..
— А кто везет, отсюда кто-нибудь поехал?
— Нет, ведь его с самого начала сопровождал Халим-джан. Везет покойного в специальном вагоне.
— Когда похороны?
— Если поспеют приехать завтра, то в пятницу.
Так каждый посетитель засыпал Самадходжу вопросами, на которые тот охотно отвечал — пусть все видят, как он заботится о памяти брата, как горюет. Это все было напоказ. Внутренне он ликовал. Теперь ему не страшны никакие кредиторы...
Стоит поработать в эти траурные дни! И он от души трудился, следил, чтобы были выполнены все обряды, весь похоронный ритуал. Зато как спокойно он будет спать теперь по ночам!
Торжественно встречали на каганском вокзале поезд с прахом покойного Ахмадходжи. На похороны в пятницу явился казикалон, множество духовных лиц, мулл и муфтиев. На широкой площади у мечети Девонбеги собралось множество жителей.
Время бежало быстро. Вот прошли уже поминки — и через двадцать дней и через сорок. И всем этим энергично, по-хозяйски руководил Самадходжа.
Пришла пора заняться наследством Ахмадходжи. В суд вызвали сыновей покойного — Халим-джана и Алим-джана, зятя Хамидхана и еще нескольких более дальних родственников, также заявивших о своих правах на часть наследства. Казикалон прочитал исковое заявление, написанное от имени раиса и главного законоведа Бухары. В заявлении было сказано, что, по велению шариата, подтвержденному его высочеством, все деньги и имущество покойного не будут разделены до совершеннолетия его сыновей и все, чем он владел — дома, сады, земли, торговые дворы, лавки,— переходит, согласно шариату, в руки муллы Самадходжи.
Это возмутило всех родных и родственников. Первым выразившим свое несогласие с решением суда был Халим-джан. Но когда он заявил об этом, ему ответили: «Вы не достигли совершеннолетия».
Едва Карим закончил читать дело, как вернулся Аминов.
— Ну как, Карим, прочел?
— Да, прочел и поражаюсь. Неужели этот гнусный Самадходжа смеет так бесстыдно, не считаясь с советскими законами, жаловаться на Халим-джана?!
— Как видишь! Он думает, что и мы, как кушбеги, казии, муфтии, поддержим его, вырвем из рук Халим-джана и других ближайших родственников наследство его покойного брата и отдадим ему!
— А распределили наконец имущество покойного Ахмадходжи?
— Через два года после его смерти, с помощью русских адвокатов и Российского политического агентства, Халим-джан добился распределения имущества отца между законными наследниками. Правда, в годы революции он, как член партии младобухарцев, вынужден был уехать и бросить все это дело... Но он не предал революцию и то, что осталось от состояния, пожертвовал ей. Потому-то я тебе и сказал, что нужно различать людей, видеть, чем отличаются друг от друга такие люди, например, Халим-джан от Самадходжи...
Хотя они и родня.
— А что теперь поделывает Самадходжа?
— Как я тебе уже говорил, он торгует на барахолке, обманывает покупателей. Пора закрыть барахолку.
— Настанет время — закроем... А пока пусть выносит свое барахло!
— А Халим-джан действительно оказался порядочным человеком.
— Да, и среди баев есть такие. Файзулла из их числа. Это натуры сложные, они ошибаются, но прислушиваются к голосу партии.
— Значит, можно им верить?
— Можно! — усмехнувшись, сказал Аминов.
Когда Карим вышел на улицу из здания Совета назиров, был пятый час. И хотя до вечера было еще далеко, кругом стояла мгла. Хмурилось небо, покрытое темно-серыми облаками, и как ни старался порывистый ветер их развеять, это ему не удавалось. Казалось, что из этих тусклых, скучных облаков польется не дождь, а серая муть. Мысли, перебивая друг друга, теснились в голове. «Хорошо, что уже август подходит к концу,— думал он,— скоро спадет летний зной... Очень трудно в жару драться с басмачами. А теперь, когда легче дышится, самое время воевать, изловить этого проклятого предателя Орипова! Кто мог подумать, что Орипов станет изменником! Ведь он считался революционером с давних пор. Я был тогда еще ребенком... Странное дело — стал предателем! Впрочем, кто знает, был ли он искренним революционером? Может, носил маску, чтобы быть хорошо осведомленным и тем самым получше служить контрреволюции. Быть против эмира еще не значит волноваться за судьбу трудящихся... Ведь эмир надоел и баям, и купцам, и националистам... Но когда эмира свергли и революция приняла нежелательный для них характер, они сделались яростными ее врагами — и Асад Махсум, и Абдулхамид Орипов, и всякие там еще «левые» и «правые».
Вот какие мысли волновали Карима, когда он шел к Файзулле Ходжаеву.
Файзулла Ходжаев подтвердил, что прежде всего предстояло сразиться с Ориповым в Кермине и Нурате.
— Завтра в Военном назирате получишь особый приказ и соответствующие инструкции,— сказал Файзулла Ходжаев, прощаясь с Кари-мом.— Подавив Орипова (я надеюсь твердо, что это произойдет), начнешь поход против Асада Махсума... Отряд у тебя молодой, еще неопытный... Он закалится в этих боях.
Выйдя от Файзуллы Ходжаева, Карим раздумывал, куда ему отправиться. У него свободным оставался только этот день. Завтра он получит приказ, нужно быть готовым к выступлению. Ему показалось заманчивым прогуляться по улицам и базарам Бухары, а потом навестить Насим-джана.
Центром торговли, как и раньше, была площадь у хауза Девонбеги. Она вновь стала многолюдной, шумной, красочной... Это одна из характерных черт старого городского быта на Востоке. Базары и торговые ряды отражают жизнь города. Все важные события сказываются на базаре. Там узнают последние новости, назначают деловые свидания и просто дружеские встречи, там поэты читают свои новые стихи, звучит музыка. Когда-то в Бухаре главные базары были расположены в трех местах: у Регистана, у Таи Манора и у хауза Девонбеги.
Теперь из названных осталось только два.
Произошли изменения и подле хауза Девонбеги. Там, где раньше располагались маленькие парикмахерские, теперь появилось двухэтажное здание, носившее название «Клуб Мирзо Назрулло». Вблизи выросли новые столовые и чайханы. На прежнем месте, перед мечетью, торговали лакомствами — халвой, жареным горохом, миндалем.
На этой же площади часто слышались голоса маддохов — рассказчиков священных историй. Показывали свое искусство фокусники, а иногда появлялись даже канатоходцы.
Карим попал на эту площадь в момент, когда маддох привлек внимание собравшихся рассказом о битвах халифа Али за религию. Время от времени, в самых интересных местах, маддох прерывал рассказ и, воздев руки как на молитву, просил пожертвовать что-нибудь в награду за рассказ. Слушатели, увлеченные рассказом и пылкими речами маддоха, желая узнать, что было дальше, вытаскивали из тощих карманов или из-за пазухи мелочь и отдавали ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— А кто везет, отсюда кто-нибудь поехал?
— Нет, ведь его с самого начала сопровождал Халим-джан. Везет покойного в специальном вагоне.
— Когда похороны?
— Если поспеют приехать завтра, то в пятницу.
Так каждый посетитель засыпал Самадходжу вопросами, на которые тот охотно отвечал — пусть все видят, как он заботится о памяти брата, как горюет. Это все было напоказ. Внутренне он ликовал. Теперь ему не страшны никакие кредиторы...
Стоит поработать в эти траурные дни! И он от души трудился, следил, чтобы были выполнены все обряды, весь похоронный ритуал. Зато как спокойно он будет спать теперь по ночам!
Торжественно встречали на каганском вокзале поезд с прахом покойного Ахмадходжи. На похороны в пятницу явился казикалон, множество духовных лиц, мулл и муфтиев. На широкой площади у мечети Девонбеги собралось множество жителей.
Время бежало быстро. Вот прошли уже поминки — и через двадцать дней и через сорок. И всем этим энергично, по-хозяйски руководил Самадходжа.
Пришла пора заняться наследством Ахмадходжи. В суд вызвали сыновей покойного — Халим-джана и Алим-джана, зятя Хамидхана и еще нескольких более дальних родственников, также заявивших о своих правах на часть наследства. Казикалон прочитал исковое заявление, написанное от имени раиса и главного законоведа Бухары. В заявлении было сказано, что, по велению шариата, подтвержденному его высочеством, все деньги и имущество покойного не будут разделены до совершеннолетия его сыновей и все, чем он владел — дома, сады, земли, торговые дворы, лавки,— переходит, согласно шариату, в руки муллы Самадходжи.
Это возмутило всех родных и родственников. Первым выразившим свое несогласие с решением суда был Халим-джан. Но когда он заявил об этом, ему ответили: «Вы не достигли совершеннолетия».
Едва Карим закончил читать дело, как вернулся Аминов.
— Ну как, Карим, прочел?
— Да, прочел и поражаюсь. Неужели этот гнусный Самадходжа смеет так бесстыдно, не считаясь с советскими законами, жаловаться на Халим-джана?!
— Как видишь! Он думает, что и мы, как кушбеги, казии, муфтии, поддержим его, вырвем из рук Халим-джана и других ближайших родственников наследство его покойного брата и отдадим ему!
— А распределили наконец имущество покойного Ахмадходжи?
— Через два года после его смерти, с помощью русских адвокатов и Российского политического агентства, Халим-джан добился распределения имущества отца между законными наследниками. Правда, в годы революции он, как член партии младобухарцев, вынужден был уехать и бросить все это дело... Но он не предал революцию и то, что осталось от состояния, пожертвовал ей. Потому-то я тебе и сказал, что нужно различать людей, видеть, чем отличаются друг от друга такие люди, например, Халим-джан от Самадходжи...
Хотя они и родня.
— А что теперь поделывает Самадходжа?
— Как я тебе уже говорил, он торгует на барахолке, обманывает покупателей. Пора закрыть барахолку.
— Настанет время — закроем... А пока пусть выносит свое барахло!
— А Халим-джан действительно оказался порядочным человеком.
— Да, и среди баев есть такие. Файзулла из их числа. Это натуры сложные, они ошибаются, но прислушиваются к голосу партии.
— Значит, можно им верить?
— Можно! — усмехнувшись, сказал Аминов.
Когда Карим вышел на улицу из здания Совета назиров, был пятый час. И хотя до вечера было еще далеко, кругом стояла мгла. Хмурилось небо, покрытое темно-серыми облаками, и как ни старался порывистый ветер их развеять, это ему не удавалось. Казалось, что из этих тусклых, скучных облаков польется не дождь, а серая муть. Мысли, перебивая друг друга, теснились в голове. «Хорошо, что уже август подходит к концу,— думал он,— скоро спадет летний зной... Очень трудно в жару драться с басмачами. А теперь, когда легче дышится, самое время воевать, изловить этого проклятого предателя Орипова! Кто мог подумать, что Орипов станет изменником! Ведь он считался революционером с давних пор. Я был тогда еще ребенком... Странное дело — стал предателем! Впрочем, кто знает, был ли он искренним революционером? Может, носил маску, чтобы быть хорошо осведомленным и тем самым получше служить контрреволюции. Быть против эмира еще не значит волноваться за судьбу трудящихся... Ведь эмир надоел и баям, и купцам, и националистам... Но когда эмира свергли и революция приняла нежелательный для них характер, они сделались яростными ее врагами — и Асад Махсум, и Абдулхамид Орипов, и всякие там еще «левые» и «правые».
Вот какие мысли волновали Карима, когда он шел к Файзулле Ходжаеву.
Файзулла Ходжаев подтвердил, что прежде всего предстояло сразиться с Ориповым в Кермине и Нурате.
— Завтра в Военном назирате получишь особый приказ и соответствующие инструкции,— сказал Файзулла Ходжаев, прощаясь с Кари-мом.— Подавив Орипова (я надеюсь твердо, что это произойдет), начнешь поход против Асада Махсума... Отряд у тебя молодой, еще неопытный... Он закалится в этих боях.
Выйдя от Файзуллы Ходжаева, Карим раздумывал, куда ему отправиться. У него свободным оставался только этот день. Завтра он получит приказ, нужно быть готовым к выступлению. Ему показалось заманчивым прогуляться по улицам и базарам Бухары, а потом навестить Насим-джана.
Центром торговли, как и раньше, была площадь у хауза Девонбеги. Она вновь стала многолюдной, шумной, красочной... Это одна из характерных черт старого городского быта на Востоке. Базары и торговые ряды отражают жизнь города. Все важные события сказываются на базаре. Там узнают последние новости, назначают деловые свидания и просто дружеские встречи, там поэты читают свои новые стихи, звучит музыка. Когда-то в Бухаре главные базары были расположены в трех местах: у Регистана, у Таи Манора и у хауза Девонбеги.
Теперь из названных осталось только два.
Произошли изменения и подле хауза Девонбеги. Там, где раньше располагались маленькие парикмахерские, теперь появилось двухэтажное здание, носившее название «Клуб Мирзо Назрулло». Вблизи выросли новые столовые и чайханы. На прежнем месте, перед мечетью, торговали лакомствами — халвой, жареным горохом, миндалем.
На этой же площади часто слышались голоса маддохов — рассказчиков священных историй. Показывали свое искусство фокусники, а иногда появлялись даже канатоходцы.
Карим попал на эту площадь в момент, когда маддох привлек внимание собравшихся рассказом о битвах халифа Али за религию. Время от времени, в самых интересных местах, маддох прерывал рассказ и, воздев руки как на молитву, просил пожертвовать что-нибудь в награду за рассказ. Слушатели, увлеченные рассказом и пылкими речами маддоха, желая узнать, что было дальше, вытаскивали из тощих карманов или из-за пазухи мелочь и отдавали ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76