Потому что этому научил меня папаша.
Но сейчас я уже не чувствовала, что люблю его. С меня довольно. С сегодняшнего дня пусть сам о себе заботится. И денег я больше не дам — ни одному, ни другому. В пылу моего гнева Гас и отец каким-то образом слились воедино.
Вообще-то я была благодарна и Гасу, и отцу за то, что они так отвратительно ко мне относились. За то, что вытолкнули меня туда, где мне стало на них наплевать. Будь они чуть порядочнее, это могло бы продолжаться вечно. И я прощала бы их снова, снова и снова.
На меня нахлынули воспоминания о других моих романах, которые я считала давно забытыми; о других мужчинах, других унижениях, других ситуациях, когда я клала жизнь на то, чтобы ублажать неудачников и эгоистов.
И вместе с незнакомым гневом во мне родилось еще одно незнакомое мне странное чувство. Чувство самосохранения.
76
— Везет тебе, — завистливо вздохнула Шарлотта.
— Почему? — удивилась я. По моему разумению, мало кому везло меньше, чем мне.
— Потому, что теперь у тебя все устроилось, — сказала она. — Вот бы мой отец был алкоголиком! Вот бы я ненавидела свою маму!
Этот разговор с Шарлоттой происходил на следующий день после того, как я съехала от папы и вернулась в свою квартиру на Лэдброк-гров. Он-то и заставил меня всерьез задуматься: не стоит ли все же вернуться обратно к папе.
— Если б только я могла жить, как ты, — задумчиво продолжала Шарлотта. — Но мой отец если и выпьет, то в меру, и маму я люблю… Нет, никогда мне не стать самостоятельной! А ты, Люси, скоро встретишь того, кого надо, и будешь жить долго и счастливо.
— Правда?
Не спорю, услышать такое приятно, вот только откуда она это взяла?
— Да! — Шарлотта помахала передо мной какой-то книжкой. — Вот, я здесь прочла, в одной из твоих дурацких книг. О таких, как ты. Ты всегда выбираешь себе мужчин, похожих на твоего папочку — ну, которые много пьют, не желают брать на себя никакой ответственности и все такое.
У меня болезненно сжалось сердце, но я не перебивала.
— Твоей вины тут нет, — продолжала Шарлотта. — Понимаешь, ребенок — то есть ты, Люси, — чувствует, что родитель — то есть твой отец — несчастен. И — вообще-то, я не очень понимаю, почему — потому, наверное, что дети вообще глупые, — ребенок начинает думать, что он в этом виноват. Что его долг сделать своего родителя счастливым. Так ведь?
— Точно!
Шарлотта была права. Сколько раз я видела, как папа плачет, а почему — не понимала. Помню только, как всегда хотела убедиться, что не я виновата в его слезах. И как боялась, что он никогда уже не будет счастлив. Чего бы я ни сделала тогда, чтобы помочь ему, чтобы ему стало легче!
Шарлотта тем временем продолжала укладывать мою жизнь в рамки своей новой теории.
— А когда ребенок — то есть опять ты, Люси, — становится старше, его привлекают ситуации, в которых эмоции детства… черт, забыла слово — ре… ре… реп…?
— Реплицируются, — услужливо подсказала я.
— Люси, откуда ты все знаешь? — ахнула она, потрясенная моей проницательностью.
Разумеется, я знала. Ту книгу я перечитывала раз сто. Ну, один раз точно. И была хорошо знакома со всеми представленными там теориями. Просто до сих пор никогда не думала, что они применимы ко мне.
— Это значит «повторяются», да, Люси?
— Да, Шарлотта.
— Ну так вот: ты чувствовала, что твой папа алкоголик, и пыталась его исправить. Но не могла. Люси, ты не виновата, — поспешно добавила она. — Ты ведь была только маленькой девочкой, что ты могла? Прятать бутылки?
Прятать бутылки.
У меня в голове тихо прозвенел колокольчик. Это было давно, двадцать с лишним лет назад. И вдруг я вспомнила тот день, когда Крис сказал мне, то ли четырех-, то ли пятилетней: «Люси, давай прятать бутылки. Если мы будем прятать бутылки, родителям станет не из-за чего ругаться».
Меня захлестнула горячая волна жалости к малышке, которая прятала бутыль виски размером ненамного меньше ее самой в корзине, где спала собака. Но Шарлотта не умолкала ни на минуту, так что воспоминания пришлось отложить на потом.
— И вот ребенок — то есть ты, Люси, — становится взрослой и знакомится со всякими разными парнями. Но тянет ее всегда к тем, у кого те же проблемы, что и у родителя ребенка — то есть у твоего папы. Понимаешь? «Повзрослевшему ребенку хорошо и уютно только с теми, кто злоупотребляет спиртным или не умеет обращаться с деньгами, или периодически прибегает к насилию», — зачитала Шарлотта.
— Папа никогда не прибегал к насилию, — горячо возразила я.
— Погоди, Люси, погоди, — подняла пальчик Шарлотта. — Это ведь только примеры. А смысл в том, что если папа всегда обедал, нарядившись в костюм гориллы, то ребенку будет комфортно и спокойно с теми, кто носит шубы или у кого спина волосатая. Понимаешь?
— Нет.
Она терпеливо вздохнула:
— Это значит, ты знакомишься только с теми, у кого все не слава богу, нет работы, но есть ирландская кровь. Они напоминают тебе твоего папу. Но сделать папу счастливым ты не могла, поэтому чувствуешь, будто тебе дают еще один шанс, и думаешь: «Ну, хорошо, уж этого-то я исправлю!»
Мне было так больно, что я чуть не попросила ее замолчать.
— Точно, — твердо сказала Шарлотта. — Пойми, Люси, ты же не нарочно. Я не говорю, что ты виновата. Это работа твоего самосознания.
— Ты хочешь сказать — подсознания?
Она сверилась с книжкой.
— Да, верно, самоподсознания. А какая разница?
У меня не было сил объяснять.
— И поэтому ты всегда влюбляешься в придурков вроде Гаса, Малакая или… как звали этого, который выпал из окна?
— Ник.
— Правильно, Ник. Кстати, как он там?
— Все еще в инвалидном кресле, насколько мне известно.
— Ужас какой, — испуганно прошептала Шарлотта. — То есть он калека?
— Нет, — кратко ответила я. — Он практически здоров, но говорит, что в инвалидном кресле намного удобнее. Все жалеют.
— А, ну тогда ладно, — облегченно вздохнула моя сострадательная подруга. — Я уж думала, он совсем-совсем ничего не может.
Шарлотта продолжала:
— А теперь, когда ты знаешь, почему всегда выбираешь не тех мужчин, ты больше этого не сделаешь. — Она радостно просияла. — Пошлешь куда подальше пьянчуг вроде Гаса, встретишь хорошего человека и будешь жить долго и счастливо!
Улыбнуться ей в ответ столь же лучезарно я не могла.
— Знаешь, — невесело рассмеялась я, — если даже я и понимаю, отчего обращаю внимание не на тех людей, это вовсе не значит, что я перестану это делать.
— Чепуха! — воскликнула Шарлотта.
— Может, я просто стану злобной стервой и возненавижу тех, кто пьет.
— Нет, Люси, ты разрешишь себе быть любимой тем, кто тебя достоин, — процитировала она. — Смотри главу десятую.
— Но сначала придется избавиться от глубоко укоренившихся привычек… Не будем забывать, что и я читала эту книгу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Но сейчас я уже не чувствовала, что люблю его. С меня довольно. С сегодняшнего дня пусть сам о себе заботится. И денег я больше не дам — ни одному, ни другому. В пылу моего гнева Гас и отец каким-то образом слились воедино.
Вообще-то я была благодарна и Гасу, и отцу за то, что они так отвратительно ко мне относились. За то, что вытолкнули меня туда, где мне стало на них наплевать. Будь они чуть порядочнее, это могло бы продолжаться вечно. И я прощала бы их снова, снова и снова.
На меня нахлынули воспоминания о других моих романах, которые я считала давно забытыми; о других мужчинах, других унижениях, других ситуациях, когда я клала жизнь на то, чтобы ублажать неудачников и эгоистов.
И вместе с незнакомым гневом во мне родилось еще одно незнакомое мне странное чувство. Чувство самосохранения.
76
— Везет тебе, — завистливо вздохнула Шарлотта.
— Почему? — удивилась я. По моему разумению, мало кому везло меньше, чем мне.
— Потому, что теперь у тебя все устроилось, — сказала она. — Вот бы мой отец был алкоголиком! Вот бы я ненавидела свою маму!
Этот разговор с Шарлоттой происходил на следующий день после того, как я съехала от папы и вернулась в свою квартиру на Лэдброк-гров. Он-то и заставил меня всерьез задуматься: не стоит ли все же вернуться обратно к папе.
— Если б только я могла жить, как ты, — задумчиво продолжала Шарлотта. — Но мой отец если и выпьет, то в меру, и маму я люблю… Нет, никогда мне не стать самостоятельной! А ты, Люси, скоро встретишь того, кого надо, и будешь жить долго и счастливо.
— Правда?
Не спорю, услышать такое приятно, вот только откуда она это взяла?
— Да! — Шарлотта помахала передо мной какой-то книжкой. — Вот, я здесь прочла, в одной из твоих дурацких книг. О таких, как ты. Ты всегда выбираешь себе мужчин, похожих на твоего папочку — ну, которые много пьют, не желают брать на себя никакой ответственности и все такое.
У меня болезненно сжалось сердце, но я не перебивала.
— Твоей вины тут нет, — продолжала Шарлотта. — Понимаешь, ребенок — то есть ты, Люси, — чувствует, что родитель — то есть твой отец — несчастен. И — вообще-то, я не очень понимаю, почему — потому, наверное, что дети вообще глупые, — ребенок начинает думать, что он в этом виноват. Что его долг сделать своего родителя счастливым. Так ведь?
— Точно!
Шарлотта была права. Сколько раз я видела, как папа плачет, а почему — не понимала. Помню только, как всегда хотела убедиться, что не я виновата в его слезах. И как боялась, что он никогда уже не будет счастлив. Чего бы я ни сделала тогда, чтобы помочь ему, чтобы ему стало легче!
Шарлотта тем временем продолжала укладывать мою жизнь в рамки своей новой теории.
— А когда ребенок — то есть опять ты, Люси, — становится старше, его привлекают ситуации, в которых эмоции детства… черт, забыла слово — ре… ре… реп…?
— Реплицируются, — услужливо подсказала я.
— Люси, откуда ты все знаешь? — ахнула она, потрясенная моей проницательностью.
Разумеется, я знала. Ту книгу я перечитывала раз сто. Ну, один раз точно. И была хорошо знакома со всеми представленными там теориями. Просто до сих пор никогда не думала, что они применимы ко мне.
— Это значит «повторяются», да, Люси?
— Да, Шарлотта.
— Ну так вот: ты чувствовала, что твой папа алкоголик, и пыталась его исправить. Но не могла. Люси, ты не виновата, — поспешно добавила она. — Ты ведь была только маленькой девочкой, что ты могла? Прятать бутылки?
Прятать бутылки.
У меня в голове тихо прозвенел колокольчик. Это было давно, двадцать с лишним лет назад. И вдруг я вспомнила тот день, когда Крис сказал мне, то ли четырех-, то ли пятилетней: «Люси, давай прятать бутылки. Если мы будем прятать бутылки, родителям станет не из-за чего ругаться».
Меня захлестнула горячая волна жалости к малышке, которая прятала бутыль виски размером ненамного меньше ее самой в корзине, где спала собака. Но Шарлотта не умолкала ни на минуту, так что воспоминания пришлось отложить на потом.
— И вот ребенок — то есть ты, Люси, — становится взрослой и знакомится со всякими разными парнями. Но тянет ее всегда к тем, у кого те же проблемы, что и у родителя ребенка — то есть у твоего папы. Понимаешь? «Повзрослевшему ребенку хорошо и уютно только с теми, кто злоупотребляет спиртным или не умеет обращаться с деньгами, или периодически прибегает к насилию», — зачитала Шарлотта.
— Папа никогда не прибегал к насилию, — горячо возразила я.
— Погоди, Люси, погоди, — подняла пальчик Шарлотта. — Это ведь только примеры. А смысл в том, что если папа всегда обедал, нарядившись в костюм гориллы, то ребенку будет комфортно и спокойно с теми, кто носит шубы или у кого спина волосатая. Понимаешь?
— Нет.
Она терпеливо вздохнула:
— Это значит, ты знакомишься только с теми, у кого все не слава богу, нет работы, но есть ирландская кровь. Они напоминают тебе твоего папу. Но сделать папу счастливым ты не могла, поэтому чувствуешь, будто тебе дают еще один шанс, и думаешь: «Ну, хорошо, уж этого-то я исправлю!»
Мне было так больно, что я чуть не попросила ее замолчать.
— Точно, — твердо сказала Шарлотта. — Пойми, Люси, ты же не нарочно. Я не говорю, что ты виновата. Это работа твоего самосознания.
— Ты хочешь сказать — подсознания?
Она сверилась с книжкой.
— Да, верно, самоподсознания. А какая разница?
У меня не было сил объяснять.
— И поэтому ты всегда влюбляешься в придурков вроде Гаса, Малакая или… как звали этого, который выпал из окна?
— Ник.
— Правильно, Ник. Кстати, как он там?
— Все еще в инвалидном кресле, насколько мне известно.
— Ужас какой, — испуганно прошептала Шарлотта. — То есть он калека?
— Нет, — кратко ответила я. — Он практически здоров, но говорит, что в инвалидном кресле намного удобнее. Все жалеют.
— А, ну тогда ладно, — облегченно вздохнула моя сострадательная подруга. — Я уж думала, он совсем-совсем ничего не может.
Шарлотта продолжала:
— А теперь, когда ты знаешь, почему всегда выбираешь не тех мужчин, ты больше этого не сделаешь. — Она радостно просияла. — Пошлешь куда подальше пьянчуг вроде Гаса, встретишь хорошего человека и будешь жить долго и счастливо!
Улыбнуться ей в ответ столь же лучезарно я не могла.
— Знаешь, — невесело рассмеялась я, — если даже я и понимаю, отчего обращаю внимание не на тех людей, это вовсе не значит, что я перестану это делать.
— Чепуха! — воскликнула Шарлотта.
— Может, я просто стану злобной стервой и возненавижу тех, кто пьет.
— Нет, Люси, ты разрешишь себе быть любимой тем, кто тебя достоин, — процитировала она. — Смотри главу десятую.
— Но сначала придется избавиться от глубоко укоренившихся привычек… Не будем забывать, что и я читала эту книгу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135