Кстати о времени: не думаете ли вы, что вам самое время оставить
меня в покое? Вы непрестанно докучаете мне, и все потому, что когда-то по
моей просьбе добыли мне неродившегося упыря, которого мне нужно было
расспросить о его родителях. Услуга была плевая, мне только хотелось вас
развеселить, и, клянусь Бесследным Божеством, я отплатил за нее сторицей.
- Чушь, Повитуха Секретов, - отозвался Мышелов и бесцеремонно шагнул
вперед, вновь обретя присущую ему веселую наглость. - В глубине брюха ты
дрожишь от восторга, что имеешь шанс поделиться своими знаниями с такими
благодарными слушателями, как мы, и тебе известно об этом не хуже моего.
- Ты так же далек от истины, как я - от разгадки секрета Сфинкса, -
заметил Нингобль; при этом четыре его глаза следили за передвижениями
Мышелова, пятый не отрывался от Фафхрда, а шестой, изогнувшись вокруг
капюшона, появился с другой стороны и подозрительно уставился друзьям в
спины.
- Да нет. Древний Разносчик Пересудов, я уверен, что ты был ближе к
Сфинксу, чем любой из его каменных возлюбленных. Да и свою пустяковую
загадку он явно почерпнул из твоих бездонных запасов.
От столь приятной лести Нингобль задрожал, как желе.
- Тем не менее, - голосом флейты провозгласил он, - сегодня я в
хорошем настроении и готов вас выслушать. Но имейте в виду: ваша
загвоздка, скорее всего, окажется и мне не по зубам.
- Нам известно, какую ты проявляешь изобретательность перед лицом
непреодолимых препятствий, - миролюбиво ответил Мышелов.
- А почему твой друг не подойдет поближе? - внезапно снова забрюзжал
Нингобль.
Фафхрд ждал этого вопроса. Ему всегда было не по нутру подлаживаться
под настроение того, кто называл себя Величайшим Волшебником и Наушником
Богов. Но уж совершенно невыносимым было то обстоятельство, что на плечах
у Нингобля висели две летучие мыши, которых он в качестве открытой
насмешки над Одином называл Хугин и Мунин [в скандинавской мифологии Один
- верховный бог, которому, среди прочих, служили два ворона - Хугин и
Мунин]. Для Фафхрда это было делом скорее патриотическим, нежели
религиозным. В Одина он верил лишь в минуты сентиментальной
расслабленности.
- Убей этих мышей или выкинь их куда-нибудь, и я подойду, -
решительно проговорил он.
- На это я вообще отвечать не стану, - обиделся Нингобль, - потому
что всем известно, что пререкаться мне не позволяет здоровье.
- Но, Наставник Обманщиков, - бросив уничтожающий взгляд на Фафхрда,
замурлыкал Мышелов, - это очень жаль, потому что я как раз собирался
попотчевать тебя замысловатым скандалом, который пятничная наложница
сатрапа Филиппа утаила даже от своей доверенной невольницы.
- Впрочем, - тут же уступил Многоглазый, - Хугину и Мунину как раз
пора кормиться.
Летучие мыши неохотно расправили крылья и неторопливо скрылись во
тьме.
Фафхрд сбросил оцепенение и шагнул вперед, стойко выдерживая взгляд
удивительных глаз, которые он считал простыми шариками, управлявшимися с
помощью хитроумного механизма. Седьмого глаза Нингобля не видел никто, и
даже никто не хвастался, что видел, - не считая Мышелова, который
утверждал, что это - второй глаз Одина, похищенный у мудрого Мимира [в
скандинавской мифологии великан, хозяин источника мудрости, которому Один
отдал один глаз за мудрость, содержащуюся в источнике]: сам Мышелов в это
не верил, но любил подразнить своего приятеля - Северянина.
- Здорово, Змееглазый, - прогудел Фафхрд.
- А, это ты, пентюх? - небрежно отозвался Нингобль. - Присаживайтесь
оба к моему скромному огню.
- Неужто нас не пригласят за большие ворота разделить твою
легендарную роскошь?
- Не надо смеяться надо мной, Серый Мышелов. Всем известно, что я -
всего-навсего сирый и убогий Нингобль.
Мышелов лишь вздохнул и присел на корточки: он прекрасно знал, что
Сплетник более всего дорожит своей репутацией как существа бедного,
скромного, смиренного и сдержанного, потому и играет роль собственного
привратника, хотя изредка за большими воротами раздавался приглушенный
звон систров, сладострастные всхлипы флейты и хихиканье принимавших
участие в представлениях театра теней.
По на сей раз Нингобль лишь жалобно покашливал, дрожал от холода и,
казалось, грел у огня свои спрятанные под плащом члены. По железу и камню
пробегали смутные тени, шуршали вокруг маленькие твари с широко раскрытыми
глазами и настороженными ушами, а над ними ритмично колыхались стебли
шести глаз. Время от времени Нингобль, будто бы наугад, извлекал из
огромной кучи черепок и быстро прочитывал выцарапанный на нем текст, не
нарушая ритмичного движения стеблей и, соответственно, течения мыслей.
Мышелов и Фафхрд уселись рядом с ним.
Едва Фафхрд открыл рот, как Нингобль поспешно спросил:
- А что там, дети мои, вы хотели рассказать мне насчет пятничной
наложницы?
- Разумеется, Маэстро Лжи, - быстро перебил его Мышелов. - И не
столько наложницы, сколько трех евнухов - жрецов Кибелы и рабыни с Самоса
- очень смачная и запутанная заварушка. Дай мне немного времени - пусть
она поварится у меня в голове, чтобы я мог подать ее тебе без жира
преувеличения и с приправами истинных подробностей.
- А пока мы будем дожидаться, когда раскочегарится котелок Мышелова,
- небрежно вставил Фафхрд, наконец-то приноровившийся к происходящему, -
ты, чтобы тебе не было скучно, можешь разрешить нашу пустячную проблему.
И он без лишних слов рассказал о терзаниях, связанных с превращением
девушек в свиней и улиток.
- Говоришь, только Хлоя оказалась невосприимчивой к этим чарам? -
задумчиво переспросил Нингобль и отшвырнул очередной черепок в дальний
конец кучи. - Что ж, это наводит меня на мысль о...
- Крайне занятном замечании в конце четвертой эпистолы Диотимы
[согласно Платону, жрица, которая должна была искупить грехи афинян во
время чумы 429 г. до н.э.; Сократ заимствовал у Диотимы определение любви
как стремление к прекрасному] к Сократу? - вставил смышленый Мышелов. - Я
ведь прав, отец?
- Нет, не прав, - холодно отозвался Нингобль и продолжал, обращаясь к
Фафхрду: - Когда этот интеллектуальный клещ пытался впиться в кожу моего
рассудка, я как раз собирался сказать, что Хлою явно кто-то или что-то
защищает. Ты не знаешь, может, она пользуется особой благосклонностью
какого-либо божества либо демона, или постоянно бормочет какую-нибудь руну
либо заклинание, или все время носит либо рисует на теле какой-нибудь
талисман либо амулет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
меня в покое? Вы непрестанно докучаете мне, и все потому, что когда-то по
моей просьбе добыли мне неродившегося упыря, которого мне нужно было
расспросить о его родителях. Услуга была плевая, мне только хотелось вас
развеселить, и, клянусь Бесследным Божеством, я отплатил за нее сторицей.
- Чушь, Повитуха Секретов, - отозвался Мышелов и бесцеремонно шагнул
вперед, вновь обретя присущую ему веселую наглость. - В глубине брюха ты
дрожишь от восторга, что имеешь шанс поделиться своими знаниями с такими
благодарными слушателями, как мы, и тебе известно об этом не хуже моего.
- Ты так же далек от истины, как я - от разгадки секрета Сфинкса, -
заметил Нингобль; при этом четыре его глаза следили за передвижениями
Мышелова, пятый не отрывался от Фафхрда, а шестой, изогнувшись вокруг
капюшона, появился с другой стороны и подозрительно уставился друзьям в
спины.
- Да нет. Древний Разносчик Пересудов, я уверен, что ты был ближе к
Сфинксу, чем любой из его каменных возлюбленных. Да и свою пустяковую
загадку он явно почерпнул из твоих бездонных запасов.
От столь приятной лести Нингобль задрожал, как желе.
- Тем не менее, - голосом флейты провозгласил он, - сегодня я в
хорошем настроении и готов вас выслушать. Но имейте в виду: ваша
загвоздка, скорее всего, окажется и мне не по зубам.
- Нам известно, какую ты проявляешь изобретательность перед лицом
непреодолимых препятствий, - миролюбиво ответил Мышелов.
- А почему твой друг не подойдет поближе? - внезапно снова забрюзжал
Нингобль.
Фафхрд ждал этого вопроса. Ему всегда было не по нутру подлаживаться
под настроение того, кто называл себя Величайшим Волшебником и Наушником
Богов. Но уж совершенно невыносимым было то обстоятельство, что на плечах
у Нингобля висели две летучие мыши, которых он в качестве открытой
насмешки над Одином называл Хугин и Мунин [в скандинавской мифологии Один
- верховный бог, которому, среди прочих, служили два ворона - Хугин и
Мунин]. Для Фафхрда это было делом скорее патриотическим, нежели
религиозным. В Одина он верил лишь в минуты сентиментальной
расслабленности.
- Убей этих мышей или выкинь их куда-нибудь, и я подойду, -
решительно проговорил он.
- На это я вообще отвечать не стану, - обиделся Нингобль, - потому
что всем известно, что пререкаться мне не позволяет здоровье.
- Но, Наставник Обманщиков, - бросив уничтожающий взгляд на Фафхрда,
замурлыкал Мышелов, - это очень жаль, потому что я как раз собирался
попотчевать тебя замысловатым скандалом, который пятничная наложница
сатрапа Филиппа утаила даже от своей доверенной невольницы.
- Впрочем, - тут же уступил Многоглазый, - Хугину и Мунину как раз
пора кормиться.
Летучие мыши неохотно расправили крылья и неторопливо скрылись во
тьме.
Фафхрд сбросил оцепенение и шагнул вперед, стойко выдерживая взгляд
удивительных глаз, которые он считал простыми шариками, управлявшимися с
помощью хитроумного механизма. Седьмого глаза Нингобля не видел никто, и
даже никто не хвастался, что видел, - не считая Мышелова, который
утверждал, что это - второй глаз Одина, похищенный у мудрого Мимира [в
скандинавской мифологии великан, хозяин источника мудрости, которому Один
отдал один глаз за мудрость, содержащуюся в источнике]: сам Мышелов в это
не верил, но любил подразнить своего приятеля - Северянина.
- Здорово, Змееглазый, - прогудел Фафхрд.
- А, это ты, пентюх? - небрежно отозвался Нингобль. - Присаживайтесь
оба к моему скромному огню.
- Неужто нас не пригласят за большие ворота разделить твою
легендарную роскошь?
- Не надо смеяться надо мной, Серый Мышелов. Всем известно, что я -
всего-навсего сирый и убогий Нингобль.
Мышелов лишь вздохнул и присел на корточки: он прекрасно знал, что
Сплетник более всего дорожит своей репутацией как существа бедного,
скромного, смиренного и сдержанного, потому и играет роль собственного
привратника, хотя изредка за большими воротами раздавался приглушенный
звон систров, сладострастные всхлипы флейты и хихиканье принимавших
участие в представлениях театра теней.
По на сей раз Нингобль лишь жалобно покашливал, дрожал от холода и,
казалось, грел у огня свои спрятанные под плащом члены. По железу и камню
пробегали смутные тени, шуршали вокруг маленькие твари с широко раскрытыми
глазами и настороженными ушами, а над ними ритмично колыхались стебли
шести глаз. Время от времени Нингобль, будто бы наугад, извлекал из
огромной кучи черепок и быстро прочитывал выцарапанный на нем текст, не
нарушая ритмичного движения стеблей и, соответственно, течения мыслей.
Мышелов и Фафхрд уселись рядом с ним.
Едва Фафхрд открыл рот, как Нингобль поспешно спросил:
- А что там, дети мои, вы хотели рассказать мне насчет пятничной
наложницы?
- Разумеется, Маэстро Лжи, - быстро перебил его Мышелов. - И не
столько наложницы, сколько трех евнухов - жрецов Кибелы и рабыни с Самоса
- очень смачная и запутанная заварушка. Дай мне немного времени - пусть
она поварится у меня в голове, чтобы я мог подать ее тебе без жира
преувеличения и с приправами истинных подробностей.
- А пока мы будем дожидаться, когда раскочегарится котелок Мышелова,
- небрежно вставил Фафхрд, наконец-то приноровившийся к происходящему, -
ты, чтобы тебе не было скучно, можешь разрешить нашу пустячную проблему.
И он без лишних слов рассказал о терзаниях, связанных с превращением
девушек в свиней и улиток.
- Говоришь, только Хлоя оказалась невосприимчивой к этим чарам? -
задумчиво переспросил Нингобль и отшвырнул очередной черепок в дальний
конец кучи. - Что ж, это наводит меня на мысль о...
- Крайне занятном замечании в конце четвертой эпистолы Диотимы
[согласно Платону, жрица, которая должна была искупить грехи афинян во
время чумы 429 г. до н.э.; Сократ заимствовал у Диотимы определение любви
как стремление к прекрасному] к Сократу? - вставил смышленый Мышелов. - Я
ведь прав, отец?
- Нет, не прав, - холодно отозвался Нингобль и продолжал, обращаясь к
Фафхрду: - Когда этот интеллектуальный клещ пытался впиться в кожу моего
рассудка, я как раз собирался сказать, что Хлою явно кто-то или что-то
защищает. Ты не знаешь, может, она пользуется особой благосклонностью
какого-либо божества либо демона, или постоянно бормочет какую-нибудь руну
либо заклинание, или все время носит либо рисует на теле какой-нибудь
талисман либо амулет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59