– Грязи, грязи… – Шаховской потоптался, недовольно вздохнул.
– Делать более нечего, рискуйте, полковник. Только…
– Ур-ра! – загремела притихшая площадь, заглушая генеральские слова. – Поход, ребята! По местам, казаки!
Командир корпуса неожиданно оглушительно рассмеялся, выпрямился как на смотру, развернул плечи. Крикнул, поднатужившись, хриплым, сорванным басом:
– С Богом, дети мои!.. – вдруг закашлялся, обернулся к Струкову:
– Обращение Его Высочества – и вперёд. Вперёд, полковник, только вперёд!
– Благодарю, ваша светлость! – весело прокричал Струков, сбегая с крыльца.
Казаки уже вскакивали в седла, вытягиваясь посотенно и строя каре по сторонам площади. Во время захождения кто-то вежливо тронул хорунжего Студеникина за плечо. Он оглянулся: с седла, ухмыляясь, свешивался вахмистр Евсеич.
– Винтовочку мою ты сам повезёшь, ваше благородие, или мне отдашь?
Казаки рассмеялись.
– Тихо! – крикнул сотник Немчинов. – Что за хохот?
Хорунжий торопливо сдёрнул с плеча новенький английский винчестер и протянул его вахмистру.
Каре выстроилось, и в центр его выехали оба полковника: Струков и Пономарёв.
– Казаки! – волнуясь, но зычно и отчётливо прокричал Струков. – Боевые орлы России! Вам доверена великая честь: вы первыми идёте на врага. Поздравляю с походом, донцы!
– Ур-ра! – качнув пиками, раскатисто прокричали казаки.
– Слушай обращение! – Струков развернул бумагу, адъютант услужливо светил фонарём. – «Сотни лет тяготеет иго Турции над христианами, братьями нашими. Горька и невыносима их неволя. Не выдержали несчастные, восстали против угнетателей, защищая детей, женщин и имущество своё. И вот уже два года льётся кровь: города и села выжжены, имущество разграблено, жены и дочери обесчещены. Доблестные войска вверенной мне армии! Не для завоеваний идём мы, а на защиту поруганных и угнетённых братий наших. Дело наше свято и с нами Бог. Я уверен, что каждый, от генерала до рядового, исполнит свой долг и не посрамит имени русского. Да будет оно и ныне так же грозно, как в былые годы. Да не остановят нас ни преграды, ни труды, ни иные лишения, ни упорство врага. Мирные же жители, к какой бы вере и к какому бы народу они ни принадлежали, равно как и их добро, да будут для вас неприкосновенны. Ничто не должно быть взято безвозмездно, никто не должен дозволить себе произвола…»
Струков откашлялся, строго оглядел замерший строй: в затухающем свете костров за силуэтами всадников виднелись ряды селенгинцев и группа офицеров на крыльце штаба. Он глубоко вздохнул и продолжил чтение:
– «Напоминаю моим войскам, что по переходе границы мы вступаем в издревле дружественную нам Румынию, за освобождение которой пролито немало русской крови. Я уверен, что там мы встретим то же гостеприимство, что предки и отцы наши. Я требую, чтобы за то все чины платили им, братьям и друзьям нашим, полною дружбою, охраною их порядков и беззаветною помощью против турок, а когда потребуется, то и защищали их дома и семьи так же, как свои собственные…» – Струков закончил чтение, внушительно потряс бумагой. – Подлинник подписал Его Императорское Высочество великий князь Николай Николаевич старший! – Полковник вытер со лба пот, вновь привстал на стременах. – Для молебна времени нет. Полковник Пономарёв, вы прочтёте молитву перед походом. Шапки долой!
Пономарёв громко, отчётливо выговаривая каждое слово, прочитал молитву. Казаки истово перекрестились, надели шапки.
– Полк, справа по три, за мной рысью ма-арш! – подал команду Струков.
И не успели тронуться первые казачьи ряды, как с улицы донеслось:
– Селенгинцы, слушай! Равнение на двадцать девятый казачий!.. На кра-ул!..
Слаженно лязгнули взятые на караул винтовки: пехота отдавала воинские почести казакам, уходившим в поход первыми. Генерал Шаховской и офицеры у штаба взяли под козырёк, и сразу же загремел походным маршем оркестр. Сотни вытягивались из Кубеи к государственной границе России.
Пересекли Траянов вал, поравнялись с румынской таможней. Во всех окнах горел свет, шлагбаум был поднят. Румынский доробанец держал ружьё на караул, офицер и солдаты, высыпавшие из таможни, отдавали честь.
– Вот бы всю дорогу так, – заметил Струков и крикнул:
– Расчехлить знамя!..
За таможней начиналась цепь костров, освещавших дорогу в небольшую деревеньку. Стало светлее, и все увидели десятки людей, стоявших по обе стороны. Мужчины снимали шапки, старухи и старики кланялись в пояс, женщины поднимали детей; кто плакал, кто истово крестился, кто становился на колени, и все кричали что-то восторженное и непонятое.
– Подтянуться, – сказал полковник Струков. – Это болгары нас приветствуют.
Седой сгорбленный старик, держа в руках хлеб, шагнул на дорогу, остановив колонну. Струков нагнулся с седла, принял хлеб, поцеловал его.
– Спасибо, отец. Только некогда нам, ты уж извини. Мы в твою Болгарию спешим.
Старик низко поклонился и сразу же отступил в сторону. Но полковник не успел тронуть коня: бородатый крепкий мужик перехватил повод.
– Ваше высокоблагородие, русский я, русский! – торопливо говорил он. – В Сербии ранен был, в плен попал, бежал оттудова и вот… Вас дожидаюсь.
– Ну и дождался, – улыбнулся Александр Петрович. – Можешь домой идти, в Россию.
– Охотой я тут кормился, – продолжал бородач, не слушая его. – Места хорошо знаю, хочу проводником к вам. А идти, ваше высокоблагородие, мне теперь некуда, барина моего в Сербии убили. Посчитаться надо бы. Возьми, а?
– Проводником, говоришь? – Струков задумался. – Эй, казаки, коня проводнику! По дороге расскажешь, кто да что. Глядишь, и познакомимся.
– Спасибо, ваше высокоблагородие!
Бородач ловко вскочил на заводного коня, пристроился рядом. Толково рассказывал по дороге, как воевал в Сербии, как потерял в бою барина, у которого служил денщиком, как без денег и документов прошёл всю Европу и наконец-таки осел здесь, в болгарской колонии. Ждать своих.
– Настрадался я, ваше высокоблагородие: бумаг-то при мне никаких не было. А уж тюрем повидал – и австрийских, и венгерских, и румынских, не приведи Бог никому! Ну, слава Богу, до болгар этих добрался.
– Охотой промышлял, значит?
– Промышлял, – проводник усмехнулся. – Башибузуки тут шалят часто. Скот угоняют, хаты жгут, бывает, и девчонок уводят. Ну, мне обчество ружьишко купило, так теперь потише стало. Ну и охота, конечно, тоже… Здесь правее бери, ваше высокоблагородие, прямо – низинка, топко там.
– Ну, ты молодец, борода, – смеялся Струков, приняв правее по совету проводника. – Гайдук, значит, так получается?
– Какой из меня гайдук, – улыбнулся в бороду мужик. – Охотник я, стреляю хорошо.
– Паром на Пруте цел, не знаешь?
– Как не знаю, цел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106