Повернулся, пошёл. Млынов торопливо сунул генеральское пальто Мокроусову, кивком послал его следом. Федор нагнал Скобелева, на ходу набросил пальто на плечи:
– Наденьте, Михаил Дмитриевич, здесь сыро. И позвольте заметить, что вы скомпрометировали меня, после чего мне остаётся лишь покинуть вашу дивизию.
– Ну и правильно, – проворчал Скобелев. – Шляются тут всякие господа в шляпах, бьют офицеров по мордасам – разве это порядок? – Вдруг остановился, потыкал пальцем в грудь Мокроусова. – Приказываю немедля подать прошение о допущении тебя к экзамену на офицерский чин. И сегодня же представить мне.
2
Суд чести предложил поручику Сампсоньеву немедленно подать в отставку и покинуть расположение дивизии. Не довольствуясь этим, Скобелев приказал собрать выборных нижних чинов и лично выступил перед ними.
Он говорил о славе русского оружия, о солдатской доблести и отваге, приводя примеры не столько из истории, сколько из личного опыта. Выборные слушали очень внимательно, но их сосредоточенные, замкнутые лица не выражали ровно ничего. Скобелев ощутил это дисциплинированное, показное внимание, улыбнулся невесело:
– Барам не доверяете? Всегда, мол, болтали, ну и пусть себе болтают? Ну, так я – не барин, я – генерал, то есть такой же солдат, как и вы. А дед мой был крепостным мужиком, на царской рекрутчине двадцать годков отломал и дослужился до офицерского чина за геройство при Бородине. «Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спалённая пожаром, французу отдана…» – слыхали, поди? Ну, так вот, любой из вас может стать офицером, по крайней мере, в моей дивизии. Может, если будет примерным солдатом, верным долгу и боевому товариществу. О чем и прошу всем рассказать. Своим же товарищам солдатам, которые выбрали вас на этот совет.
Хотя последняя генеральская тирада и вызвала некоторое оживление, Скобелев проведённым совещанием остался недоволен. Интуитивно он чувствовал, что между ним и солдатами существует что-то недоговорённое, непонятное ему, какая-то стена, мешающая искреннему товарищескому общению. Он пытался выяснить причины этого непривычного для него недоверия, каждый вечер ходил к солдатским кострам, заводил беседы, но везде встречал странную, непонятно от чего возникавшую стену. Это было и необычно, и крайне неприятно для него: уж он-то доселе всегда находил с солдатами общий язык, беседуя с ними так, как привык беседовать со всеми – искренне, горячо и убеждённо. Такое общение всегда вызывало радостное оживление и дружный отклик, внушало ему веру в особую преданность, в особую, «скобелевскую» стойкость его солдат. А сейчас что-то нарушилось, привычной искренности не возникало, равно как и прежних сияющих улыбок. Солдаты либо отмалчивались, либо отвечали с подчёркнутой тупостью и только по-уставному «так точно»: да «никак нет».
– Перестарались ваши ретивые фельдфебели, господа командиры, – сказал он офицерам, собранным через неделю. – Делают из наших боевых товарищей олухов царя небесного. До того замордовали солдата, до того затуркали, что он уж и улыбаться не решается. Поэтому прошу особо похлопотать о том, чтобы люди в ответах не были деревянными и чтоб задолбленными словами впредь не отвечали. Пусть лучше говорят бессвязно да своё, да чтобы видно было понимание, чем уставные слова болтать, как попугаи. Дружбы нет в окопной жизни нашей, а коли нет сейчас, так и в бою её не будет.
Он не видел иной причины, кроме никчёмной муштры, угнетавшей и унижавшей солдат. Это было просто, понятно и объяснимо. И неизвестно, как бы повернулась дальнейшая судьба 16-й пехотной дивизии, если бы однажды в офицерскую землянку не вошёл Куропаткин с солдатским котелком.
– Вот из чего пекут солдатам хлеб, ваше превосходительство, – сказал он, поставив котелок перед начальником дивизии. – И вот вам – причина.
В серой, издававшей гнилостный запах муке ползали жирные белые черви. Скобелев долго разглядывал их и молчал.
– Так, – вздохнул он. – Красивые слова болтаем, а жрать то даём, от чего и свинья отвернётся. Извольте ознакомиться, господа командиры.
Он отдал котелок офицерам, хмуро задумался. Потом сказал Млынову, не глянув на него:
– Мокроусова сюда.
Адъютант вышел. Скобелев продолжал угрюмо молчать, пока офицеры передавали друг другу котелок. А когда Млынов вернулся с порученцем, сказал отрывисто:
– Выяснишь, кто поставил это дерьмо и… Словом, без свежей муки не являйся.
Федор поклонился и вышел. Скобелев молчал, сосредоточенно размышляя. Землянка гудела возмущёнными репликами офицеров.
– Позор, – вздохнул Скобелев. – Позор всей дивизии и прежде всего позор нам, господа. Виновные понесут наказание, но… Надо кормить солдат, а мой порученец когда ещё доставит обоз. Значит… – Он неожиданно улыбнулся. – Вчера казначей выдавал жалованье, все получили? – Достал из внутреннего кармана пачку ассигнаций, бросил на стол. – Выкладывайте. Если кто успел проиграться за ночь, пусть платит выигравший. Это наша вина, а следовательно, и наш долг, господа офицеры. Алексей Николаевич, собери деньги и через маркитантов достань муку. Чтобы в ужин солдаты ели пышки!..
И, развернувшись на каблуках, быстро вышел из землянки.
3
Кольцо Плевненской осады с каждым днём стягивалось все туже. Захватив опорные пункты турок на Софийском шоссе, Тотлебен обрёк армию Османа-паши на голодный паёк и столь непривычную для неё экономию боеприпасов. Русские копали день и ночь, постепенно приближаясь к турецким позициям. Это сковывало Османа-пашу, мешало маневрировать резервами, то есть вышибало из его рук козырную карту, с помощью которой он малой кровью отражал все предшествующие штурмы. Талантливому и решительному турецкому полководцу отныне отводилась роль, противоречившая его характеру.
– У турок на три, от силы – на пять дней продовольствия, – сказал Тотлебен на военном совете. – Учитывая это, полагаю, что Осман-паша попытается прорвать осаду. Прошу командира гренадерского корпуса Ивана Степановича Ганецкого и генерала Скобелева быть предельно внимательными.
Вечером 27-го ноября турки прекратили ружейный огонь по частям Скобелева. Обеспокоенный этим Михаил Дмитриевич тотчас же разослал разведывательные группы, а через полчаса один из секретов привёл перебежчика.
– Осман-паша с рассветом уйдёт из Плевны.
Скобелев сразу же уведомил Тотлебена и Ганецкого. И вовремя: разведка донесла, что турецкие траншеи опустели.
– Вперёд, – распорядился генерал. – Занять турецкие позиции и неотступно следовать за противником.
Получив сообщение от Скобелева, Ганецкий выслал дозоры к Плевне со строгим приказом не открывать огня и не мешать противнику выходить из города.
– Гренадеры встают быстро, а посему солдатам спать, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106