Подобно личному составу других частей НКВД, мы единогласно отказались от спирта, входившего во фронтовой паек. Нашим парням не требовалось спиртное для поднятия духа, он у них и без того был высок. Одеты все были тепло, на базе имелись теплые блиндажи, регулярно получали горячую пищу, много двигались, и никакой мороз нам не был страшен.
Тяжелей, чем всем другим, приходилось мне. Я был старше, и со здоровьем не все обстояло благополучно: временами обострялся хронический бронхит, которым наградили меня еще в 20-е годы болотистые леса Западной Белоруссии. На морозе, особенно при сильном ветре, было трудно дышать, лицо покрывалось коркой льда и болело, как от ожога. Но я всячески старался виду не показывать, что слаб и болен, в минуты отдыха шутил, смеялся, скрывая свое состояние. А бойцы, народ смешливый, отзывчивый на юмор, охотно подхватывали шутку и не замечали, как нелегко приходится их командиру.
Любил я своих подчиненных, по-отечески заботился о них. И они не однажды спасали меня от верной гибели, а между собой за возраст, юмор и вечную заиндевелость прозвали дедом Морозом. Я не сердился за прозвище. Пусть мне едва только перевалило за сорок, но все же по сравнению с двадцатилетними ребятами, если учесть прожитое и пережитое, вполне мог сойти за деда.
Славные парни окружали меня на войне. Среди многих запомнился старшина Иван Сергеевич Сидоров, который отличался в поисковых группах и операциях по ликвидации "кукушек". Батальон чаще всего действовал мелкими подразделениями в радиусе 10 километров от места дислокации.
Ведь против нас враг тоже не выставлял полков и дивизий, а обходился небольшими отрядами и даже одиночными диверсантами. Поэтому мы рассредоточивались по разным направлениям и наводили порядок на угрожающих участках. Поисковые группы нередко приводили "языков", допрос которых помогал выявлять и уточнять осиные гнезда диверсантов. "Кукушек" засекали благодаря усиленной визуальной разведке и военной хитрости. Главным было установить местонахождение снайпера, снять его с дерева особого труда не представляло.
Передвигаться обычно приходилось по пояс в снегу, оружейная смазка на холоде и ветру замерзала. Не дай бог притронуться к металлу обнаженной рукой кожа намертво прилипала и оставалась на нем клочьями. Трудно было на морозе оказывать первую помощь раненым - кровотечение остановишь, а от обморожения, случалось, не убережешь.
Никогда не изгладятся из памяти фронтовые карельские вечера, когда бойцы, свободные от разведывательной и караульной службы, собирались у костра послушать ротного балагура, этакого Васю Теркина погранвойск. Посмеются, вспомнят милые сердцу места, родных и близких, прочтут письма из дома, а потом заведут песню. Даже не запоют, а она как бы сама возникнет в солдатском сердце, вырвется на волю и зазвучит под снежными еловыми лапами, нависшими над самой головой.
Маршевых песен не пели, они для строя. А в час досуга и для души лучше нет песни старинной, народной.
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны,
начнет запевала, не торопясь, со вкусом и проникновенно. А хор крепких, слегка простуженных и чуть хриплых голосов подхватит:
Выплывают расписные
Стеньки Разина челны!
Бывало, командир роты Александр Козлов, сидя в сторонке, заслушается, смуглое худощавое лицо его просветлеет, глаза подернет дымка мечтательности. Он у нас волжанин, и богатырская песня о Стеньке Разине и несчастливой персидской княжне - его личная, дорогая, кровная.
Озорство и лихость просторной русской песни, прославленное в ней святое мужское братство близки моим парням. Костер бросает неровные блики на простые, ледяными ветрами обмытые лица ребят курских, новгородских, полтавских, и в груди погорячеет, размякнет всегдашнее напряжение.
У командира батальона на войне мало свободного времени, сплошной недосуг, и все равно урву минутку, постою за елью, послушаю. А над базой, затянутое облаками, висит черное небо, к ночи стихает ветер, не шелохнется ветка в лесу. На одно лишь мгновение представится, будто нет ни боев, ни крови, ни могил в насквозь промерзшей земле, а есть только хорошие люди, неизвестно почему вдруг очутившиеся в зимнем искрящемся лесу и вспомнившие в песне самое им дорогое и близкое... Задумаешься так, заслушаешься, а где-то недалеко вроде швейная машинка внезапно прострочит: та-та-та-та! А в ответ полетит граната: бум! Это шюцкоровские лыжники нарвались на наш караул. Мигом обрывается песня, раздается команда:
- В ружье!
И взвод, а то и рота уходит в морозную дымку на ликвидацию непрошеных ночных гостей. Нередко батальону приходилось действовать и в сложной, запутанной обстановке, совершенно самостоятельно, автономно от армейских частей, на свой страх и риск. Однако личный состав, проявляя стойкость, храбрость и находчивость, всегда с честью выполнял боевые задачи.
За финскую кампанию наша армия накопила немалый боевой опыт, на практике постигала науку взламывания укрепленной обороны, борьбы с диверсионными группами противника и многое другое.
Богатые уроки из участия в советско-финляндской войне извлек и я для себя. Сам того не зная, в 20-е и 30-е годы я как бы готовился к наиболее жестоким и кровавым сражениям 40-х годов, когда решался вопрос - быть или не быть Советской стране.
Наверное, мне повезло, что к Великой Отечественной войне я подошел не зеленым новичком, а хлебнувшим немало лиха, обстрелянным солдатом, подпольщиком, разведчиком, партизаном и командиром. Да и не один я был во всеоружии военного опыта, а многие советские люди. И это, в числе многих других важных факторов, безусловно помогло нам решить острейший исторический конфликт первой половины XX века в свою пользу.
Удивительные по трудности и разнообразию испытания выпадали на долю моего поколения, сильно поредели его ряды, но одна бесспорная мысль служит мне утешением: мы не зря принесли жертвы, кровью нашего и последующих поколений оплачена нынешняя мирная жизнь советского народа и других народов планеты. А что может украсить любую судьбу, как не сознание честно выполненного долга!
После победоносного завершения советско-финляндской войны у меня не было очередного отпуска, я получил новое назначение, сдал батальон, распрощался с боевыми друзьями и с походным чемоданом в руке пошел навстречу будущему, скрытому от меня непроницаемой завесой времени.
Война все ближе подкрадывалась к нашим границам. Не увидеть ее грозных предзнаменований мог только крайне самонадеянный человек. Зловещая действительность рассеивала всякие иллюзии относительно джентльменских намерений гитлеровских громил.
Полтора года провел я в капиталистической Европе, выполняя специальные задания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159