И он все повторял: «Хорошо, хорошо!..»
Ахмадходжа не хотел умирать — ведь годами он еще не был очень стар, еще многое ему предстояло сделать.
Он и в паломничество пустился ради жизни. Он много думал, прежде чем решился на это. И рассчитал так: путешествие внесет некоторое разнообразие в его жизнь. Он засиделся в Бухаре. Ему надоели одолевавшие его заботы, люди, говорившие только о делах, или глупцы, ведущие пустые разговоры, раздражающие нервы и сердце... Поехать просто в Москву — это опять же значит заниматься только торговыми делами. Ему нравилось, что его считали опытным и умным коммерсантом, преуспевающим в делах, но жить только этим он не мог, у него были и другие, духовные запросы. И вот паломничество в Мекку поможет их удовлетворить. Он увидит новые места, новые города, новых людей и отдаст свой, святой для каждого мусульманина, долг богу. Это все вместе взятое принесет покой его изболевшемуся сердцу.
А все же нескладно получилось с забытыми в Москве таблетками. «Какой хороший человек наш спутник, доктор, отдал свои целительные таблетки. Он привез их из Германии и отдал. Чем смогу я одарить его за это? Нельзя же предложить ему деньги — обидится...»
Эти мысли очень волновали старика, и вдруг он вспомнил, какие у доктора неказистые часы, и цепочка дешевая, серебряная. Ахмадходжа вытащил свои золотые часы на золотой цепочке и протянул их доктору:
— Не откажите взять от меня на память!
— Нет, что вы,— сдержанно, твердо сказал Иван Иванович.— Мои часы, правда, не золотые, но работы одного из лучших мастеров в мире, Павла Буре.
— Очень хорошо, но мои часы — просто вам на память! Возьмите их, очень прошу!
— И я прошу, возьмите,— подал голос Халим-джан. Краснея от смущения, доктор протянул руку:
— Что ж, возьму, чтобы не обиделись... Спасибо!
Часа через два после этого разговора поезд внезапно остановился на небольшом разъезде, где уже несколько лет не останавливались даже товарные поезда. Оказалось, как сообщил проводник, между этим разъездом и следующей за ним станцией произошло крушение: столкнулись два поезда, много жертв... Пока исправят путь и все приберут, их поезду придется стоять чуть ли не сутки.
— Что поделаешь, очень жалко погибших людей. Но возблагодарим господа, что пока нас миновало,— сказал торжественно Ахмадходжа.— Пусть вагон отапливают, кипятят воду для чая — и с нас довольно! Мирзо, а Мирзо, у нас хватит еще на сутки провианта? Да? Ну и хорошо!
— Но хлеб кончился! — сказал Мирзо.— Мы надеялись на Киев.
— На Киев? — спросил Халим-джан.— Там мы теперь будем только завтра ночью. Но неужели здесь где-нибудь поблизости не найдется хлеба! Выйдем, поищем... Хорошо, отец?
Конечно, идите!
Ахмадходжа надел очки и взял подаренную ему доктором коробку с таблетками.
В поисках хлеба с поезда сошли многие пассажиры. Один из них обратился к местному жителю с просьбой продать ему хлеб, но тот только рукой махнул: сам, мол, ищу!
— Что же делать? Дети голодные сидят,— воскликнул, чуть не плача, пассажир.
— Жаль, ничем помочь вам не можу.
— А где же вы сами достаете хлеб, продукты?
— Мы? В селе... Да,— воскликнул он, — це ж вы можете теж пойти туда, попросить хлеба. Час вы маете, поезд будет здесь стоять усю ничь.
— Какое село?
— Оно недалече, во-он видно.
Несколько человек решительно двинулись в указанном направлении.
Халим-джан и Мирзо последовали за ними. Дождь прошел, небо прояснилось. Село хотя и виднелось с того места, где они находились, но оказалось значительно дальше, чем они думали. На бревнах, видимо предназначенных для стройки, сидело несколько человек, с любопытством глядевших на пришельцев. Поздоровавшись с ними, пришельцы сразу перешли к делу.
— Не продадите ли нам хлеба? — спросил один из них. Сидевшие на бревнах с недоумением смотрели на него.
— Дело в том,— решительно заговорил Халим-джан,— что наш поезд вынужден простоять чуть ли не сутки, а у многих нет хлеба... Вот мы и просим продать нам, за любые деньги, хлеб.
— Хлеб мы дадим,— усмехнувшись, ответил один из крестьян.— Но я никогда не слышал, чтобы им торговали!
— Ты, Микола, еще молодой, многого не знаешь,— засмеялся пожилой крестьянин,— в городе не бывал... А там все покупают, и хлеб и воду... Без денег ничего не получишь!
— Как это, воду продают? — спросил другой.
— А так, наливают в бутылки и продают.
— Интересно! — воскликнул Микола и побежал в хату.
Довольно скоро он вышел оттуда, с трудом неся три буханки свежеиспеченного хлеба. Следуя его примеру, и другие крестьяне принесли, а старый крестьянин сказал добродушно-насмешливо:
— В карманах не ройтесь, денег не ищите!.. Хлеб не продают, грешно! Халим-джан с Мирзо пришли к себе на полустанок уже в темноте. Но
юноша сразу узнал своего отца, беспокойно ходившего туда-сюда вдоль состава.
— Отец, что с вами? Почему вышли один из вагона?
— Ах, это ты, наконец-то! — радостно воскликнул старик.— Я чуть с ума не сошел от беспокойства!..
— Почему?
Ведь я был не один.
Он помог отцу подняться в вагон и поскорее уложил его в постель. Уже когда отец лежал в постели, он подал ему горячего чаю, лекарства, больше, чем обычно, мачджун...
— А где все это время был доктор? Неужели он разрешил вам выйти из вагона? И без верхней одежды!
— Ну, в тулупе было бы жарко! А доктор, кажется, спал, в проходе не появлялся...
— Попросили бы проводника о помощи.
— Ничего, как видишь, не случилось, сын мой! Главное, что ты жив и здоров, все тревоги позади... А можно и без хлеба день прожить.
— Я не знал, что село так далеко, думал гораздо раньше вернуться. Волнение и простуда оказались опасными. Ахмадходжа проснулся
утром в жару. Иван Иванович сделал все возможное в тех условиях. А когда приехали наконец в Одессу, он не пошел к себе домой — прежде всего позаботился о больнице для старика. Выхлопотал для него отдельную палату, сам взялся его лечить.
— Состояние здоровья вашего отца тяжелое,— сказал врач Халим-джану,— будьте готовы ко всему, дружок. Да, воспаление легких — болезнь в его возрасте очень серьезная!
Юноша едва сдерживался, чтобы не заплакать!
В доме Ахмадходжи — глубокий траур. Из женской половины доносятся стоны и рыдания. На мужскую половину то и дело входят муллы и чтецы Корана. Читают молитвы, выражают сочувствие родственникам и близким друзьям покойного и уходят: им на смену приходят другие... И всех их встречает то у ворот, то в крытом проходе сам Самадходжа или Хамидхан. Все сочувствуют им, плачут вместе с ними. «Какой любящий брат»,— думают они о Самадходже, глядя на его расстроенное лицо, слушая его жалобные вскрики: «О отец наш, о родной наш, о опора и защита наша!»
— Привезли? — спрашивали у Самадходжи.
— Нет, скорее всего завтра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Ахмадходжа не хотел умирать — ведь годами он еще не был очень стар, еще многое ему предстояло сделать.
Он и в паломничество пустился ради жизни. Он много думал, прежде чем решился на это. И рассчитал так: путешествие внесет некоторое разнообразие в его жизнь. Он засиделся в Бухаре. Ему надоели одолевавшие его заботы, люди, говорившие только о делах, или глупцы, ведущие пустые разговоры, раздражающие нервы и сердце... Поехать просто в Москву — это опять же значит заниматься только торговыми делами. Ему нравилось, что его считали опытным и умным коммерсантом, преуспевающим в делах, но жить только этим он не мог, у него были и другие, духовные запросы. И вот паломничество в Мекку поможет их удовлетворить. Он увидит новые места, новые города, новых людей и отдаст свой, святой для каждого мусульманина, долг богу. Это все вместе взятое принесет покой его изболевшемуся сердцу.
А все же нескладно получилось с забытыми в Москве таблетками. «Какой хороший человек наш спутник, доктор, отдал свои целительные таблетки. Он привез их из Германии и отдал. Чем смогу я одарить его за это? Нельзя же предложить ему деньги — обидится...»
Эти мысли очень волновали старика, и вдруг он вспомнил, какие у доктора неказистые часы, и цепочка дешевая, серебряная. Ахмадходжа вытащил свои золотые часы на золотой цепочке и протянул их доктору:
— Не откажите взять от меня на память!
— Нет, что вы,— сдержанно, твердо сказал Иван Иванович.— Мои часы, правда, не золотые, но работы одного из лучших мастеров в мире, Павла Буре.
— Очень хорошо, но мои часы — просто вам на память! Возьмите их, очень прошу!
— И я прошу, возьмите,— подал голос Халим-джан. Краснея от смущения, доктор протянул руку:
— Что ж, возьму, чтобы не обиделись... Спасибо!
Часа через два после этого разговора поезд внезапно остановился на небольшом разъезде, где уже несколько лет не останавливались даже товарные поезда. Оказалось, как сообщил проводник, между этим разъездом и следующей за ним станцией произошло крушение: столкнулись два поезда, много жертв... Пока исправят путь и все приберут, их поезду придется стоять чуть ли не сутки.
— Что поделаешь, очень жалко погибших людей. Но возблагодарим господа, что пока нас миновало,— сказал торжественно Ахмадходжа.— Пусть вагон отапливают, кипятят воду для чая — и с нас довольно! Мирзо, а Мирзо, у нас хватит еще на сутки провианта? Да? Ну и хорошо!
— Но хлеб кончился! — сказал Мирзо.— Мы надеялись на Киев.
— На Киев? — спросил Халим-джан.— Там мы теперь будем только завтра ночью. Но неужели здесь где-нибудь поблизости не найдется хлеба! Выйдем, поищем... Хорошо, отец?
Конечно, идите!
Ахмадходжа надел очки и взял подаренную ему доктором коробку с таблетками.
В поисках хлеба с поезда сошли многие пассажиры. Один из них обратился к местному жителю с просьбой продать ему хлеб, но тот только рукой махнул: сам, мол, ищу!
— Что же делать? Дети голодные сидят,— воскликнул, чуть не плача, пассажир.
— Жаль, ничем помочь вам не можу.
— А где же вы сами достаете хлеб, продукты?
— Мы? В селе... Да,— воскликнул он, — це ж вы можете теж пойти туда, попросить хлеба. Час вы маете, поезд будет здесь стоять усю ничь.
— Какое село?
— Оно недалече, во-он видно.
Несколько человек решительно двинулись в указанном направлении.
Халим-джан и Мирзо последовали за ними. Дождь прошел, небо прояснилось. Село хотя и виднелось с того места, где они находились, но оказалось значительно дальше, чем они думали. На бревнах, видимо предназначенных для стройки, сидело несколько человек, с любопытством глядевших на пришельцев. Поздоровавшись с ними, пришельцы сразу перешли к делу.
— Не продадите ли нам хлеба? — спросил один из них. Сидевшие на бревнах с недоумением смотрели на него.
— Дело в том,— решительно заговорил Халим-джан,— что наш поезд вынужден простоять чуть ли не сутки, а у многих нет хлеба... Вот мы и просим продать нам, за любые деньги, хлеб.
— Хлеб мы дадим,— усмехнувшись, ответил один из крестьян.— Но я никогда не слышал, чтобы им торговали!
— Ты, Микола, еще молодой, многого не знаешь,— засмеялся пожилой крестьянин,— в городе не бывал... А там все покупают, и хлеб и воду... Без денег ничего не получишь!
— Как это, воду продают? — спросил другой.
— А так, наливают в бутылки и продают.
— Интересно! — воскликнул Микола и побежал в хату.
Довольно скоро он вышел оттуда, с трудом неся три буханки свежеиспеченного хлеба. Следуя его примеру, и другие крестьяне принесли, а старый крестьянин сказал добродушно-насмешливо:
— В карманах не ройтесь, денег не ищите!.. Хлеб не продают, грешно! Халим-джан с Мирзо пришли к себе на полустанок уже в темноте. Но
юноша сразу узнал своего отца, беспокойно ходившего туда-сюда вдоль состава.
— Отец, что с вами? Почему вышли один из вагона?
— Ах, это ты, наконец-то! — радостно воскликнул старик.— Я чуть с ума не сошел от беспокойства!..
— Почему?
Ведь я был не один.
Он помог отцу подняться в вагон и поскорее уложил его в постель. Уже когда отец лежал в постели, он подал ему горячего чаю, лекарства, больше, чем обычно, мачджун...
— А где все это время был доктор? Неужели он разрешил вам выйти из вагона? И без верхней одежды!
— Ну, в тулупе было бы жарко! А доктор, кажется, спал, в проходе не появлялся...
— Попросили бы проводника о помощи.
— Ничего, как видишь, не случилось, сын мой! Главное, что ты жив и здоров, все тревоги позади... А можно и без хлеба день прожить.
— Я не знал, что село так далеко, думал гораздо раньше вернуться. Волнение и простуда оказались опасными. Ахмадходжа проснулся
утром в жару. Иван Иванович сделал все возможное в тех условиях. А когда приехали наконец в Одессу, он не пошел к себе домой — прежде всего позаботился о больнице для старика. Выхлопотал для него отдельную палату, сам взялся его лечить.
— Состояние здоровья вашего отца тяжелое,— сказал врач Халим-джану,— будьте готовы ко всему, дружок. Да, воспаление легких — болезнь в его возрасте очень серьезная!
Юноша едва сдерживался, чтобы не заплакать!
В доме Ахмадходжи — глубокий траур. Из женской половины доносятся стоны и рыдания. На мужскую половину то и дело входят муллы и чтецы Корана. Читают молитвы, выражают сочувствие родственникам и близким друзьям покойного и уходят: им на смену приходят другие... И всех их встречает то у ворот, то в крытом проходе сам Самадходжа или Хамидхан. Все сочувствуют им, плачут вместе с ними. «Какой любящий брат»,— думают они о Самадходже, глядя на его расстроенное лицо, слушая его жалобные вскрики: «О отец наш, о родной наш, о опора и защита наша!»
— Привезли? — спрашивали у Самадходжи.
— Нет, скорее всего завтра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76