Да и кроме того, записываясь в добровольцы, они избавлялись от ужаса «красных вагонов». Записавшись таким образом, они с нетерпением стали ожидать, как сами говорили, прибытия отряда.
С неменьшим нетерпением, чем записавшиеся, ожидали прибытия отряда т. Вародян и Мазут Амо. Если уж, конечно, не с таким нетерпением, но все же с довольно напряженным любопытством ожидал его весь город. Ожидалось и через два-три дня должно было прибыть в этот наирский город первое наирское войско. Под предводительством известного начальника в ближайшие дни должен был выступить на фронт этот первый наирский отряд, взяв с собой местных добровольцев.
Дня за два до прибытия отряда в городе приступили к сбору пожертвований в пользу отряда. В сборе пожертвований принимал участие почти весь «верхний слой» города во главе с генералом Алешем и супругой Амо Амбарцумовича — Ангиной Барсеговной; показался на несколько минут даже уездный начальник в сопровождении дочери Мазута Амо — Черноокой Примадонны. Вошли они в наиболее заметные лавки, как-то: Хаджи Онника Манукофа Эфенди, г. Абомарша, персидского подданного — и не остались недовольны: Хаджи Онник фенди пожертвовал дорогим добровольцам мешок сахару; персидский подданный — ящик табаку и ящик спичек Лапшина. Г-н Абомарш пожертвовал добровольцам перчатки, содержатель аптеки — медикаменты, братья Баласянц, торговавшие мылом,— мыло и т. д. Давал всякий, что имел, или же, как говорят русские,— кто чем
богат. Но все же нужно отметить, что больше всех пожертвовал г. Абомарш, который, как он говаривал впоследствии, «обжегся», ибо он дал — мы не указали количества — двенадцать пар кожаных перчаток, а это стоило значительно дороже, чем мешок сахара Хаджи Онника Эфенди или же мыло братьев Баласянц. Но впоследствии г. Абомарш рассказывал довольно красочно, что он, собственно, пожертвовал не столько добровольцам,— «Ну их к черту!», в конце концов,— сколько... Черноокой Примадонне.
— Так и скушал бы я ее сосцы! — говорил ему при этом разговоре цирюльник Васил.— Приди она в мою мастерскую, был бы я рожден ослицей, если бы не отдал ей мое стенное зеркало!
Вот до чего велико, до чего грандиозно было воодушевление, вызванное в городе «всенародным сбором». И жертвовали: кто деньгами, кто товаром. Колопотян дал стаканы, Бочка Николай — вина,— одним словом, не пожалели — давали, кто что имел. В сборе принял участие и отец Иусик, но он, в сопровождении своего дьячка, обходил лавочки ремесленников, окраины города. Впоследствии некоторые из обывателей усматривали какую-то свярь между блестящей обувью отца Иусика и сбором того дня. Но, дорогой читатель, мне кажется, это — клевета, порожденная прозвищем, данным ему цирюльником Василом. По-моему, не стоит из-за таких ничтожных сплетен пятнадцать безупречную рясу патриотически настроенного отца Иусика.
...Было одиннадцать часов утра, когда долгожданный добровольческий отряд стройными рядами вступил наконец в город. Но до его вступления в город отправились на вокзал встречать отряд воодушевленные наиряне во главе с Мазутом Амо и т. Вародяном. Кого только не было на вокзале! Пришли все — начиная от генерала Алеша и кончая гробовщиком Еноком. Впрочем, гробовщик, как и Кривой Арут, волей-неволей должны были быть там, между тем Кинтоури Симон, г. Абомарш, Хаджи Манукоф Эфенди, цирюльник Васил и другие горожане бросили работу и отправились специально встречать добровольцев. Я уже не говорю о ремесленниках и всех записавшихся, явившихся посмотреть на отряд. Однако самой жестокосердной оказалась Лорис-Меликовская. Она, эта улица торгашей, на вокзале почти не имела представителей. Видимо, торгаши считали лишним прерывать работу, так как все равно отряд должен был пройти по их улице и они имели возможность встречать их, этих бесподобных героев, у своих же лавок. Зато на вокзале была представлена почти вся интеллигенция: учителя, наиряне-офицеры, студенты, многие из служащих. Было тут также значительное количество учащихся, в тот день принесших занятия в жертву делу отечества (занятия в школах, хотя и с некоторым запозданием, все же начались), но среди учащихся были и такие, которые подумывали жертвовать этой священной цели не только уроком, но и жизнью.
За пять минут до прибытия поезда уже стояли на платформе Амо Амбарцумович, т. Вародян, врач, Осеп Нариманов, генерал Алеш и Кинтоури Симон. Это была организованная группа, которая официально должна была встречать отряд. Там же, рядом с ними стоял наготове военный оркестр, коему наказал уже Вародян исполнять наирский гимн «Мер Айреник» в момент прибытия поезда. Одним словом, все было обдумано и предусмотрено, чтобы встретить отряд радушно, насколько это возможно. За упомянутыми выше почтенными лицами стояли, образуя живую стену и вперив глаза в железнодорожную даль, наиряне и с нетерпением ожидали прибытия поезда.
— Опоздал! — уже забеспокоившись, сказал генерал Алеш Мазуту Амо таким тоном, как будто сам был причиной запоздания.
Но как раз в этот момент послышался, как благовест, свисток паровоза — и все, вместо того чтоб успокоиться, зашевелились, стали толкать друг друга. По знаку, данному т. Вародяном, оркестр заиграл наирский гимн. Поезд медленно приближался к станции.
Трудно, дорогой читатель, описать моим слабым пером то невообразимое воодушевление, коим были охвачены наиряне в ту историческую, неповторимую минуту. 1:два успела показаться голова первого папахоносца, как станция взорвалась оглушительными возгласами. Когда же поезд стал и из вагона вышел начальник отряда — Известное Имя,—- второпях, с обнаженной головой пошли ему навстречу Мазут Амо и т. Вародян. Известное Имя,
обнявшись, поцеловался прежде всего с Мазутом Амо и затем... с т. Вародяном — понимаете? — с т. Вародяном, и это в то время, когда с глубоким благоговением на лицах мечтали пожать руку Известной Персоне врач, Осеп Нариманов, генерал Алеш — я уже не говорю о Клубной Обезьяне — сапожнике Симоне... Повторяю, когда начались эти оглушающие, ошеломляющие явления — громовые раскаты «ура» дошли до города. «Прибыли!» — сказал лавочник Колопотян покупателю, и даже на его лице засияла блаженная наирская улыбка. Затем вышел вперед отряд и по приказу, данному на наирском языке, выстроился перед вокзалом... И вот... Мазут Амо, все тот же незаменимый Мазут Амо, начал свое приветственное слово.
— Добро пожаловать,— так начал свое приветственное слово Мазут Амо.— Вам уготовано место на наших головах.
Затем он стал говорить о том огромном значении, которое будет иметь этот незабвенный день в жизни наирской; этот исторический день войдет в сонм великих национальных и церковных праздников, и Наири будет праздновать его, подобно дням Варданова сражения, рождества и воскресения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
С неменьшим нетерпением, чем записавшиеся, ожидали прибытия отряда т. Вародян и Мазут Амо. Если уж, конечно, не с таким нетерпением, но все же с довольно напряженным любопытством ожидал его весь город. Ожидалось и через два-три дня должно было прибыть в этот наирский город первое наирское войско. Под предводительством известного начальника в ближайшие дни должен был выступить на фронт этот первый наирский отряд, взяв с собой местных добровольцев.
Дня за два до прибытия отряда в городе приступили к сбору пожертвований в пользу отряда. В сборе пожертвований принимал участие почти весь «верхний слой» города во главе с генералом Алешем и супругой Амо Амбарцумовича — Ангиной Барсеговной; показался на несколько минут даже уездный начальник в сопровождении дочери Мазута Амо — Черноокой Примадонны. Вошли они в наиболее заметные лавки, как-то: Хаджи Онника Манукофа Эфенди, г. Абомарша, персидского подданного — и не остались недовольны: Хаджи Онник фенди пожертвовал дорогим добровольцам мешок сахару; персидский подданный — ящик табаку и ящик спичек Лапшина. Г-н Абомарш пожертвовал добровольцам перчатки, содержатель аптеки — медикаменты, братья Баласянц, торговавшие мылом,— мыло и т. д. Давал всякий, что имел, или же, как говорят русские,— кто чем
богат. Но все же нужно отметить, что больше всех пожертвовал г. Абомарш, который, как он говаривал впоследствии, «обжегся», ибо он дал — мы не указали количества — двенадцать пар кожаных перчаток, а это стоило значительно дороже, чем мешок сахара Хаджи Онника Эфенди или же мыло братьев Баласянц. Но впоследствии г. Абомарш рассказывал довольно красочно, что он, собственно, пожертвовал не столько добровольцам,— «Ну их к черту!», в конце концов,— сколько... Черноокой Примадонне.
— Так и скушал бы я ее сосцы! — говорил ему при этом разговоре цирюльник Васил.— Приди она в мою мастерскую, был бы я рожден ослицей, если бы не отдал ей мое стенное зеркало!
Вот до чего велико, до чего грандиозно было воодушевление, вызванное в городе «всенародным сбором». И жертвовали: кто деньгами, кто товаром. Колопотян дал стаканы, Бочка Николай — вина,— одним словом, не пожалели — давали, кто что имел. В сборе принял участие и отец Иусик, но он, в сопровождении своего дьячка, обходил лавочки ремесленников, окраины города. Впоследствии некоторые из обывателей усматривали какую-то свярь между блестящей обувью отца Иусика и сбором того дня. Но, дорогой читатель, мне кажется, это — клевета, порожденная прозвищем, данным ему цирюльником Василом. По-моему, не стоит из-за таких ничтожных сплетен пятнадцать безупречную рясу патриотически настроенного отца Иусика.
...Было одиннадцать часов утра, когда долгожданный добровольческий отряд стройными рядами вступил наконец в город. Но до его вступления в город отправились на вокзал встречать отряд воодушевленные наиряне во главе с Мазутом Амо и т. Вародяном. Кого только не было на вокзале! Пришли все — начиная от генерала Алеша и кончая гробовщиком Еноком. Впрочем, гробовщик, как и Кривой Арут, волей-неволей должны были быть там, между тем Кинтоури Симон, г. Абомарш, Хаджи Манукоф Эфенди, цирюльник Васил и другие горожане бросили работу и отправились специально встречать добровольцев. Я уже не говорю о ремесленниках и всех записавшихся, явившихся посмотреть на отряд. Однако самой жестокосердной оказалась Лорис-Меликовская. Она, эта улица торгашей, на вокзале почти не имела представителей. Видимо, торгаши считали лишним прерывать работу, так как все равно отряд должен был пройти по их улице и они имели возможность встречать их, этих бесподобных героев, у своих же лавок. Зато на вокзале была представлена почти вся интеллигенция: учителя, наиряне-офицеры, студенты, многие из служащих. Было тут также значительное количество учащихся, в тот день принесших занятия в жертву делу отечества (занятия в школах, хотя и с некоторым запозданием, все же начались), но среди учащихся были и такие, которые подумывали жертвовать этой священной цели не только уроком, но и жизнью.
За пять минут до прибытия поезда уже стояли на платформе Амо Амбарцумович, т. Вародян, врач, Осеп Нариманов, генерал Алеш и Кинтоури Симон. Это была организованная группа, которая официально должна была встречать отряд. Там же, рядом с ними стоял наготове военный оркестр, коему наказал уже Вародян исполнять наирский гимн «Мер Айреник» в момент прибытия поезда. Одним словом, все было обдумано и предусмотрено, чтобы встретить отряд радушно, насколько это возможно. За упомянутыми выше почтенными лицами стояли, образуя живую стену и вперив глаза в железнодорожную даль, наиряне и с нетерпением ожидали прибытия поезда.
— Опоздал! — уже забеспокоившись, сказал генерал Алеш Мазуту Амо таким тоном, как будто сам был причиной запоздания.
Но как раз в этот момент послышался, как благовест, свисток паровоза — и все, вместо того чтоб успокоиться, зашевелились, стали толкать друг друга. По знаку, данному т. Вародяном, оркестр заиграл наирский гимн. Поезд медленно приближался к станции.
Трудно, дорогой читатель, описать моим слабым пером то невообразимое воодушевление, коим были охвачены наиряне в ту историческую, неповторимую минуту. 1:два успела показаться голова первого папахоносца, как станция взорвалась оглушительными возгласами. Когда же поезд стал и из вагона вышел начальник отряда — Известное Имя,—- второпях, с обнаженной головой пошли ему навстречу Мазут Амо и т. Вародян. Известное Имя,
обнявшись, поцеловался прежде всего с Мазутом Амо и затем... с т. Вародяном — понимаете? — с т. Вародяном, и это в то время, когда с глубоким благоговением на лицах мечтали пожать руку Известной Персоне врач, Осеп Нариманов, генерал Алеш — я уже не говорю о Клубной Обезьяне — сапожнике Симоне... Повторяю, когда начались эти оглушающие, ошеломляющие явления — громовые раскаты «ура» дошли до города. «Прибыли!» — сказал лавочник Колопотян покупателю, и даже на его лице засияла блаженная наирская улыбка. Затем вышел вперед отряд и по приказу, данному на наирском языке, выстроился перед вокзалом... И вот... Мазут Амо, все тот же незаменимый Мазут Амо, начал свое приветственное слово.
— Добро пожаловать,— так начал свое приветственное слово Мазут Амо.— Вам уготовано место на наших головах.
Затем он стал говорить о том огромном значении, которое будет иметь этот незабвенный день в жизни наирской; этот исторический день войдет в сонм великих национальных и церковных праздников, и Наири будет праздновать его, подобно дням Варданова сражения, рождества и воскресения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46