— На нынешнюю или на завтрашнюю. Выбор за вами. После этого он выйдет в море.
Выйдет в море — то есть отправится на юг. На территорию противника.
— Два дня, — пробормотал Дэмьен. Впрочем, ему тоже казалось, что он и так уже слишком задержался в этой чертовой гостинице. Посмотрев на Тарранта, он задал последний волнующий его вопрос: — А вы?
— Выбор за вами, преподобный Райс.
Священник вздохнул:
— Знаете, когда вы злились, с вами было куда проще иметь дело.
Ему показалось, будто Охотник улыбнулся.
— Пора бы вам домой, преподобный. Будет дождь — да еще какой!
И словно в подтверждение его слов зигзаг молнии рассек небо. И гром раздался практически сразу же.
— Джеральд…
Удивленный непривычным обращением, Охотник посмотрел на Дэмьена сверху вниз.
Священнику с превеликим трудом дались слова, но произнести их было необходимо:
— Если вы действительно думаете, что мы не можем одержать победу… если вы полагаете, что у нас нет никаких шансов… то скажите мне. Скажите прямо.
— И что тогда? Вы капитулируете и отправитесь восвояси?
— Я прибыл сюда рискнуть жизнью ради победы. А не лишиться ее в ходе самоубийственной авантюры. От этого никому не будет проку. — Дэмьен сделал паузу, дав Охотнику возможность возразить, а затем добавил: — Мне может не нравиться то, как вы живете, но я ценю ваши суждения. И вам об этом известно. И если вы скажете, что у нас нет шансов, что у нас нет ни малейшего шанса, я продумаю нашу миссию заново.
— И повернете обратно?
— Ну, знаете… — Дэмьен закашлялся. — Сформулируем это так: я попробую найти иной способ атаковать врага.
Молчание.
— Ну, так что же?
— Шанс есть, — прошептал Охотник. — Зыбкий, но есть. И присутствие девочки при всех связанных с этим осложнениях может застигнуть врага врасплох. Хотя кому это в конечном счете пойдет на пользу, покажет только время.
Дэмьен почувствовал, как что-то (и конечно же это был страх) отпускает его. Впервые за несколько долгих минут он позволил себе сделать глубокий вдох.
— Что ж, этого достаточно. — Интересно, почему столь туманная оценка шансов принесла ему такое невероятное облегчение? — Благодарю вас.
Холодная капля упала на голову, другая — на руку. Частая дробь дождя близилась, шум накатывался со стороны моря.
И все же ему было страшно задать следующий вопрос:
— А какую же цену они назначили?
Первые капли упали уже и на светло-каштановые волосы Тарранта.
— Десять тысяч за вас, преподобный Райс. Пять тысяч за Хессет. Две тысячи за любого другого, кто на момент поимки окажется рядом с вами.
Дэмьен подумал о девочке и оцепенел от страха.
— Живыми или мертвыми?
— Только мертвыми, — спокойно сообщил Охотник. — Допрашивать вас они, знаете ли, не собираются. Просто хотят убрать со сцены. — И вновь бледные глаза остановились на Дэмьене. — Не медлите, священник. Идти вам долго, а вот-вот обрушится ливень.
— А вы?
— О себе-то уж я сумею позаботиться. — И уже умолкнув было, Таррант неожиданно добавил: — Как всегда.
Но Дэмьен не торопился с уходом. Он стоял на месте, вглядываясь в лицо Тарранта и размышляя над тайнами его прошлого.
«Значит, его прямые потомки до сих пор могут быть живы, — понял он. — Целый клан Таррантов, порожденный этой демонической гордостью и окрещенный в ходе ритуального жертвоприношения. О Господи! Жить и умирать в тени такой истории твоего рода… Да и каково пришлось мальчику, вернувшемуся домой — и заставшему плоды истинной бойни? Какую печать наложило это на все последующие поколения? Страшно и подумать о таком».
И тут дождь полил по-настоящему, и Дэмьен поспешил спуститься по скользким камням на более надежную почву. За сплошной стеной дождя Таррант превратился в невидимку. Если он по-прежнему оставался на месте. Если в последнее мгновение не подыскал себе пристанища понадежней.
«Да и мне следовало бы поступить точно так же», — попрекнул себя Дэмьен, под проливным дождем бредя в далекую гостиницу.
4
Мать города-государства Эсперанова не любила заставлять дожидаться аудиенции своего регента. Остальные люди были ей глубоко безразличны — она бы без тени смущения оставила их просиживать в приемной по многу часов, но только не своего регента. На протяжении многих лет она самым тщательным образом строила взаимоотношения с ним, она превратила его в послушную собачонку, готовую по первому хозяйскому свисту броситься на спину в грязь, лишь бы нашлось сухое место, куда поставить ногу госпоже. Иногда она и впрямь испытывала к нему чувства, отдаленно напоминающие материнские, — как к собственной кошке… как к щенку, мокнущему под дождем. Как к домашнему животному. Да-да, вот именно. Как к домашнему животному.
Заставлять его ждать ей не хотелось, но приливное Фэа было сегодня капризно. Мать уже дважды пыталась войти в мнимо человеческий образ, но потоки не сулили более или менее стабильной фиксации. Она слишком много времени попусту провозилась над этим и уже готова была с досады расцарапать себя когтями, когда энергия наконец заискрилась в комнате. Энергии было немного, но вполне достаточно. Воспользовавшись моментом, она несколькими давным-давно разученными пассами создала маску, заглянуть сквозь которую люди были бессильны. Правда, энергии не хватило на то, чтобы перебить специфический запах представительницы племени ракхов, но это уже не имело значения. Человеческое обоняние недостаточно остро.
Огорченная вынужденной задержкой, она торопливым шагом прошла к регенту, дожидавшемуся в зале для аудиенций. Подобно большинству Матерей, она носила просторные, даже несколько мешковатые одеяния, что сводило возможность разоблачения к минимуму. Тем не менее бывали случаи, когда сила приливной Фэа внезапно покидала ее, и тогда ей приходилось снимать иллюзорную личину раньше положенного срока. Как правило, она успевала к этому времени оказаться где-нибудь в укромном месте, но однажды развоплощение произошло прямо на глазах церковного служки-человека. Его, разумеется, пришлось убить. Придумав какую-то религиозную мотивацию. Ересь? Одержимость? Она и сама не помнит. Человек увидел ее подлинное лицо — и ему пришлось умереть. Точка.
Человеческие религии тоже на что-то годятся.
Некоторые Матери заходили в своем стремлении обрести псевдочеловеческую внешность настолько далеко, что стали сбривать с лица щетину. Дело заключалось в том, что, чем больше твой истинный облик соответствует человеческому, тем легче создать иллюзию полной идентичности. Но Мать Эсперановы не могла заставить себя пойти на это. Люди настолько отвратительные существа; порой она с трудом дотерпевала до конца проведенный на людях день, и утешала ее лишь мысль о том, что ночью — в своей секретной комнате, куда не ступала нога человека, она сможет сбросить ненавистный образ вместе с мешковатыми одеяниями и наконец расслабиться, приняв или, вернее, восстановив подлинный образ, которым благословила ее планета Эрна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89