить! – резко крикнул Струков Нешед-бею, сдерживая испуганно всхрапывающего коня. – Не хватайся за шашку, казак.
Казак, тяжело вздохнув, послушно отвёл руку, непроизвольно метнувшуюся к оружию. Вокруг потрясали винтовками аскеры. Нешед-бей, встав на стременах, повелительно крикнул. Старик юркнул в толпу, знамя исчезло, и солдаты нехотя расступились.
У караулки Струков спешился, кинул поводья казаку и, не ожидая Нешед-бея, вошёл в мазанку. В первой комнате было много офицеров, повсюду валялись рассыпанные патроны, оружие и плавали густые облака табачного дыма.
– Где Осман-паша? – громко спросил Струков по-французски. – Я прибыл на переговоры.
Один из офицеров молча указал на закрытую дверь. Струков раздвинул стоявших на пути, распахнул дверь и шагнул через порог.
В маленькой комнатке с единственным окошком на деревянной скамье сидел Осман-паша. Левая нога его была обнажена, над раной трудился немолодой доктор. На командующем был чёрный сюртук, расшитый галунами, но без орденов и знаков отличия; на поясе висела кривая сабля в дорогих ножнах. В углу комнаты, скрестив руки, молча стоял Тахир-паша.
Струков отрекомендовался. Осман-паша жестом пригласил его сесть, но Струков, поблагодарив, продолжал стоять из уважения к раненому полководцу.
– Я имею честь явиться по приказанию генерала Ганецкого, чтобы поздравить ваше высокопревосходительство с блестящей атакой и сообщить, что генерал Ганецкий ждёт вашего подтверждения полной и безоговорочной сдачи.
Струков говорил по-французски, видел, что Осман-паша понимает его, но по каким-то своим соображениям предпочитает перевод. Переводил Нешед-бей, неслышно скользнувший в комнату вслед за Струковым. Выслушав его, паша надолго задумался. Потом медленным, ровным голосом сказал что-то своему врачу.
– День следует за днём, но Аллах не дарует людям одних удач, – тихо перевёл адъютант.
– На все воля Всевышнего, – сказал Струков.
Вздохнув, Осман-паша медленно покивал, соглашаясь. В комнате опять повисло молчание, и стало слышно, как за дверью громко спорят офицеры.
– Я покоряюсь этой воле, – Осман-паша со спокойной горделивостью взглянул на Струкова. – Мои войска сложат оружие. Мой адъютант повторит мои слова вашему генералу.
Переведя это, Нешед-бей поклонился и тотчас же вышел. В комнатке вновь воцарилась тишина, но вскоре вошёл молодой офицер. С удивлением посмотрев на Струкова, наклонился к командующему и что-то сказал. Осман-паша чуть улыбнулся, словно ожидал услышать именно то, о чем доложил офицер.
– Пока мы сражались, генерал Скобелев занял Плевну, – пояснил Тахир-паша.
Снаружи послышался шум, в комнату стремительно вошёл Ганецкий. Снял повидавшую не одно сражение лейб-финляндскую фуражку, протянул руку Осману-паше:
– От всей души поздравляю! Вы великолепно вели атаку, великолепно, генерал!
– Кисмет! – вздохнул Осман-паша.
– Да, судьба, – согласился Иван Степанович: он не нуждался в переводчике, тут же по-турецки спросил, не беспокоит ли рана.
– Скоро буду ходить. Правда, в плену.
– Вы – герой Турции, а значит, и весьма почётный пленник.
Ганецкий сел на скамью, и оба генерала долго разглядывали друг друга. Осман-паша смотрел серьёзно и грустно, а седой Ганецкий улыбался. И с той же улыбкой сказал:
– Однако прикажите все же войскам сложить оружие.
Осман молчал, продолжая задумчиво смотреть на своего Победителя. Ганецкий спокойно ждал, понимая, как тяжело турецкому полководцу, которому Султан пожаловал титул «гази» ( «непобедимый»), отдать такое повеление. И все молчали, только врач осторожно брякал медицинскими инструментами.
– Скоро начнёт темнеть, – тихо сказал Струков, посмотрев на свои часы.
– Я прошу вас, генерал, не задерживать более с приказанием, – мягко повторил Ганецкий.
– Первым его должен исполнить я, – Осман-паша тяжело вздохнул и снял с себя саблю.
Ганецкий встал. Осман обеими руками протянул ему оружие, и старый генерал столь же торжественно, в обе руки принял его.
– Я полвека воюю с вашей страной, генерал, – тихо сказал он. – С двадцать восьмого года, во всех войнах. Но я и мечтать не смел, что когда-нибудь приму оружие из рук лучшего полководца Турции. Может быть, у вас есть какие-либо желания, генерал? Если они в моей власти, я исполню их.
– Желания? – Осман-паша чуть улыбнулся. – Я бы хотел увидеть генерала Скобелева.
– Ждите его здесь, генерал.
Осман вежливо склонил голову, тут же вскинул её и строго посмотрел на своего начальника штаба.
– Чего вы ждёте после того, как ваш командир сложил оружие?
И повелительным жестом указал на дверь. Тахир-паша почтительно поклонился и пошёл к выходу. Проходя, сказал Струкову:
– Сейчас армия сложит орудие. Соблаговолите присутствовать?
– Проследить, – приказал Ганецкий. – Вызови караульные команды и немедля пошли за Скобелевым.
Струков вышел вместе с Тахиром. В первой комнате по-прежнему толпились офицеры, гудели сдержанные голоса. И по-прежнему плавали облака табачного дыма.
– Командующий отдал свою саблю, господа, – сказал начальник штаба. – Прошу немедленно пройти к частям и обеспечить порядок сдачи оружия.
Сказав это, Тахир-паша вышел из караулки, и Струков последовал за ним. У входа стоял конвой Ганецкого. Распорядившись о караульных командах, Струков отозвал корнета и приказал разыскать Скобелева. Корнет вскочил на коня и помчался в Плевну, а Струков поспешил за Тахиром-пашой, который быстро поднимался на прибрежный холм. Поднявшись, повернулся к войскам и, воздев руки к небу, начал что-то кричать, а Струков тем временем всматривался в суровые лица аскеров. Исхудалые, истощённые голодом и боями, они оставались по-прежнему грозной силой, по-прежнему верили в своего полководца и по-прежнему горели решимостью сражаться до конца, и Александр Петрович впервые за этот день ощутил не только восторг победы, но и огромное облегчение. Самая боеспособная и опытная армия противника сдавалась русским войскам вместе с лучшим полководцем Османской империи.
Но сдавалась эта армия медленно и крайне неохотно. Глухой рокот пробегал по сгрудившейся солдатской массе, кое-где вновь упрямо взметнулась винтовки. Тахир-паша вырвал из ножен саблю, выкрикнул что-то и бросил её к ногам Струкова. За ним стали бросать оружие офицеры, что-то объясняя аскерам, выталкивая из рядов самых несговорчивых и отбирая у них винтовки. Разоружение шло тяжело, многие солдаты в знак несогласия разбивали о камни свои прекрасные многозарядки, ломали штыки и ятаганы, разбрасывали патроны, сталкивали в реку орудия и зарядные ящики.
А над всей этой с такой неохотой разоружавшейся армией с того берега уже гремело ликующее «Ура!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
– Прикажите прекратить! – резко крикнул Струков Нешед-бею, сдерживая испуганно всхрапывающего коня. – Не хватайся за шашку, казак.
Казак, тяжело вздохнув, послушно отвёл руку, непроизвольно метнувшуюся к оружию. Вокруг потрясали винтовками аскеры. Нешед-бей, встав на стременах, повелительно крикнул. Старик юркнул в толпу, знамя исчезло, и солдаты нехотя расступились.
У караулки Струков спешился, кинул поводья казаку и, не ожидая Нешед-бея, вошёл в мазанку. В первой комнате было много офицеров, повсюду валялись рассыпанные патроны, оружие и плавали густые облака табачного дыма.
– Где Осман-паша? – громко спросил Струков по-французски. – Я прибыл на переговоры.
Один из офицеров молча указал на закрытую дверь. Струков раздвинул стоявших на пути, распахнул дверь и шагнул через порог.
В маленькой комнатке с единственным окошком на деревянной скамье сидел Осман-паша. Левая нога его была обнажена, над раной трудился немолодой доктор. На командующем был чёрный сюртук, расшитый галунами, но без орденов и знаков отличия; на поясе висела кривая сабля в дорогих ножнах. В углу комнаты, скрестив руки, молча стоял Тахир-паша.
Струков отрекомендовался. Осман-паша жестом пригласил его сесть, но Струков, поблагодарив, продолжал стоять из уважения к раненому полководцу.
– Я имею честь явиться по приказанию генерала Ганецкого, чтобы поздравить ваше высокопревосходительство с блестящей атакой и сообщить, что генерал Ганецкий ждёт вашего подтверждения полной и безоговорочной сдачи.
Струков говорил по-французски, видел, что Осман-паша понимает его, но по каким-то своим соображениям предпочитает перевод. Переводил Нешед-бей, неслышно скользнувший в комнату вслед за Струковым. Выслушав его, паша надолго задумался. Потом медленным, ровным голосом сказал что-то своему врачу.
– День следует за днём, но Аллах не дарует людям одних удач, – тихо перевёл адъютант.
– На все воля Всевышнего, – сказал Струков.
Вздохнув, Осман-паша медленно покивал, соглашаясь. В комнате опять повисло молчание, и стало слышно, как за дверью громко спорят офицеры.
– Я покоряюсь этой воле, – Осман-паша со спокойной горделивостью взглянул на Струкова. – Мои войска сложат оружие. Мой адъютант повторит мои слова вашему генералу.
Переведя это, Нешед-бей поклонился и тотчас же вышел. В комнатке вновь воцарилась тишина, но вскоре вошёл молодой офицер. С удивлением посмотрев на Струкова, наклонился к командующему и что-то сказал. Осман-паша чуть улыбнулся, словно ожидал услышать именно то, о чем доложил офицер.
– Пока мы сражались, генерал Скобелев занял Плевну, – пояснил Тахир-паша.
Снаружи послышался шум, в комнату стремительно вошёл Ганецкий. Снял повидавшую не одно сражение лейб-финляндскую фуражку, протянул руку Осману-паше:
– От всей души поздравляю! Вы великолепно вели атаку, великолепно, генерал!
– Кисмет! – вздохнул Осман-паша.
– Да, судьба, – согласился Иван Степанович: он не нуждался в переводчике, тут же по-турецки спросил, не беспокоит ли рана.
– Скоро буду ходить. Правда, в плену.
– Вы – герой Турции, а значит, и весьма почётный пленник.
Ганецкий сел на скамью, и оба генерала долго разглядывали друг друга. Осман-паша смотрел серьёзно и грустно, а седой Ганецкий улыбался. И с той же улыбкой сказал:
– Однако прикажите все же войскам сложить оружие.
Осман молчал, продолжая задумчиво смотреть на своего Победителя. Ганецкий спокойно ждал, понимая, как тяжело турецкому полководцу, которому Султан пожаловал титул «гази» ( «непобедимый»), отдать такое повеление. И все молчали, только врач осторожно брякал медицинскими инструментами.
– Скоро начнёт темнеть, – тихо сказал Струков, посмотрев на свои часы.
– Я прошу вас, генерал, не задерживать более с приказанием, – мягко повторил Ганецкий.
– Первым его должен исполнить я, – Осман-паша тяжело вздохнул и снял с себя саблю.
Ганецкий встал. Осман обеими руками протянул ему оружие, и старый генерал столь же торжественно, в обе руки принял его.
– Я полвека воюю с вашей страной, генерал, – тихо сказал он. – С двадцать восьмого года, во всех войнах. Но я и мечтать не смел, что когда-нибудь приму оружие из рук лучшего полководца Турции. Может быть, у вас есть какие-либо желания, генерал? Если они в моей власти, я исполню их.
– Желания? – Осман-паша чуть улыбнулся. – Я бы хотел увидеть генерала Скобелева.
– Ждите его здесь, генерал.
Осман вежливо склонил голову, тут же вскинул её и строго посмотрел на своего начальника штаба.
– Чего вы ждёте после того, как ваш командир сложил оружие?
И повелительным жестом указал на дверь. Тахир-паша почтительно поклонился и пошёл к выходу. Проходя, сказал Струкову:
– Сейчас армия сложит орудие. Соблаговолите присутствовать?
– Проследить, – приказал Ганецкий. – Вызови караульные команды и немедля пошли за Скобелевым.
Струков вышел вместе с Тахиром. В первой комнате по-прежнему толпились офицеры, гудели сдержанные голоса. И по-прежнему плавали облака табачного дыма.
– Командующий отдал свою саблю, господа, – сказал начальник штаба. – Прошу немедленно пройти к частям и обеспечить порядок сдачи оружия.
Сказав это, Тахир-паша вышел из караулки, и Струков последовал за ним. У входа стоял конвой Ганецкого. Распорядившись о караульных командах, Струков отозвал корнета и приказал разыскать Скобелева. Корнет вскочил на коня и помчался в Плевну, а Струков поспешил за Тахиром-пашой, который быстро поднимался на прибрежный холм. Поднявшись, повернулся к войскам и, воздев руки к небу, начал что-то кричать, а Струков тем временем всматривался в суровые лица аскеров. Исхудалые, истощённые голодом и боями, они оставались по-прежнему грозной силой, по-прежнему верили в своего полководца и по-прежнему горели решимостью сражаться до конца, и Александр Петрович впервые за этот день ощутил не только восторг победы, но и огромное облегчение. Самая боеспособная и опытная армия противника сдавалась русским войскам вместе с лучшим полководцем Османской империи.
Но сдавалась эта армия медленно и крайне неохотно. Глухой рокот пробегал по сгрудившейся солдатской массе, кое-где вновь упрямо взметнулась винтовки. Тахир-паша вырвал из ножен саблю, выкрикнул что-то и бросил её к ногам Струкова. За ним стали бросать оружие офицеры, что-то объясняя аскерам, выталкивая из рядов самых несговорчивых и отбирая у них винтовки. Разоружение шло тяжело, многие солдаты в знак несогласия разбивали о камни свои прекрасные многозарядки, ломали штыки и ятаганы, разбрасывали патроны, сталкивали в реку орудия и зарядные ящики.
А над всей этой с такой неохотой разоружавшейся армией с того берега уже гремело ликующее «Ура!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106