— Просто хотела уточнить, что слово «легкодоступна» пишется через «е» и «о».
Господи, какой же он мерзкий!
— Ни один мужчина не может испытывать уважения к женщине, которая выпивает, — отчеканил он и, прищурясь, посмотрел на мой бокал с «Бакарди», а затем на меня.
Должно быть, это шутка. Наверняка все подстроено нарочно. Другого объяснения просто быть не может. Я окинула взглядом зал, наполовину ожидая увидеть за одним из столиков поодаль Дэниэла или прячущегося за углом телеоператора. «Улыбнитесь, вас снимают скрытой камерой!»
Но никого из знакомых не было.
О боже, вздохнула я про себя, скорей бы это закончилось. Вечер потрачен впустую — хороший вечер, между прочим. В пятницу по телевизору столько всего!
«Послушай, тебе вовсе не обязательно подчиняться обстоятельствам», — прошептал у меня в голове тоненький, дерзкий голосок.
«Но как же?» — пропищал в ответ голосок послушный.
«Честное слово, необязательно», — настаивал первый.
«Но, но… я же согласилась встретиться с ним, значит, должна высидеть положенное время. Я не могу уйти. Это будет невежливо», — сопротивлялась моя ответственная половина.
«Вежливо! — возмутился дерзкий голосок. — Еще как вежливо! А он что — вежливо себя ведет? Те американцы, что разбомбили Хиросиму, и то, наверно, были вежливее».
«Да, но я и мужчин-то почти не вижу, и дареному коню в зубы не смотрят, и…» — оправдывалась моя сознательная половина.
«Ни единому твоему словечку не верю, — отрезал дерзкий голосок, искренне потрясенный моей трусостью. — Неужели ты настолько низко себя ценишь? Чем иметь дело с таким типом, лучше быть одной!»
«Но я так одинока», — вздохнул послушный голосок.
«То есть неразборчива», — фыркнул дерзкий.
«Ну, если ты настаиваешь…» — неохотно уступила послушная половина, которой было безумно жаль отказывать мужчине, любому, даже самому гадкому.
«Да, именно настаиваю», — твердо заявил первый голосок.
«Что ж, ладно. Пожалуй, притвориться больной мне по силам, — решил послушный голосок. — Симулировать, что ли, перелом ноги или острый аппендицит?»
«Нет уж, дудки, — не отставал первый. — Зачем его щадить? Если уходишь, уходи по всем правилам. Дай ему понять, как он невыносим, напыщен и глуп. Умей постоять за себя. Скажи ему всю правду».
«Нет, не могу…» — запротестовал послушный голосок.
Голос бунта молчал.
«Не могу или…»
«Конечно, можешь», — ласково согласился голос бунта.
«Но… но… что же мне делать?» — засуетилась моя послушная половина, и под ложечкой у нее заныло от волнения.
«Уверена, ты что-нибудь придумаешь. И еще разреши тебе напомнить: если уйдешь сейчас, успеешь домой как раз к началу сериала», — искушал меня голос бунта.
Чак продолжал нести околесицу:
— Представляешь, Лиззи, ехал сегодня в метро, и, кроме шуток, в вагоне я один был белый…
Все! Хватит! Не могу больше.
«Но я его боюсь, — скулил послушный голосок. — Вдруг он выследит меня, замучит и убьет? Будем откровенны: кажется, он на такое способен».
«Не бойся, — резонно возразил дерзкий. — Где ты живешь, он не знает; у него даже твоего телефона нет. Только номер абонентского ящика. Вперед! Тебе совершенно не о чем беспокоиться».
Слегка опьянев от непривычного сознания своей силы, я встала, взяла пальто и сумку.
— Извини, — мило улыбнулась я, прервав рассуждения Чака о необходимости ужесточения эмиграционного контроля и о том, что правом голоса должны обладать только белые, — мне нужно на минуточку отлучиться в комнату для девочек.
— А что, брать в уборную пальто обязательно? — поинтересовался он.
— Да, Чак, — нежно сказала я.
— Ладно, иди.
Тупица!
Я пошла к выходу. Ноги у меня дрожали. Я страшно трусила, но вместе с тем была счастлива.
Проходя мимо официантки, которая убирала со стола, я почувствовала такой прилив адреналина, что едва могла членораздельно говорить.
— Послушайте, — выдавила я. Слова наползали друг на друга, собственный язык казался мне слишком большим и неповоротливым. — Я сижу вон за тем столиком у окна, и мой спутник просит, чтобы ему принесли бутылку вашего самого дорогого шампанского.
— Да, конечно, — кивнула девушка.
— Спасибо, — улыбнулась я и вышла из зала.
И решила позвонить в ресторан, как только приеду домой, чтобы убедиться, что стоимость шампанского ни у кого не вычли из жалованья.
У двери дамской комнаты я на секунду замедлила шаг, но все же прошла мимо, не останавливаясь. Мне казалось, будто я сплю. Только выйдя на улицу, под дождь, я до конца поверила, что сделала это. Да, я оттуда сбежала.
Мой первоначальный план заключался в том, чтобы просто выйти и отправиться домой, предоставив Чаку самому по прошествии времени понять, что я не вернусь. Но потом это показалось мне непорядочным. Его ужин совсем простынет, пока он будет ждать моего возвращения. Ждать, ждать… Если принять как данность, что этот необузданный тип воспитан настолько хорошо, чтобы дождаться моего прихода и лишь после приниматься за свою еду.
Как бы ни было, я решила заронить в его ум благотворное сомнение.
Я напялила пальто и немедленно поймала такси, что в сырой, промозглый вечер, да еще в пятницу, почти невозможно.
Боги улыбались мне. Именно в таком знаке небес я нуждалась, чтобы почувствовать, что поступаю правильно.
— Лэдброк-гров, — возбужденно сообщила я водителю, едва усевшись в машину. — Но сначала не окажете ли вы мне услугу?
— Смотря какую, — не скрывая подозрения, ответил он. Лондонские таксисты все такие.
— Я только что простилась с моим другом. Он уезжает навсегда и сейчас сидит в этом ресторане у окна. Не могли бы вы медленно проехать мимо, чтобы он увидел меня, и я в последний раз помахала бы ему на прощание?
Таксист, как видно, был искренне тронут моей просьбой.
— Прямо как Фрэнк Синатра и Ава Гарднер. А я думал, романтической любви больше нет, — заметил он охрипшим от избытка чувств голосом. — Нет проблем, солнышко. Только покажи, где он.
— Вон тот… гм… загорелый, красивый мужчина, видите? — объяснила я. Чак сидел за стеклом, любуясь своим отражением в лезвии ножа, и ждал, когда же я вернусь из сортира.
Машина поравнялась с нашим столиком. Я опустила окно.
— Радость моя, хочешь, я включу свет, чтобы ему лучше было тебя видно? — предложил таксист.
— Спасибо.
Чак поворачивал нож то так, то этак, рассматривая себя в разных ракурсах.
— Доволен собой, — проронил мой шофер.
— Еще как.
— Девочка моя, а ты уверена, что это он? — засомневался водитель.
— Абсолютно.
Чак начал проявлять раздражение. Очевидно, я задержалась в дамской комнате намного дольше, чем позволяла себе Мэг, и он меня не одобрял.
— Погудеть ему, солнышко? — спросил мой верный паж.
— Почему бы нет?
Таксист нажал гудок, и Чак выглянул в окно, любопытствуя, что там такое на улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Господи, какой же он мерзкий!
— Ни один мужчина не может испытывать уважения к женщине, которая выпивает, — отчеканил он и, прищурясь, посмотрел на мой бокал с «Бакарди», а затем на меня.
Должно быть, это шутка. Наверняка все подстроено нарочно. Другого объяснения просто быть не может. Я окинула взглядом зал, наполовину ожидая увидеть за одним из столиков поодаль Дэниэла или прячущегося за углом телеоператора. «Улыбнитесь, вас снимают скрытой камерой!»
Но никого из знакомых не было.
О боже, вздохнула я про себя, скорей бы это закончилось. Вечер потрачен впустую — хороший вечер, между прочим. В пятницу по телевизору столько всего!
«Послушай, тебе вовсе не обязательно подчиняться обстоятельствам», — прошептал у меня в голове тоненький, дерзкий голосок.
«Но как же?» — пропищал в ответ голосок послушный.
«Честное слово, необязательно», — настаивал первый.
«Но, но… я же согласилась встретиться с ним, значит, должна высидеть положенное время. Я не могу уйти. Это будет невежливо», — сопротивлялась моя ответственная половина.
«Вежливо! — возмутился дерзкий голосок. — Еще как вежливо! А он что — вежливо себя ведет? Те американцы, что разбомбили Хиросиму, и то, наверно, были вежливее».
«Да, но я и мужчин-то почти не вижу, и дареному коню в зубы не смотрят, и…» — оправдывалась моя сознательная половина.
«Ни единому твоему словечку не верю, — отрезал дерзкий голосок, искренне потрясенный моей трусостью. — Неужели ты настолько низко себя ценишь? Чем иметь дело с таким типом, лучше быть одной!»
«Но я так одинока», — вздохнул послушный голосок.
«То есть неразборчива», — фыркнул дерзкий.
«Ну, если ты настаиваешь…» — неохотно уступила послушная половина, которой было безумно жаль отказывать мужчине, любому, даже самому гадкому.
«Да, именно настаиваю», — твердо заявил первый голосок.
«Что ж, ладно. Пожалуй, притвориться больной мне по силам, — решил послушный голосок. — Симулировать, что ли, перелом ноги или острый аппендицит?»
«Нет уж, дудки, — не отставал первый. — Зачем его щадить? Если уходишь, уходи по всем правилам. Дай ему понять, как он невыносим, напыщен и глуп. Умей постоять за себя. Скажи ему всю правду».
«Нет, не могу…» — запротестовал послушный голосок.
Голос бунта молчал.
«Не могу или…»
«Конечно, можешь», — ласково согласился голос бунта.
«Но… но… что же мне делать?» — засуетилась моя послушная половина, и под ложечкой у нее заныло от волнения.
«Уверена, ты что-нибудь придумаешь. И еще разреши тебе напомнить: если уйдешь сейчас, успеешь домой как раз к началу сериала», — искушал меня голос бунта.
Чак продолжал нести околесицу:
— Представляешь, Лиззи, ехал сегодня в метро, и, кроме шуток, в вагоне я один был белый…
Все! Хватит! Не могу больше.
«Но я его боюсь, — скулил послушный голосок. — Вдруг он выследит меня, замучит и убьет? Будем откровенны: кажется, он на такое способен».
«Не бойся, — резонно возразил дерзкий. — Где ты живешь, он не знает; у него даже твоего телефона нет. Только номер абонентского ящика. Вперед! Тебе совершенно не о чем беспокоиться».
Слегка опьянев от непривычного сознания своей силы, я встала, взяла пальто и сумку.
— Извини, — мило улыбнулась я, прервав рассуждения Чака о необходимости ужесточения эмиграционного контроля и о том, что правом голоса должны обладать только белые, — мне нужно на минуточку отлучиться в комнату для девочек.
— А что, брать в уборную пальто обязательно? — поинтересовался он.
— Да, Чак, — нежно сказала я.
— Ладно, иди.
Тупица!
Я пошла к выходу. Ноги у меня дрожали. Я страшно трусила, но вместе с тем была счастлива.
Проходя мимо официантки, которая убирала со стола, я почувствовала такой прилив адреналина, что едва могла членораздельно говорить.
— Послушайте, — выдавила я. Слова наползали друг на друга, собственный язык казался мне слишком большим и неповоротливым. — Я сижу вон за тем столиком у окна, и мой спутник просит, чтобы ему принесли бутылку вашего самого дорогого шампанского.
— Да, конечно, — кивнула девушка.
— Спасибо, — улыбнулась я и вышла из зала.
И решила позвонить в ресторан, как только приеду домой, чтобы убедиться, что стоимость шампанского ни у кого не вычли из жалованья.
У двери дамской комнаты я на секунду замедлила шаг, но все же прошла мимо, не останавливаясь. Мне казалось, будто я сплю. Только выйдя на улицу, под дождь, я до конца поверила, что сделала это. Да, я оттуда сбежала.
Мой первоначальный план заключался в том, чтобы просто выйти и отправиться домой, предоставив Чаку самому по прошествии времени понять, что я не вернусь. Но потом это показалось мне непорядочным. Его ужин совсем простынет, пока он будет ждать моего возвращения. Ждать, ждать… Если принять как данность, что этот необузданный тип воспитан настолько хорошо, чтобы дождаться моего прихода и лишь после приниматься за свою еду.
Как бы ни было, я решила заронить в его ум благотворное сомнение.
Я напялила пальто и немедленно поймала такси, что в сырой, промозглый вечер, да еще в пятницу, почти невозможно.
Боги улыбались мне. Именно в таком знаке небес я нуждалась, чтобы почувствовать, что поступаю правильно.
— Лэдброк-гров, — возбужденно сообщила я водителю, едва усевшись в машину. — Но сначала не окажете ли вы мне услугу?
— Смотря какую, — не скрывая подозрения, ответил он. Лондонские таксисты все такие.
— Я только что простилась с моим другом. Он уезжает навсегда и сейчас сидит в этом ресторане у окна. Не могли бы вы медленно проехать мимо, чтобы он увидел меня, и я в последний раз помахала бы ему на прощание?
Таксист, как видно, был искренне тронут моей просьбой.
— Прямо как Фрэнк Синатра и Ава Гарднер. А я думал, романтической любви больше нет, — заметил он охрипшим от избытка чувств голосом. — Нет проблем, солнышко. Только покажи, где он.
— Вон тот… гм… загорелый, красивый мужчина, видите? — объяснила я. Чак сидел за стеклом, любуясь своим отражением в лезвии ножа, и ждал, когда же я вернусь из сортира.
Машина поравнялась с нашим столиком. Я опустила окно.
— Радость моя, хочешь, я включу свет, чтобы ему лучше было тебя видно? — предложил таксист.
— Спасибо.
Чак поворачивал нож то так, то этак, рассматривая себя в разных ракурсах.
— Доволен собой, — проронил мой шофер.
— Еще как.
— Девочка моя, а ты уверена, что это он? — засомневался водитель.
— Абсолютно.
Чак начал проявлять раздражение. Очевидно, я задержалась в дамской комнате намного дольше, чем позволяла себе Мэг, и он меня не одобрял.
— Погудеть ему, солнышко? — спросил мой верный паж.
— Почему бы нет?
Таксист нажал гудок, и Чак выглянул в окно, любопытствуя, что там такое на улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135