Когда Жорж рассказал мне о своей мечте поселить меня и детей – а он хотел, чтобы у нас было много детей – на ферму, то я начала изучать методы селекции и ездить на практику. Но это было еще до беременности. А после я уже никуда не выбиралась из Ундина-Сити.
– Вы были все время одна?
– Нет, что вы, одна бы я не выдержала. Но у меня много друзей. Родители помогали – я жила с ними рядом. Мария… – она запнулась. – Впрочем, на Ундине очень бережно относятся к будущим матерям. Планете нужны новые граждане.
– На время круиза вы могли бы оставить ребенка с родителями.
– А ундикву? – с улыбкой возразила она. – Ундикву оставить не на кого. На самом деле я и Роша не хочу оставлять ни на один день.
– Можно увидеть малыша?
Луиза расцвела.
– Конечно! Только… – она запнулась.
– …руками не трогать, – догадался я.
– Это само собой разумеется. Я имела в виду, что он, наверное, спит, поэтому постарайтесь не шуметь.
– Не буду, – сказал я шепотом.
На полу детской лежал мягкий шелковый матрац с кучей мягких и надувных игрушек, его пришлось обойти, чтобы приблизиться к детскому манежу, стоявшему у окна. Решетка манежа отбрасывала полосатую тень, придавая голубому комбинезончику Роша отчасти тюремный вид.
Малыш открыл глаза.
– Разбудили все-таки! – с досадой проворчала Луиза.
– В папу, – заключил я, рассмотрев золотистые кудряшки и темно-голубые глаза. – Привет, Рош, – сказал я малышу. Тот прогудел что-то невразумительное.
Луиза позволила нам остаться наедине. Пока она готовила завтрак, я пытался Роша разговорить. Вдруг, думаю, Рош проболтается, что видел отца. Однако чувствовалось, что ребенок был подготовлен.
– Он у вас сноб, – сказал я Луизе, зашедшей в детскую с пластиковой бутылочкой в руках.
– Это еще почему?!
– Отказывается со мной разговаривать. Он недолюбливает репортеров?
– Ему одиннадцать месяцев! – возмутилась Луиза. Ей показалось, что я намекаю, что ее чадо отстает в развитии. – В этом возрасте дети редко разговаривают с репортерами.
Затем она обратилась к Рошу на языке, который я не понимал. «У-лю-лю, гу-гу-гу, ай-ай-ай» и прочее. Рош понимал ее превосходно и даже отвечал, – не смотря на то, что рот у него был занят соской.
– Теперь ваша очередь, – сказала мне Луиза, накормив сына и утерев ему физиономию салфеткой с вышитым астронавтом.
Рош улыбнулся. Он знал, что в бутылочке ничего не осталось.
– Хорошо бы провести дегустацию поближе к… – и я очертил в воздухе круг диаметром двадцать пять сантиметров. Этот стандарт известен и на Ундине.
– Вы же в УНИКУМе, – усмехнулась она. – Впрочем, надеюсь, все обойдется.
Кухня была самым обжитым помещением в доме. Это была даже не кухня, а, скорее, небольшая лаборатория, где можно было увидеть ундинскую флору во всех ее стадиях, начиная с крохотных проращенных семян в банках с вонючими удобрениями и кончая холодным супом в холодильнике размером с Янин кабинет. Суп мне не достался – ни холодный, ни горячий. Луиза вынула из микроволновки тарелку с высокими краями и поставила передо мной на стол, дала ложку. Я попросил хлеба – сказал, что без хлеба, я даже макароны не ем. Она ответила, что хлеб, как продукт посторонний, может повлиять на исход эксперимента, поэтому я его не получу, тем более, что хлеба в доме нет. Я смирился.
В прозрачном бульоне плавали стебельки и упругие шарики, похожие на оливки.
– Вегетарианский? – уточнил я.
Она подтвердила. Насколько ей известно, ундинскую живность еще никто на вкус не пробовал. И вряд ли в ближайшем будущем кто-то станет ее пробовать.
– А разводить не пытаетесь? – спросил я.
– Кого?
– Ну не знаю. Ундюков каких-нибудь…
– На нашей ферме мы занимаемся только растениями.
Оливки (или ундивки – как я назвал их для себя) по вкусу напоминали сырую речную рыбу, которую я ел на курсах по выживанию. Безвкусные стебельки если не соскальзывали с ложки, то противно застревали в зубах. Луиза сказала, что сыта и обойдется одним чаем. Нельзя сказать, что это придало мне уверенности.
Луиза провожала взглядом каждую ложку. Уголки ее рта поднимались, и, чтобы скрыть улыбку, она морщилась, будто бы обжигаясь горячим чаем. Медленно орудуя ложкой, я размышлял, как скоро мой желудок придет к выводу, что оливки-ундивки ему не по вкусу. И в какой форме он это выразит. Нет, дожидаться не стоит. Главные вопросы надо задать прямо сейчас. Я спросил:
– Вам удалось выяснить, какова была настоящая причина отказа?
Она переспросила, о каком отказе идет речь. Я пояснил:
– Комиссия по заселению не давала вам разрешение поселиться на ферме. Вы сказали, что на самом деле причина была не в ребенке, хотя формально отказ основывался на том, что вам будет трудно совмещать уход за ребенком с работой на ферме.
Ей не хотелось об этом говорить. Кое-как я вытянул из нее, что в комиссию по заселению пришло анонимное письмо, в котором сообщалось, что во время ее предыдущей практики на селекционной ферме она то ли допустила халатность, то ли умышленно подделала результаты работы по выведению каких-то там ундинский плодоносов. Луиза не отрицала, что один раз она ошиблась, неправильно истолковав указание старшего агронома, но это была просто ошибка, какие случаются у многих. Халатностью это назвать было нельзя, тем более – умышленным подлогом. Луизе совершенно непонятно, кому понадобилось сочинять эту анонимку, в которой, кроме обвинений в некомпетентности, содержались обвинения буквально по всем пунктам, существенным для вынесения окончательного решения пускать ее на ферму или нет. Если бы, скажем, ей требовался кредит для покупки дома, то автором анонимки мог быть кто-то из тех, кто так же добивался кредита. Но кредит ей не требовался. Опять же, откуда автор анонимки узнал об ошибке, случившейся чуть ли не за год до подачи заявки. А кто мог знать? – спросил я. Два три человека с кем она тогда работала, но они ее друзья и у них нет ни единой причины желать ей зла. Жоржу вряд ли пришло бы в голову рассказывать посторонним об ее ошибках. Нет, сколько бы она ни думала, ни малейшей идеи относительно личности автора у нее не появилось. Впрочем, как только ей удалось переубедить комиссию, она перестала думать об анонимке. Ей и без того было над чем думать. Ундиква никак не всходила, а у Роша оказалась аллергия на какую-то пыльцу. К счастью, обе проблемы удалось решить.
– Почему вас это интересует? – спросила она. Настроение я ей определенно испортил. Я чувствовал, как на лбу выступает испарина.
Все-таки это Кастен.
Не поднимая глаз, я гонял по дну тарелки одинокую ундивку. Испарина на лбу меня выручила. Наблюдательная Луиза спросила:
– Как вы себя чувствуете?
Я сказал, что суп был замечательным, и заглотнул последнюю ундивку. Она чудом попала в то горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107