Тов. Вародян показал пальцем. Мазут Амо посмотрел по направлению пальца т. Вародяна, и там, на второй башне крепости, он увидел довольно много наирских лапотников-бойцов, уставившихся оттуда на Мазута Амо.
— Позвольте... — сказал Мазут Амо, — они... умеют ли они палить... из пушек?
— Точно так! — ответил, взяв под козырек, один из генералов, и царственное лицо Мазута Амо озарилось какой-то детской, почти идиотской улыбкой. Понял он, что все кончено. В его мозгу зашевелилась, словно последняя вспышка потухающей свечки, закачалась... страна Наири. Но — «Нет! — воскликнул про себя, напрягая последние силы, Мазут Амо .— Этому не бывать!» — и приказал ввести в крепость новых бойцов, поставить пушки и даже указал направление, куда следовало наводить эти пушки. Потом он сел в экипаж и вернулся в город.
В городе его ожидала невероятная радость: с фронта было получено сообщение, что героическим натиском наирские бойцы отбросили врага на десять верст и заняли вполне устойчивые позиции. Более того, в сообщении говорилось, что, вероятно, вскоре начнется общее наступление и противник будет отброшен до Известного Города. Прочитал Мазут Амо это сообщение, и с сердца его упала свинцовая тяжесть; сомнение и незадолго до того объявшее его отчаяние как бы губкой стерлись с его сердца. Мазут Амо выпрямил спину, согнувшуюся в крепости, и глаза его наполнились энергией и бодростью. Но уже до
этого известия в городе началась невероятная паника. Стекавшиеся из области беженцы и жители окраин, забрав весь свой скарб, собирались выступить; тысячными толпами наводнили они улицы и шоссе, ведущее на станцию. Более или менее почтенные горожане уже находились на станции, уже отошли несколько составов, нагруженных почтенными жителями города. Трудно описать, что творилось в это время на вокзале. Поддавшаяся панике многотысячная толпа запрудила платформу. Была такая сумятица, перед которой Вавилонское столпотворение, если таковое действительно когда-либо было, показалось бы детской игрой. Люди топтали друг друга и продвигались вперед, ползли друг по другу, чтоб быть ближе к подходящему поезду. Матери бросали детей вперед, через головы, чтоб самим тоже можно было ползти вперед, но детей душили в общей давке, и матери, не успев доползти до них, испускали дух, стиснутые со всех сторон. Беременные рожали тут же, стоя, и их крики слышались даже в том невероятном шуме, что подняла обезумевшая от ужаса многотысячная толпа. Мужчины колотили друг друга, женщины впивались ногтями в лица мужчин, — и над всем этим свистели нагайки чрезвычайных папахоносцев. Они нагайками прокладывали себе путь, ведя за собой семьи почтенных наирян, имевших почтенные бумаги от т. Вародяна и Мазута Амо. Но, несмотря на усилия чрезвычайных папахоносцев и невзирая на «почтенные бумаги», им не всегда удавалось достичь своей цели. Толпа, словно озверевший враг, набрасывалась на них и в общей сутолоке мяла как чрезвычайных папахоносцев, так и вверенных их покровительству почтенных обывателей.
Неслыханные, неописуемые дела творились в то время на станции, но не менее неслыханные и неописуемые дела имели место и в городе. В городе начались пожары. Покидавшие город наиряне с невероятным наирским рвением предавали огню свои дома и лавки, чтоб они не достались врагу. Местная власть, может быть, и выступила бы против подобного скоропалительного проявления наиролюбства, если б только она располагала временем для размышлений. Но у местной власти не было времени, и население делало то, что подсказывал ему благородный инстинкт наиролюбия. Однако самое удивительное было
еще не это. Дома и лавки сжигались, скажем, их владельцами, сжигались населением, — но кто же предавал огню учреждения? В городе шли толки, что пожары начались с учреждений. Раньше всего была сожжена контора «Свет»,— представляете себе? — его, Мазута Амо, контора, которая временно была закрыта за неимением на складах керосина и свободного времени у Мазута Амо! Контора «Свет» была сожжена за день до возвращения в город Мазута Амо, ночью (утром он уже был в городе), и Мазут Амо, по прибытии своем в город встреченный с неописуемой помпой, приказал, ценою чего бы то ни было, спасти контору из пожирающих объятий пламени, превративших здание конторы в груду истлевающего пепла, — спасти книги и счета... Но возможно ли было, читатель, исполнить это?.. Потом стало жертвой огня «Общество Мелкого Кредита», то есть помещение Товарищества, и затем — здание милиции. Рассказывают, что именно после этого и стали демонстрировать покидающие город наиряне свое скоропалительное наиролюбство, распространившееся по городу с чудовищной быстротой и наполнявшее улицы своеобразным наиролюбческим проявлением, то есть дымом и чадом. Вот в таком именно состоянии находился город, когда Мазут Амо получил с фронта упомянутое выше радостное сообщение. Мазут Амо немедленно созвал военный совет, который постановил: 1) принять исключительные меры в целях предотвращения паники, 2) положить конец пожарам, 3) предписать населению спокойно сидеть на местах, для чего чрезвычайными мерами запретить выезд из города, 4) запретить движение поездов.
По вынесении этого решения, Мазут Амо лично предписал не выпускать со станции составов и через посредство т. Вародяна отправил чрезвычайных папахоносцев на шоссе — вернуть в город бежавшее население или же, в крайнем случае, запретить дальнейшее бегство. Одновременно с этим Мазут Амо велел созвать чрезвычайное заседание Городского Совета, чтобы через него тоже повлиять на настроение населения, но, к сожалению, выяснилось, что отсутствуют все члены Городского Совета: не было ни генерала Алеша, ни лавочника Колопотяна, ни Хаджи Онника Эфенди, ни других. Был налицо лишь один представитель окраины, однажды уже показавший всю свою политическую зрелость внесением предложения о разгроме закрытых лавок, — предложения, из которого, надеюсь, вы помните, что вышло, то есть не вышло ничего. Что бы мог сделать с этим единственный членом Городского Совета Мазут Амо? Мазуту Амо оставалось лишь махнуть рукой и отправиться домой — отдохнуть. И Мазут Амо махнул рукой и решил отправиться домой — отдохнуть. Уже вечерело, и он устал. Ныло у него в мозгу от усталости, и от усталости томилась у него в мозгу... Наири. Нужно было заснуть, отдохнуть,— и, уже сев в экипаж, хотел было Мазут Амо сказать вознице: «Поезжай домой», как вдруг вспомнил он, что давно не было в городе «домашних»: перед поездкой в оккупированные районы Мазут Амо услал из города Ангину Барсеговну и Черноокую Примадонну, дабы освободить от лишнего груза свои плечи, обремененные наирскими заботами...
— Поезжай в крепость!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46