— Священник посмотрел на Тарранта; в лунном свете кожа Охотника казалась столь же бледной, как и кора деревьев. — А это сработает?
— Возможно.
— И не более того?
— Принца нельзя назвать дилетантом, — ответил Таррант. — Каждое Творение можно распознать, если тебе известно, как к этому подступиться.
Дэмьен взглянул на Хессет. Ракханка помедлила, потом кивнула.
— Ладно, — вздохнул он. — Займемся этим. И как следует помолимся.
Священник шагнул было к Тарранту, но внезапно почувствовал такую слабость, что ноги у него подкосились, и он, рухнув наземь, больно ударился о камни и без того израненными ногами. Он свалился кульком, и лишь в последний момент успел выставить руки, чтобы не разбить голову. Ударился обоими локтями — и жгучая боль пронзила все его тело.
И вот он уже на земле, он задыхается, у него кружится голова. Гранитный островок ходит вокруг него ходуном, а звезды… они превратились на небе в протяжные полосы.
Шуршание шагов. В башмаках на мягкой подошве. Деликатные руки прикасаются к нему, а вслед за ними и другие — сильные и холодные…
— Ничего не сломано, — произносит Охотник. — И на том спасибо.
— И на том спасибо, — как эхо откликается Дэмьен.
Холодная рука проникает к нему за ворот, ощупывает затылок, проверяет пульс. Он чувствует, как восстанавливается канал между ним и Таррантом, — ощущается это так, будто жар из его собственного тела перетекает в ледяное тело посвященного. Ну и пусть, думает он, понимая, что Охотник учиняет ему медицинский осмотр.
— Усталость. — Холодная рука исчезает, а мягкие и деликатные остаются. — Усталость, обезвоживание, ушибы и порезы… а в остальном все в порядке. Ему нужны соль, вода и сон. Именно в таком порядке.
Мягкие руки исчезают. Мягкие шаги удаляются.
На мгновение наступает тишина.
— Я побуду на страже, — говорит Таррант. Слышен шорох; кто-то роется в их пожитках. Хессет? — А вы поспите.
Ему с трудом удается заговорить членораздельно. Язык распух и словно раскален.
— А если нападет Принц?..
— Не нападет. Нынче ночью не нападет.
На язык ему что-то кладут — что-то маленькое и соленое. Ледяные руки помогают ему приподняться и выпить из чашки, которую подносят прямо ко рту; его поддерживают, не давая откинуться наземь. Он выпивает достаточно, чтобы проглотить таблетку, — и хочет остановиться, хочет поберечь драгоценную воду, но ее продолжают держать у губ — и он пьет, и пьет, кажется, без конца.
Сильные руки осторожно опускают его наземь. Под голову подкладывают что-то мягкое — что-то сложенное несколько раз, чтобы послужить подушкой. Его накрывают мягким шерстяным одеялом, спасая от ночного холода.
— Упрямый вы человек, Райс. — Голос Охотника звучит на диво мягко. — Но и по-настоящему храбрый. А это редкое сочетание.
Он слышит, как Охотник поднимается на ноги. Чувствует, как тот стоит, разглядывая его. Всматриваясь в него одному Богу ведомо с какой целью.
— Будем надеяться, что этого хватит, — говорит Владетель.
11
Согласно воззрениям богословов Ад Единого Бога представляет собой воистину чудовищное место. Настолько чудовищное, утверждают они, что если собрать воедино все ужасы, наличествующие во вселенной, и умножить их в тысячу раз, то полученная комбинация покажется слабой свечой по сравнению с адским пламенем.
«Короче говоря, — подумал Дэмьен, — в Аду, должно быть, хуже, чем в Избытии. Но не намного».
Он проснулся вскоре после рассвета; во рту у него пересохло, голова трещала, а тело изнывало от боли в десятке мест сразу. Через какое-то время он все-таки решил испытать мышцы — и обнаружил, что они кое-как шевелятся. По сравнению с тем состоянием, в котором он проснулся в прошлый раз, это само по себе было чудом.
Ему удалось откинуть одеяло, а затем даже подняться на ноги. Глазам потребовалась примерно минута, чтобы привыкнуть к утреннему свету: ослепительно желтому на востоке, прохладно белому — прямо над головой. Часть небес вокруг Коры отличалась причудливо зеленым цветом; он вспомнил, что ему однажды уже довелось наблюдать такое, но так и не смог припомнить, где и когда. Ноги работали, но вот координация оказалась нарушенной, и несколько минут ему пришлось простоять на месте, восстанавливая чувство равновесия. И лишь когда Дэмьен решил, что может идти, не рискуя упасть, он отправился в середину гранитного островка в поисках своих спутниц.
В самой середке их скалы торчал небольшой каменный столбик, на нем и сидела сейчас Хессет, положив рядом с собой свое странное северное заряженное оружие. Поглядев на ракханку — с навостренными длинными ушами, слабо поблескивающими щетиной, и глазами золотыми, как сама Кора, — можно было легко позабыть о ее человекоподобии и увидеть настороженную хищницу, чужеродную хищницу, руководствующуюся лишь инстинктом выживания и ориентирующуюся по запахам, подобно четвероногим обитателям лесов. И священник мог только порадоваться, что Хессет здесь и что все ее звериные инстинкты задействованы на его стороне.
— Доброе утро, — не без труда произнес он, медленно приближаясь к несшей караул ракханке. Во рту у него стоял такой вкус, словно он всю ночь жевал каменную крошку.
Столбик был примерно десяти ярдов в поперечнике и трех футов в высоту; не лучшая наблюдательная точка, конечно, но другой на гранитном островке просто не было.
Хессет посмотрела на него — наполовину с улыбкой, наполовину с гримасой. Смысл гримасы не оставлял сомнений.
— Что-нибудь видишь?
Она шумно потянула носом.
— Чую.
— Черт побери. — Дэмьен пошевелил руками, болели они чудовищно. — Зверь, ракх или человек?
Она покачала головой:
— Еще не знаю.
Опасность. Это могло означать только одно: опасность. Черт побери, неужели нельзя было подождать с этим хотя бы денек? Чтобы все они оправились от ран?
— Ну, так что думаешь?
Хессет задумалась:
— Зверь. Похоже на то. — Она вновь подставила лицо ветру и сделала глубокий вдох — ртом и носом одновременно. Щетина на шее золотилась под ветром. — Но откуда ему здесь взяться! Здесь вообще никого быть не должно.
— Йенсени говорила, что в Избытии водятся какие-то зверьки.
— Йенсени говорила, что они грызут деревья, — напомнила Хессет. — Но на деревьях, мимо которых мы проходили, я не видела ничьих следов зубов. Никаких.
Дэмьен попытался вспомнить, но волна отвращения захлестнула его при одной мысли об этом. На мгновение ему показалось, что его сейчас стошнит.
— В самом деле, — пробормотал он наконец. — Я тоже не припоминаю ничего такого.
Срабатывал ли страх, испытываемый им перед деревьями, или какой-нибудь защитный механизм, выработанный его телом, но он действительно не мог ничего вспомнить. Или Таррант каким-то образом стер это у него из памяти, пока он спал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— Возможно.
— И не более того?
— Принца нельзя назвать дилетантом, — ответил Таррант. — Каждое Творение можно распознать, если тебе известно, как к этому подступиться.
Дэмьен взглянул на Хессет. Ракханка помедлила, потом кивнула.
— Ладно, — вздохнул он. — Займемся этим. И как следует помолимся.
Священник шагнул было к Тарранту, но внезапно почувствовал такую слабость, что ноги у него подкосились, и он, рухнув наземь, больно ударился о камни и без того израненными ногами. Он свалился кульком, и лишь в последний момент успел выставить руки, чтобы не разбить голову. Ударился обоими локтями — и жгучая боль пронзила все его тело.
И вот он уже на земле, он задыхается, у него кружится голова. Гранитный островок ходит вокруг него ходуном, а звезды… они превратились на небе в протяжные полосы.
Шуршание шагов. В башмаках на мягкой подошве. Деликатные руки прикасаются к нему, а вслед за ними и другие — сильные и холодные…
— Ничего не сломано, — произносит Охотник. — И на том спасибо.
— И на том спасибо, — как эхо откликается Дэмьен.
Холодная рука проникает к нему за ворот, ощупывает затылок, проверяет пульс. Он чувствует, как восстанавливается канал между ним и Таррантом, — ощущается это так, будто жар из его собственного тела перетекает в ледяное тело посвященного. Ну и пусть, думает он, понимая, что Охотник учиняет ему медицинский осмотр.
— Усталость. — Холодная рука исчезает, а мягкие и деликатные остаются. — Усталость, обезвоживание, ушибы и порезы… а в остальном все в порядке. Ему нужны соль, вода и сон. Именно в таком порядке.
Мягкие руки исчезают. Мягкие шаги удаляются.
На мгновение наступает тишина.
— Я побуду на страже, — говорит Таррант. Слышен шорох; кто-то роется в их пожитках. Хессет? — А вы поспите.
Ему с трудом удается заговорить членораздельно. Язык распух и словно раскален.
— А если нападет Принц?..
— Не нападет. Нынче ночью не нападет.
На язык ему что-то кладут — что-то маленькое и соленое. Ледяные руки помогают ему приподняться и выпить из чашки, которую подносят прямо ко рту; его поддерживают, не давая откинуться наземь. Он выпивает достаточно, чтобы проглотить таблетку, — и хочет остановиться, хочет поберечь драгоценную воду, но ее продолжают держать у губ — и он пьет, и пьет, кажется, без конца.
Сильные руки осторожно опускают его наземь. Под голову подкладывают что-то мягкое — что-то сложенное несколько раз, чтобы послужить подушкой. Его накрывают мягким шерстяным одеялом, спасая от ночного холода.
— Упрямый вы человек, Райс. — Голос Охотника звучит на диво мягко. — Но и по-настоящему храбрый. А это редкое сочетание.
Он слышит, как Охотник поднимается на ноги. Чувствует, как тот стоит, разглядывая его. Всматриваясь в него одному Богу ведомо с какой целью.
— Будем надеяться, что этого хватит, — говорит Владетель.
11
Согласно воззрениям богословов Ад Единого Бога представляет собой воистину чудовищное место. Настолько чудовищное, утверждают они, что если собрать воедино все ужасы, наличествующие во вселенной, и умножить их в тысячу раз, то полученная комбинация покажется слабой свечой по сравнению с адским пламенем.
«Короче говоря, — подумал Дэмьен, — в Аду, должно быть, хуже, чем в Избытии. Но не намного».
Он проснулся вскоре после рассвета; во рту у него пересохло, голова трещала, а тело изнывало от боли в десятке мест сразу. Через какое-то время он все-таки решил испытать мышцы — и обнаружил, что они кое-как шевелятся. По сравнению с тем состоянием, в котором он проснулся в прошлый раз, это само по себе было чудом.
Ему удалось откинуть одеяло, а затем даже подняться на ноги. Глазам потребовалась примерно минута, чтобы привыкнуть к утреннему свету: ослепительно желтому на востоке, прохладно белому — прямо над головой. Часть небес вокруг Коры отличалась причудливо зеленым цветом; он вспомнил, что ему однажды уже довелось наблюдать такое, но так и не смог припомнить, где и когда. Ноги работали, но вот координация оказалась нарушенной, и несколько минут ему пришлось простоять на месте, восстанавливая чувство равновесия. И лишь когда Дэмьен решил, что может идти, не рискуя упасть, он отправился в середину гранитного островка в поисках своих спутниц.
В самой середке их скалы торчал небольшой каменный столбик, на нем и сидела сейчас Хессет, положив рядом с собой свое странное северное заряженное оружие. Поглядев на ракханку — с навостренными длинными ушами, слабо поблескивающими щетиной, и глазами золотыми, как сама Кора, — можно было легко позабыть о ее человекоподобии и увидеть настороженную хищницу, чужеродную хищницу, руководствующуюся лишь инстинктом выживания и ориентирующуюся по запахам, подобно четвероногим обитателям лесов. И священник мог только порадоваться, что Хессет здесь и что все ее звериные инстинкты задействованы на его стороне.
— Доброе утро, — не без труда произнес он, медленно приближаясь к несшей караул ракханке. Во рту у него стоял такой вкус, словно он всю ночь жевал каменную крошку.
Столбик был примерно десяти ярдов в поперечнике и трех футов в высоту; не лучшая наблюдательная точка, конечно, но другой на гранитном островке просто не было.
Хессет посмотрела на него — наполовину с улыбкой, наполовину с гримасой. Смысл гримасы не оставлял сомнений.
— Что-нибудь видишь?
Она шумно потянула носом.
— Чую.
— Черт побери. — Дэмьен пошевелил руками, болели они чудовищно. — Зверь, ракх или человек?
Она покачала головой:
— Еще не знаю.
Опасность. Это могло означать только одно: опасность. Черт побери, неужели нельзя было подождать с этим хотя бы денек? Чтобы все они оправились от ран?
— Ну, так что думаешь?
Хессет задумалась:
— Зверь. Похоже на то. — Она вновь подставила лицо ветру и сделала глубокий вдох — ртом и носом одновременно. Щетина на шее золотилась под ветром. — Но откуда ему здесь взяться! Здесь вообще никого быть не должно.
— Йенсени говорила, что в Избытии водятся какие-то зверьки.
— Йенсени говорила, что они грызут деревья, — напомнила Хессет. — Но на деревьях, мимо которых мы проходили, я не видела ничьих следов зубов. Никаких.
Дэмьен попытался вспомнить, но волна отвращения захлестнула его при одной мысли об этом. На мгновение ему показалось, что его сейчас стошнит.
— В самом деле, — пробормотал он наконец. — Я тоже не припоминаю ничего такого.
Срабатывал ли страх, испытываемый им перед деревьями, или какой-нибудь защитный механизм, выработанный его телом, но он действительно не мог ничего вспомнить. Или Таррант каким-то образом стер это у него из памяти, пока он спал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89